Массовый интерес к беспрецедентному инциденту начал затухать, внимания к Лере в университете уделялось меньше: её не окликали в коридорах, сочувственные ей речи перестали произноситься; парни, пытавшиеся произвести впечатление на получившую душевное потрясение, предлагали сопровождение девушки в любое время суток, но и они со временем вывелись; не обошлось и без любителей односложных шуток, первые недели подогревавших интерес к происшествию, репродуцируя не многими увиденную сцену, подбегая к Лере с ножом для масла, украденным из столовой, снимая при этом бесценно отличные друг от друга испуги девушки для последующей публикации на всемирное обозрение. К этому времени была найдена замена Вячеслава Владимировича, а самого преподавателя определили в просторную комнату с девятью адекватными постояльцами среди остальных обитателей психиатрического госпиталя, чуть меньше чем десять лет назад построенного за чертой города.
«В число „небуйных“ были записаны: два всемогущих божества, при рождении именованных Борис и Глеб, фамилии и отчества не уточнены, каждое утро, до завтрака, так как после порочного наслаждения пищей, душевная невинность была утеряна (но только на одно сутки), исцеляющие друг друга от неизлечимой
болезней — квалифицированные мастера слесарного дела, в подсобном помещении ЖКХ задохнувшиеся угарным газом, разгерметизация баллонов с которым
случилось определённо не по причине алкогольного опьянения мужчин, и „воскрешённые“ всеми медицинскими приборами, которыми можно оснастить современную карету скорой помощи, где главная роль досталась самому лучшему
и безоговорочно действенному лекарству — бутылке просроченного нашатырного спирта; Крылатов Пётр Семёнович — старичок-дворник, разбирал завалы стекла и пластика после очередного ночного дебоша жителей квартиры номер два, когда на ответственного труженика наехал автомобиль под управлением
несовершеннолетнего водителя, который не только забыл включить фары, но и скрылся с места аварии (в последствии был пойман и, за наличием
высокопоставленного владельца автомобиля, получив выговор, был отпущен), после „несчастного случая“, как сразу было указано в материалах дела, из Петра Семёновича, даже после самого мягкого удара головой о что-либо, вырывается яростный агитатор под таким же именем, отстаивающий свои гражданские права и едко высказывающийся о свинском обществе коррупционеров и дебоширов, и только в крайней стадии его речи затрагивают тему социальноравного строя с общественной собственностью. А вот пошли и более интересные случаи: Ипполит Матвеевич, фамилия не указана, студент, инженер-наладчик станков лёгкой промышленности, во время практики на Ивановском заводе ажурных тканей потерял сознание (а из-за чего!), испугавшись собственного имени, неожиданно произнесённого начальником цеха, который интересовался временем окончания осмотра станков, прямо за спиной студента, который, в свою очередь, вздрогнув, опрокинул стакан с кофе, выпивающийся начальником, поскользнулся на этой же луже, ударился головой о станок, вследствие чего и потерял сознание. И теперь, каждый раз падает в обморок, когда услышит своё имя. К его не беспокойству он оказался единственным Ипполитом и студентом в госпитале. Четвёртая в списке и третья по прибытии — Довыдова Лизавета Павловна, девушка-пианист. Нема, с детства освоившая нелёгкий инструмент, придумала собственный язык, не воспринимавшийся остальными — нотный. В пятнадцать лет на каждой клавише пиана, канцелярским ножом Лизавета выцарапала алфавит. Оставшимися… так, получается девятнадцатью кнопочками, она не пользуется. Играя, через мелодию, Лизавета говорит с миром, всё равно не понимающем её. Как и шекспировского Клавдия, не вечное исполнение чьей роли обрёк себя Йейский Владислав
Андреевич — бездарный актёр пригородного театра. Выпив лишнюю рюмку шестидесятиградусной во время предпремьерной репетиции, на следующий день проснулся другим человеком, когда, выслушивая после премьеры хвалебные отзывы сотрудников театра, удивил их тем, что перед высказыванием каждого заставлял их целовать руку, что продолжил и на второй день. Не вытерпев, директор вызвал нужную машину, и через несколько часов Клавдий въехал в новые владения. Здесь, не по собственной воле, участь его постоянного слушателя выпала молчаливой Власовой Николь Игоревне — безработной тридцати шестилетней женщине, с остро развитой паранойей, подкреплённой лёгкой манией преследования, основанной на неопределённых детских травмах. Не доверившая и датскому королю, но всё же вторая по прибытии, после Владика, постоялица „Небуйной“, где вдвоём они прожили пять лет, вследствие чего, вычеркнула его из списка потенциальных недоброжелателей. Поступившим седьмым, числится Геннадий Львович, фамилия закрашена, ЛевГен среди сожителей, плюшничавший
пенсионер, по жалобам соседей на зловонию из квартиры которого, приехавший наряд полиции обнаружил приветливого, опрятного старика, не убиравшегося в квартире около восьми лет, не платившего за коммунальные услуги и складировавшего перерабатываемый мусор для последующей сдачи за денежную компенсацию. Интересно, делая благое дело Лера первый раз не позаботилась о себе, сдавая макулатуру даром. Как указывается в объяснении самого Геннадия Львовича, „… зачем повышать пенсии? Через пару дней продукты снова дорожают. Вот получу на пятьсот рублей больше, на следующей недельке в магазин, а в чеке выходит, что на эту пятисотку я за продукты больше заплатил. Вот так. А если съестное дорожает, то и коммуналка повысится, а на неё уже не хватает. А похоронные тогда как копить? Тебе лет тридцать, не поймёшь меня, пока сам на моём месте несколько лет не проживёшь. Тогда по-другому смотреть на меня будешь…“. И оставшийся, Николай Давидович, фамилия неразборчиво, — симулянт средних лет, отсиживающий срок за убийство в состоянии наркотического опьянения, неожиданным образом потерявший память. За неимением родственников, для реабилитации и ограничении свободы, был передан в госпиталь.
И как мне правильно интерпретировать ваши поступки? Общество отгораживают от людей или уникальных людей от общества? Кто вообще устанавливает эти стандарты?
Но упустим лирическое завершение, подумаю завтра на дежурстве. Сколько интересного всё-таки можно узнать в этой матрёшке. Пойду отдам доктору… медицинские книжки, он как раз пошёл на утренний обход.»
У каждого из них своё прошлое, единственное связывающее в настоящем —
госпиталь. Конечно у некоторых из «Небуйной» заболевания на прямую не являются последствиями какого-либо расстройство, даже есть те, которые вообще не имеют отклонений, но для «вашего же благополучия», как утверждали люди, настаивавшие на их госпитализации, не только тем кому она требовалась, а также и их родственникам, «Постановлением суда -ского района было решено поселить (его/её) в учреждении специального назначения.». Так, спустя шесть лет, занялись все койки «Небуйной».
Первые впечатления о новом коллективе у Вячеслава Владимировича сложились неоднозначно. Получив новую одежду, фиолетово-серые пижамные штаны и рубашку, при этом сдав все имеющиеся у него вещи и пройдя процедуру анамнеза, завершившегося небольшим осмотром, после брождения по светлым, запутанным коридорам, слева от бывшего преподавателя, раскрылась неплотная межкомнатная дверь в его новую трёхгодовую обитель. Просторная комната в выдержанных
пастельно-оранжевых тонах, с широкими пластиковыми окнами, плотным клеёнчатым полом и десятью железными кроватями с пёстрым постельным бельём в горошек, при первом взгляде на хаотичность расположения которых, не была уловима изначальная закономерность их расположения, утерянная за несколько лет. В комплекте с каждой имелась небольшая тумба с двумя ящиками. Концентрировались в комнате кровати и тумбы весьма неравномерно. У стены с двумя окнами, противоположной входу, располагались друг напротив друга две кровати: слева, плотно прижатая к углу, так что в оконный проем, находившийся над ней, могла поместиться человеческая голова, рядом с кроватью стояли две тумбы; справа, расставленная по первоначальному принципу, без постельного белья, ожидавшая Вячеслава Владимировича. Дальше, спускаясь по правой стене, кривились в диагональ на вход в комнату две параллельные друг другу кровати с также сдвинутыми тумбами; за ними, оставшиеся в той же плоскости, как и место Вячеслава Владимировича (параллельно окнам), стояла ещё пара кроватей, сближение расстояния между которыми, вызванное переездами соседских диагоналей, останавливали тумбы. У противоположной, левой стены, перпендикулярно входу разместились три кровати в боковом сопровождении ящиков, вытесненные завершающим композицию ложем в самом центре комнаты. Как и у центрального, у первого из левых, тумба отсутствовала.
К прибытию Вячеслава Владимировича, ровно в восемь, никто не спал. Внимание учёного привлёк высокий, плотно сложенный мужчина, лет тридцати девяти. Он сидел на тумбе, спиной к учёному, возле маленькой, худой, костлявой женщины, занимавшей кровать у окна, чьё развернувшееся к моноложившему мужчине лицо, Вячеслав Владимирович мог рассмотреть. Выглядевшая на тридцать восемь-девять лет, с короткими до плеч растрёпанными волосами, скуластыми щеками,
больным цветом лица и насторожившемся с первой секунды появления бывшего
преподавателя, приклеенным к нему быстрым взглядом. Казалось, что она не
слушает говорящего, но тот продолжал свою мысль. Двое, упитанные мужички с дрожащим на плечах жиром, с диагональных кроватей, задорно сталкивали ладони друг друга. Четверо попарно беседовали, а один, рассматривая остальных, сидел на своём спальном месте.
Поздоровавшись, тем самым остановив течение времени в комнате, на этот раз приковав взгляды всех к себе, что длилось намного короче, чем предполагал Вячеслав Владимирович, хотя удивлённые глаза мужчины, сидевшего на тумбе, задержались в стороне новоприбывшего дольше, сначала упираясь в него, потом вдумчиво через физика, после чего сожители отвернулись от двери и вернулись к делам, остановленным таким на первый взгляд не вызывающим интерес событием. За Вячеславом Владимировичем зашёл врач, только что собиравший анамнез
физика, и подбежавший мужчина, не похожий ни на доктора, ни на санитара. Он передал первому бумаги и остался позади него.
Врач уделял каждой больничной карте несколько минут для проведения опроса-осмотра, в несколько раз упрощённее того, которому был подвержен Вячеслав Владимирович, пока остальные, не замечая подходящей к ним очереди, беседовали друг с другом. Не уделив этого времени Вячеславу Владимировичу, доктор остановился в дверях.
— Напоминаю, что завтрак начнётся через час. Попрошу не опаздывать.
Не отвлекаясь на информацию, пациенты продолжили наполнять комнату тихим, доносящимся до учёного неразборчиво, гулом. Не изъявив желания примкнуть к одной из групп, Вячеслав Владимирович начал окутывать матрац простынёй и остальные вещи постельного комплекта яркой тканью.
За этим
