Пролежал Вячеслав Владимирович на кровати до того, как красивый человек неизвестной квалификации, с Павлом Анатольевичем Давыдовым — главным врачом госпиталя, по совместительству курирующий «Небуйную» — упитанным, но не толстым, с чистым цветом безэмоционального лица, вскользь улыбавшейся физиономией, проводивший утренний обход, объявил о начале завтрака. Первым выбежал Коля, за ним проследовал Клавдий под руку с Гертрудой, студент и немая, Божки и старики, процессию замыкал Вячеслав Владимирович. Петляя по коридорам, поднявшись на третий этаж, и так же продолжив поворачивать за каждым углом, «небуйная» добралась до столовой — светлого помещения со множеством пустых, не занятых мебелью пространств. А вся меблировка состояла в следующем: три вытянутых стола, по каждой стороне которых протекали скамейки; каждый предмет, за исключением посуды и столовых приборов, был прикручен к поверхности, на которой располагался. Дырка, окаймлённая одной из стен, служила местом выдачи готовых блюд и являлась первым остановочным пунктом.
— Благодарю. Дитя распробует пусть первым. — отказался от предложенной ему тарелки Клавдий в пользу Коли, взяв вторую.
Остальные молча перенесли подносы на конечный пункт — стол, главу которого занял король, слева от него села Гертруда, которые, после недолгого ожидания Коли, пережёвывавшего пищу, удостоверившись в её безопасности, последними поступили к завтраку.
— Почему здесь только мы и вон те ребята? — быстрее сокомнатников
расправившись с пресной кашей, сваренной на воде, и тонкими блинами, спросил Вячеслав Владимирович, севший недалеко от конца скамьи, рядом со студентом.
— В столовой всегда едим только мы. Ну и иногда те, кто ведёт себя хорошо — не дерётся и подобное. Эти здесь уже вторую неделю. — с набитыми щеками выговорил молодой человек, указав на соседний стол.
— А почему одного из них не перевели к вам, если они нормальные, по здешним меркам?
— К нам переводить нельзя. Они у нас не были, а назначены были сразу же в обычные. Но от нас к ним попасть можно.
— И если меня переведут в обычную, то в нашу я снова перевестись не смогу? — дождавшись, когда студент перестанет жевать, предположил Вячеслав
Владимирович.
— Ты сможешь — ты сначала в нашей был. Но вот сколько там просидеть придётся, я не знаю.
— Никто не пробовал?
— Пока я здесь — нет.
— А откуда тогда знаешь, что можно обратно? — подловил его Вячеслав Владимирович, изредка поглядывавший на соседний стол.
— Клавдий сказал.
— А он откуда знает.
— Он здесь дольше всех. Может быть, сам так делал. — студент преступил к блинам. — Есть всего три типа комнат: «Небуйная», такая во всём госпитале одна, и обычные. — отодвигая тарелку к центру стола и погружаясь в волновавшую его структуру нового места обитания, вдумчиво слушал объяснение студента после недолгого промедления Вячеслав Владимирович. — Ещё есть одиночные. Если слишком большую перепалку устроил, сотрудника ударил или сбежать пытался, то туда на три месяца — так здесь наказывают. Но в нашей лучше всего, отношение к нам другое, более мягкое.
— А тем, кому в столовую ходить нельзя, еду в комнаты приносят?
— Да. Я бы сказал камеры. Вот у нас комната: окна, кровати двигать можно,
тумбы — почти гостиница. Нет, санаторий. А в обычных всё к полу прикручено, вместо тумб один маленьких шкаф на всех, окно одно, с решётками. А в одиночных, говорят, вообще, как в тюрьме.
— Студент. Давай… будем друзьями. Ты открыт к общению со мной, а я тебя легко понимаю. Ты понимаешь, что я хочу сказать? — неуверенно выпуская слова, в уместности которых он сомневался, предложил Вячеслав Владимирович.
— У тебя необычные комплименты. Конечно, я буду твоим другом. Втроём веселее. — улыбнувшись и приобняв мужчину за плечо, подхватил Матвеевич.
— С Лизой?
— Да. Если ты мой друг, то и её. Ты согласна, Лизавета?
Отвлечённая разрыванием блина, девушка вздрогнула, когда студент дотронулся до её локтя, и в ответ на повторённый вопрос одобрительно закивала головой, улыбаясь то Матвеевичу, то Вячеславу Владимировичу, после снова опустила голову и стала поглощать куски подгорелого теста.
— Окончили мы утреннюю трапезу.
Подвергли труд ваш строжайшему анализу.
По нашему указу, сей же час
Благословляет Бог вас. — ознаменовав завершение своего завтрака, обращаясь к поварам, восклицал Клавдий
Выйдя из-за стола и оставив на нём поднос, король медленно, ожидая Гертруду, направился к выходу. Женщина взяла как свой, так и поднос мужа, и отнесла их на пункт первой остановки, и, чуть не бегом, догнала Клавдия в дверях столовой. Остальные, по очерёдности поедания, относили посуду, и уходили, следуя запутанным маршрутом третьего и второго этажей. Оказавшись на этот раз не последним, но оставшись на месте в ожидании студента и Лизаветы, Вячеслав Владимирович, после того как отнёс поднос в его первичный пункт пребывания, занял закреплённое за ним замыкающее место в компании новых друзей. Дорогой Ипполит рассказал бывшему преподавателю распорядок дня «Небуйной»: подъём, неизменный для всех жителей госпиталя, происходил в 7:30, но и здесь комната отличилась, пробуждаясь в начале шестого часа (для тех, у кого выдалась бессонная ночь, график мог сдвинуться на полчаса), в 8:00 — обход, через час после которого завтра, так же длящийся около часа. С 10 начинались процедуры, прерывающиеся в 13:00 для обеда, после которого «тихий час» (два часа) с 14 до 16. Далее расписание становилось более индивидуализированным. Ведь за неимением достаточного количества персонала, прописанного в акте о завершении строительства госпиталя и средней загруженности госпитализированными, занятия некоторых пациентов переносились на послеполдничное время и могли оканчиваться перед ужином; остальное наседание, успевшее пройти все предписания врача, было предоставлено самому себе. В то время как обитатели обычных и одиночных камер могли заниматься чем хотят в переделах отведённых в их пользование четырёх стен, но всё же для некоторых делали исключение, добиться которых могли только самые спокойные, подвергаясь постоянной слежке на протяжении ни одного месяца, как «небуйным», на которых ограничения не распространялись, и им с первого дня прибытия был предоставлен каждый коридор госпиталя. После ужина с 18 до 19, совершался вечерний обход (20–21) и день заканчивался отбоем с 21:05.
На этот раз расстояние от самого тёплого, в прямом значении слова, места госпиталя до их комнаты, было преодолено быстрее первого прохождения, а Вячеслав Владимирович успел заглянуть в пару общих комнат, обстановка в которых достоверно была описана студентом.
Добравшись до «Небуйной», учёный, рассчитывавший провести оставшиеся полчаса на кровати и уже приготовившийся получать от этого наслаждение, был отвлечён Клавдием, как и при первой встрече, сидевшим на тумбе подле Гертруды.
— Как птица в клетке, терзающаяся спасением на воле,
Скитаньем в этих вот стенах обременённа нашла доля.
Безропотно мы в подчинении не то ли,
Как в белом одеянье безмятежны боле.
— Ваше Величество, простите за дерзость. — подняв руку, отозвался Вячеслав Владимирович.
— Коль хочешь молвить, говори. — Клавдий дозволительно кивнул.
— Ваши речи несут в себе неточности, известные мне.
— Осведомлён ли ты о том,
Что все законы писаны не только Божьим гласом.
Неточностей в моих слова, будь это не секретом,
Ещё ни разу не озарялись светом. — тяжёлой поступью приблизившись к кровати спорщика, заявил Клавдий.
— Нет, позвольте. Вы утверждаете, что можете находиться только в этой комнате.
— Поменьше бы искусства.
Обличишь ли ложь ты толком?
Я вижу, ты считаешь это долгом.
— Вам позволено выходить из комнаты. И вы не можете сравнивать себя с птицей, сидящей в клетке, ведь у неё нет возможности вылететь.
Рассмеявшись, Клавдий, установившийся перед кроватью, парировал:
— В твоём распоряженье есть то, чего я недостоин?
Иль ты слепец? Взгляни в окно?
Вот там свободу истина хранит
Сюда же манит нас хрусталь её ланит. — поворачиваясь к жене, бросил
комплимент Клавдий.
— Остряк, такого поискать.
Остёр не ум твой, а язык.
Коль будешь чаще нас смешить,
Увидишь снисходительность владык.
С широкой желтозубой улыбкой, отворачиваясь от изумлённого Вячеслава Владимировича, взявшего в расчёт слова Клавдия без поправки на то, что есть люди, не способные смириться со своим положением, и жертвующие чем-то ради другого, король отошёл к Гертруде и подал женщине руку, с помощью которой она встала, и пара направилась к выходу. Провожая монархов, взгляд физика вознёсся к часам, висящим над дверью, стрелки которых заняли место равноценное без пяти десять. Столкнувшись в дверном проеме с мужчиной неопределённой
специальности, самодержавцы, не останавливаясь, вышли, после них в комнату повернул мужчина. Застёгнутый халат висел на палкообразном его теле, то ли от худобы, то ли от величины размера. Скулы на вытянутом и слегка сплюснутом лице не выражались, зато стеклянные глаза молниеносно бликовали попадавшим на них светом. Тёмно-коричневые волосы, не отдававшие в чёрный, а более в дубовый, были подстрижены коротко с боковым пробором и небольшой чёлкой, волнами спадавшей на половину лба. С мешковатыми джинсами соседствовали кожаные, вычищенные до блеска, чёрные туфли — стиль того, кто знает толк в одном и привередлив в его качестве и элегантности, в другом предпочитает дешевизну удобство.
— Вячеслав Владимирович, — обратился он к учёному, бездумно смотревшему в его глаза, — сегодня я проведу вас на занятия.
— И как долго вы будете со мной ходить? Мне кажется, долго. Эти петляющие одинаковые коридоры… — бодро встав с кровати, сбросив с мыслей разговор с королём, размышлял Вячеслав Владимирович.
— Два дня. Я уверен, каждый путь вы запомните с первого раза. — его голос казался слегка грубым, но не вызывающим.
— Придётся постараться. — усмехнулся мужчина, пропускаемый вперёд при выходе из комнаты.
— Коридоры здесь не так однотонны, как вам кажется.
— Раз так, ведите. — готовые дополнить выстроенный в воображении макет госпиталя, возбуждённо ввернул Вячеслав Владимирович.
Начав первый маршрут к первой процедуре с дороги к столовой, сотрудник госпиталя огласил очерёдность занятий:
— Сегодня, во вторник…
— Постойте, извините, что перебил, но мне к вам обращаться? У вас ни бейджа нет, ни вы не назвали своего имени. — обернувшись к шедшему сбоку мужчине, беспокойно проговорил Вячеслав Владимирович.
— Я заканчиваю интернатуру, так что уже можете называть меня врачом.
На вид он был стар для интерна, но учёного это не смутило.
— Но вы её не закончили. — поправил его Вячеслав Владимирович.
— Называйте, как хотите. — отвернувшись от госпитализированного, в отвращении к дотошности мужчины, дёрнув ноздрями, бросил интерн. — Сегодня, в четверг и воскресенье у вас самые незагруженные дни. А теперь вам придётся напрячь вашу скудную память и запомнить: ЛФК, живопись, живая музыка, «психологическая помощь». Порядок во все дни одинаков. У вас будет около пятнадцати минут, на переход в другой кабинет.
— Ай, голова. — схватившись за уши, простонал Вячеслав Владимирович, чуть не упав с первой ступени
