Заснуть Вячеславу Владимировичу не удавалось. К причинам, созданным окружающей обстановкой, к которой в большей степени относился храп половины сокомнатников, соотносилось и душевно-физические состояние мужчины, нестабильность которого гарантировалась распорядком обычного дня учёного — изобретателя, спавшего столько часов, сколько сможет забрать у его разума измученное тело, и ложившегося спать, когда приглушенный свет настольной лампы не начнёт смыкать веки. А сегодня ещё и ресурсы его
организма: некоторые использованные не до конца, а также глубокий дневной сон— продолжали поддерживать работоспособность сознания Вячеслава Владимировича.
Выработанный за год нестабильный режим не смог забыться даже после полутора недельного существования в строгих рамках следственного изолятора.
Пролежав неизвестное количество часов или минут, невозможное определить по
хождению секундной стрелки, во время подсчёта звонких ударов которой, Вячеслава Владимировича сбивали его собственные мысли, и после ответа на все интересующие его мозг в ночной час вопросы, он заново напрягал слух.
«Разрыв в параллельной вселенной чернее этой ночи?» — незаметно скрывшись так же, как и беспричинно появившись, промелькнуло в голове учёного.
Вскоре монотонные удары гипнотически подействовали на сознание Вячеслава Владимировича, начавшего обретение спокойного сна.
Отдалённое сияние подходившего сновидение развеялось ощущением чьего-то присутствия несоразмерно быстро с тем, как долго Вячеслав Владимирович пытался его достичь. В полумраке не замечая того, из-за чьего вмешательства учёному заново предстояла долгая концентрация, он перевернулся к окну, ожидая, пока глаза начнут что-нибудь различать. И как сердце Вячеслава Владимировича ударило в ушах, когда через несколько секунд он увидел перед своим лицом физиономию Клавдия, присевшего на корточки перед кроватью.
— Решили не ходить в проулки,
Без лишних слов тебя к ночной склонить прогулке.
Хоть это участь юных дев, чьё сердце залито любовью.
Наш повод более глубок, ссудить с тобой о нашем поголовье. — спокойными звуками гортани, изуродованными алкогольным опытом, прошептал король, уставившись на Вячеслава Владимировича.
Учёный, в попытках избавиться от галлюцинации, вызванной, как он считал, приездом в место, пропитанное тяжёлой психологической энергетикой, безрезультатно хлопал ресницами, а после, всё ещё удивляясь, но приняв существование человека, сидевшего в темноте, облокотившись на его кровать, не нашёл повода для отказа.
— Куда мы пойдём? — спустив ноги на пол, спросил Вячеслав Владимирович.
— Поспешностью отметиться твоё рвение,
Но в нужный час имей терпение.
Встав и развернувшись лицом к окну, одно из стёкол, как заметил Вячеслав Владимирович перед дневным сном, доходило до пола, возле которого расположилась кровать учёного, король отодвинул раму, как дверь в вагоне-купе. И, выйдя на небольшой балкон, статно обернулся в комнату, предлагая учёному последовать за собой. Проскрипев пружинами матраца, Вячеслав Владимирович бесшумно добрался до назначенного места и прикрыл за собой дверь - окно.
— Я и не знал, что здесь есть балкон. — удивился учёный, отгоняя оставшихся сирен, запутывавших его в мыслях, закрывавших его глаза, и потянулся, вытягивая руки к земле.
— Ты из немногих, кто знает о нём.
— Мы будем «гулять» здесь? — рассматривая вид ночного пейзажа, обратился Вячеслав Владимирович к организатору ночного досуга.
— Нет.
Через секунду Клавдий, закутанный в одеяло, что заметил Вячеслав Владимирович и так же захватил своё, перевалился через перила — и выпрямившись на земле, начал отходить от здания. Учёный усомнился в адекватности действий, но предложение, предвещавшее получение оправдывающей риск информации или в безрезультатном случае необычное проведение ночи, выкинуло и его тело с балкона второго этажа.
— Постойте, как мы поднимемся обратно? — стоя перед Клавдием, вспомнив об обратном пути, воскликнул Вячеслав Владимирович.
— Не утруждайте разум пустяками.
Прости, что пренебрегаю твоими снами.
И коль я пригласил тебя,
Забота о возвращении — моя. — дойдя до ясеня, а пока томя Вячеслава Владимировича молчанием, ответил король.
«Ладно, буду просто надеяться, что он это предусмотрел. » — успокаивался, снова не вовремя обдумавший свои действия, Вячеслав Владимирович, туже скручивая вокруг себя одеяло.
— То про него, теперь про нас и про собранье наше.
Ты умный человек и, может быть, узнал,
Что беспричинно многих заточал
Невиданный закон сумрачных начал.
А как живётся нам с такими дураками,
На протяженье многих лет, в словах не отражу.
Скрывавших всё пред нашими очами
Сквозь тернии туч не прослежу.
Даря надежду, ты в конец явился,
На то, как за темой небес,
Горящий шар, без окончания светился.
— Мой король, боюсь, я неправильно понимаю ваши метафоры. — Вячеслав Владимирович определённо не имел понятия, к чему подводит или о чём говорит уже прямо Клавдий.
— Я навсегда в оковах этой клетки,
Из радостей — нескорая кончина.
Глотая каждый день несметные таблетки,
Вгоняю часть себя в бездонную пучину.
И лишь околдованный взором её,
Взывает ко мне моё
Мучительное сострадание,
Подстрекающее к выживанию.
Принятый всеми уклад этой жизни,
Заглушил наши чувства, но ты,
Изменивший течение времени,
Ты снова проложил мосты,
Взбодрил сознание наше.
Не можем снова мы в сереющее
Пустоты дней вернуться.
— Я очень рад, что помог вам, но почему вы мне это говорите здесь, не в комнате?— немея в ногах, от поддувавшего в неприкрытые одеялом части тела ветра, переминаясь на месте, не утерпел Вячеслав Владимирович, но остался в вежливом тоне.
— Готов ли подчиниться нам,
Пред Господом скрепив слова в единой клятве? — запрокинув голову к беззвёздному небу, спросил Клавдий.
«Много перед кем я здесь выставил себя дураком. Пора обзавестись важными друзьями. Новая среда, а значит новые правила, и уж для меня всяко будет лучше, остаться с тем количеством врагов, что есть сейчас и не найти ещё больше.» — улыбнувшись своей расчётливой идеи, подумал Вячеслав Владимирович.
«И что за новость? Он был невинным, как человек — заложник ситуации, с такими детскими глазами. Расчётливость в них ни разу не мелькала.»
— Ещё ни разу в жизни я не был удостоен такой почести и с трепетом в сердце приму её. — пытаясь подобрать более торжественные, похожие на употребляемые Клавдием слова, выговорил Вячеслав Владимирович.
— Так, аминь! — датский король положил руку на плечо учёного. —
Отныне и впредь ты неоспоримо подчиняешься нам,
Безропотно исполняешь все приказы.
За то, даруем мы душе твоей небесный храм.
— Готов исполнить любое поручение. — захваченный азартом, сболтнул Вячеслав Владимирович.
— Скоропостижно выпадает шанс,
Где ты докажешь свою верность
И всё ж оставим информацию в аванс. — Клавдий прошёл мимо Вячеслава Владимировича, стоявшего лицом к ясеню.
Подойдя к балкону, король несколько раз прошептал имя жены, в окнах что-то промелькнуло, и из двери-окна вышла Гертруда, держа в руках белый ком, хорошо освещённый светом фонаря, недалеко от которого пару мгновений назад под решётчатыми сухими ветками раскидистого ясеня Вячеслав Владимирович присягнул на верность королю. Развернув ткань, женщина перекинула через ограждение два связанных между собой одеяла, по которым Клавдий резво
поднялся на балкон. У Вячеслава Владимировича это вызвало большее
затруднение, и вторую половину пути самодержавцы тянули одеяло с повисшим на нём телом учёного.
Вскоре, не решившийся раскрывать морозное с внешней стороны одеяло, Вячеслав Владимирович блином с творогом завалился на скрипящую кровать.
«Что ещё придёт в голову этому алкоголику? И всё-таки дурак ты, Вячеслав Владимирович.»
