Слух Вячеслава Владимировича, проснувшегося в ровно огранённом штукатурами кубе, белый свет центральной лампы которого, отражаясь от затемненных утренним небом окон и двери, обесцвечивал их положение в пространстве, заполнился визгом Коли:
— Я не хочу с тобой разговаривать! Это не я сделал! Уйди! — кричал мужчина, топая ногами.
— Пришло в упадок наше королевство,
Из-за таких, как ты.
Тайком, вдали людского взора,
Добрался ты до этого прибора, — осаждал стоявший рядом с ним Клавдий, держа в руках зубную щётку.
— Его услугой безотказной, воспользовался
Ты, не чувствуя греха.
Заменой мы хотим довольствоваться
Коль наша вещь уже плоха.
Но пред подношением этим из уст твоих
Должна изречься мысль, склонившая святых,
Души твоей в мгновение
На это оскверненье.
— Говорил и буду говорить, что не чистил я твоей щёткой унитаз. — прыгнув на кровать, затрещавшую от его тучности, пищал Коля.
— Бездоказательственны суждения твои.
— У тебя то они есть?
— От рук твоих несёт такой же гнилью.
Черна щетина, когда с керамики нет взмаха с пылью.
—Почему я?
— Мы новый ждём прибор с мольбами о прощении. — Клавдий бросил в недалеко стоящее мусорное ведро щетку.
— Ждите. Я этого не делал и извиняться не буду. А зубные щётки ты и сам знаешь, где лежат.
— Успокойтесь оба. — перекрикнул все голоса, звучавшие в этот момент в комнате, Геннадий Львович, всё же назвавший своё имя Вячеславу Владимировичу вчера перед вечерним обходом.
— Ты очень пожалеешь, что не признался здесь. — угрожающе-надменно произнёс Клавдий.
Коля, ничего не ответив, злобно сгорбившись, превратившись из ребёнка в старика, вышел из комнаты. А король вернулся к Гертруде, и сокомнатники забыли
о произошедшем.
— Сплю и чувствую — холодок по телу. Просыпаюсь, трогаю одеяло, а оно ледяное, точно несколько часов на морозе отстаивалось. — замямлил Борис, повернувшись к другу.
— Бесовщина. — прикоснувшись к одеялу, перекрестившись и осторожно посмотрев на Вячеслава Владимировича, откликнулся Глеб.
Учёный, прогулявшись до ванной комнаты, расположенной через несколько дверей после «Небуйной», по возвращении сделав зарядку, после повторного приглашения Петра Семёновича, заметил читающего книгу студента и, вспомнив предложения интерна о том, как можно проводить свободное время, решил узнать способ обзаведения подобной редкостью. Обходя диагонали, исцеляющихся Божков, Вячеслав Владимирович, добрался до кровати Матвеевича и аккуратно уместился на её краю.
— Доброе утро, Вячеслав Владимирович, а я и не заметил, как ты встал. Долго же, однако, ты спишь, а я предупреждал, что здесь все встают рано. Так что привыкай.— закрывая книгу, упрекнул студент друга.
— Вам, студентам, должно быть лучше меня известно, что утро не может быть добрым, особенно если просыпаешься не по собственной воли. — проводя языком по отчищенным зубам, удостоверяясь в их гладкости, заметил Вячеслав Владимирович.
— Коля — наш будильник. Иногда сам начинает беситься, а может и каждого тихо разбудить, но, чтобы ссорится — первый раз.
— Посмотрим, как он сможет меня «тихо разбудить». — Вячеслав Владимирович изобразил свою обычную, приятную и нисколько не изменяющую его лицо кроткую улыбку и перевёл взгляд на книгу. — Кто тебе её принёс?
— Сколь здесь живу, а имени его так и не узнал. — усмехнувшись над своей нерасторопностью, ответил студент. — Ну тот, который во время осмотра за врачом ходит.
— Интерн?
— Не знаю, может быть. Я тебе покажу, когда он придёт.
— А вообще приносить что-нибудь сюда можно?
— Что-нибудь нельзя. Но книгу у меня ни разу не отобрали, значит её можно. Если хочешь, я тебе свою дам почитать. — студент поднял книгу с ног и протянул Вячеславу Владимировичу.
— Но ты только на середине. — заметив количество перевёрнутых страниц, подходя к Матвеевичу, возразил Вячеслав Владимирович.
— Не первый раз читаю, так что бери.
— Я обязательно верну, спасибо.
Получив способ интересного времяпрепровождения, Вячеслав Владимирович засунул его в верхний ящик тумбы и хотел вернуться к студенту, но его подозвал Клавдий.
— Вот маленький нахал.
Присутствовал ли ты при этом театре? — когда учёный встал рядом с его тумбой, спросил король.
— Он почистил унитаз вашей зубной щёткой? — Вячеслав Владимирович в который раз не мог найти удобного места для своего тела и стоял струнно выпрямившись, пока этого не заметил и не согнул спину в более привычное её положение, а руки не завёл за спину.
— Все мы не без греха, особенно они,
Чей ярче солнца дневной лик,
Грязней угля в ночи.
— Но он не признаётся. Может быть, это и не он сделал?
— Предашь, не веря в нашу честность,
Пред Богам данную тобою клятву?
В тебе не видели мы подлеца известность.
— И не увидите. Я верю вам. — заторопился успокоить раздражённого короля физик.
— Дурна твоя привычка.
Коль в каждом слове ты кавычка.
— Запомню ваше наставление. — снова пробился сквозь слова Клавдия Вячеслав Владимирович.
— Не долог час, доказывающий
Стремления, тебя обязывающий.
Сейчас же будь покоен
И жди наш зов, как скромный воин.
Повернувшись к тяжёлому взгляду жены возведённого на Вячеслава Владимировича, Клавдий заговорил о сельском хозяйстве Дании, а не задействованный в семейном диалоге учёный отошёл к студенту, стараясь не занимать внимание короля, боясь возобновления к себе обращения.
— Ты принёс клятву на верность Клавдию? — было первым, что услышал мужчина от друга.
— Да, а что в этом такого? — сев около студента, без сомнения в правильности решения, которое даже не задумывался оспаривать, упрекая себя в поспешности, что случалось часто в пору его научных поисков, спросил Вячеслав Владимирович.
— Ты не читал «Гамлета»? — бесконтрольно дёрнув несколько раз ногами, усаживаясь более удобно рядом с другом, прошептал студент, глаза которого распахнулись шире обычного и не моргали, а кисть правой руки захватила одеяло и не выпускала.
— Нет.
Матвеевич, продолжая говорить тихо, хотя для Клавдия его голос и так был сложно различим среди прочего шума, торопливо пересказав сюжет трагедии.
— Теперь понимаешь, под чем ты подписался?
— Он обычный человек, играющий роль. — посмотрев на Клавдия, заключил Вячеслав Владимирович.
— Нет, человек, который живёт ролью своего героя. — правая кисть отпустила одеяло и упала на руку учёного. — Он думает, как Клавдий, и все его поступки, как считает его подсознание, будут совершаться с той точки зрения, как поступил бы король.
— Ты думаешь, что он будет посылать меня убивать? — улыбнувшись нелепости собственного высказывания, предположил Вячеслав Владимирович.
— Да. — студент настороженно, пододвинувшись к другу и сжал его руку.
— Бред. — физик отодвинувшись от него, качая головой, но руку вырвать не смог.
— Пойми, он не таков, каким ты его представляешь. Он болен. Все мы душевно больны, не те, кем являлись до того, как попали сюда. Обдумывай каждое слово, услышанное здесь, и то, которое хочешь сказать.
— И твои?
— Моя болезнь скорее бессознательная, и мыслю я от своего имени. Я лишь хочу сказать, чтобы ты хорошо подумал перед тем, как будешь исполнять приказания Клавдия. — успев добраться до взгляда Вячеслава Владимировича, который в большей степени к концу разговора, устремлялся на кровать, попросил студент.
— Я только подумал, что попал в рай, а оказался в рое ос, где каждое неосторожное движение ведёт к гибели. — забирая свои глаза у глазниц друга, с жалостью смотревших в них, выговорился учёный.
— Ты в нём не оказался, а жил.
Уверив молодого человека в здравии ума и осмыслении поступков, Вячеслав Владимирович пересел ближе к кровати Лизаветы для присутствия в разговорно— жестовом диалоге до начала утреннего обхода, на котором учёный пожаловался на головокружение, притупившееся, но не останавливавшееся со вчерашнего дня, и получил упрёк от врача за несвоевременное сообщение об ухудшении состояния, был заверен в том, что это никак не повлияет на его здоровье. Как только врач ушёл, по отработанному графику «небуйная» отправилась в столовую, путь до которой окончательно отпечатался в памяти внутреннего навигатора Вячеслава Владимировича, на объёмной карте здания, в которой пока существовали только отдельные части некоторых этажей. Не заметив нескольких лиц со вчерашнего завтрака, учёный узнал от Коли, что на вечерних занятиях «философской мысли» мужчины интеллигентно дискутировали о взгляде на картину Джино Северини, после чего их динамично разнимал санитар. Отработанные ежедневным повторением действия, вчера заставшиеся Вячеславом Владимировичем не изменились: Клавдий взял тарелку следовавшего за ним Коли, уселся в центре стола, вышел первым, за ним остальное. В 9:55 из «Небуйной» интерн забрал Вячеслава Владимировича для проведения его на процедуры второго дня.
— Выспался? — спросил он на лестнице межэтажного полёта, не забыв ещё с утра натянуть свою странную улыбку.
— Да.
— И не просыпался?
— Нет. Зачем спрашиваешь? — по инерции поле ответа задав свой вопрос, смотря в пол, но не замечая его, спросил Вячеслав Владимирович.
— Я врач и интересуюсь здоровьем своего пациента.
— Интерн.
— Уже врач.
— И всё ещё без бейджа. — посмотрев на халат врача, заметил Вячеслав Владимирович.
— Если ты его не видишь, не значит, что он не лежит в моей сумке.
— Прими тогда мои поздравления. — без видимого радостного настроения, физик подняв большой палец вверх.
— Похвала никогда не будет лишней. А вот ты забыл какие сегодня процедуры. — интерн быстро прижал к себе несколько листков бумаги, будто скрывая что на них написано.
— Но ты их конечно же знаешь. — не заявляя о том, что и правда их забыл, перескочил Вячеслав Владимирович.
— Я позволил в честь такого праздника их не запоминать. — открывая медицинскую карту Вячеслава Владимировича формата блокнотного листа, радостно заявил Интерн.
Кабинеты для занятий, помещения с инвентарём госпиталя и камеры больных располагались неоднородно по всему периметру этажей. И кабинет «грамотного стиля общения» умещался между двумя одиночными камерами, а за его дверью, когда перед ней остановился Вячеслав Владимирович был слышен твёрдый, звучный, хриплый голос Клавдия.
— Кого назвать могу я другом?
И вы, вокруг меня сплотившись кругом,
Лелеете узнать ответ,
На тот вопрос, которого и нет.
Оставьте эти препирания!
Кто дружбы ищет — тот дурак,
Не слыша ваши оправдания,
В друзьях я вижу только мрак.
В попытке на перебить стихотворную речь короля, величаво выпрямившегося перед рядами стульев, Вячеслав Владимирович осторожно прикрыл за собой дверь и, сев на ближайшую поверхность, продолжил слушать монолог Клавдия, заметившего вошедшего подчинённого.
— Но как бы не был сложен мир.
Товарищ другом может стать,
Коль жизнь свою, тебе вверяя
Святою клятвой присягая,
Скрепив её мечом о меч,
В поступок праведный вливая душу,
Покой он сможет твой стеречь,
В лесах бок о бок выследив лису.
Разделите её между собою
Как истинную дружбу пред Луною.
— Вы снова покоряете нас своим талантом. — стоя аплодируя, восхвалила речь короля преподаватель.
В пятый раз Вячеславу Владимировичу пришлось знакомиться с каждым участником группы и половину занятия
