Маша так хотела, чтобы этот ребёночек родился, что аж прямо всё от Витьки терпела. И когда пьяным домой приходил – терпела. И когда совсем не приходил по три дня, а потом её же и упрекал – терпела. Даже когда ударил её, сильно, так, что она упала на пол,- тоже терпела.
Ну а, с другой стороны, как не терпеть-то было? Куда она пойдёт? Да ещё с пузом! Не к матери же алкашке, у которой всё время ночуют какие-то собутыльники непонятного пола и возраста.
А Витька – муж. Женился на ней прям по-настоящему, со штампом в паспорте…
Витька - Машин сосед по лестничной площадке и был старше Маши на 7 лет. Она, сколько себя помнила, всегда знала, что Витька – большой. Даже когда у него ещё родители были живы, тётя Вера с дядь Серёжей, он уже тогда был большим, потому что, как отец, курил, прям при родителях, вонючие папиросы, зажимая окурок в уголке рта и щуря глаз от дыма. И ругался при них матом. А они матом же ему и отвечали. Особенно дядь Серёжа.
А потом Витькины родители умерли. Сразу. Оба. Напились пьяными и уснули на кухне за столом, а газ не выключили. Так их Витька и нашёл, когда, прошлявшись где-то три дня, вернулся домой.
И стал Витька один жить. Но жил как-то по-другому, не так, как с родителями. Ремонт сделал: обои переклеил и окна покрасил. Каждый день ходил на работу и каждый день возвращался. И пьяным был редко. И друзей к себе не водил. И, если утром, в подъезде, встречал Машу, то всегда говорил ей: «Здорово, соседка!..»
А когда мать Машина сильно напилась и опять стала дочь за волосы по полу таскать, а та кричала, скорее по привычке, а не от боли, Витька вошёл к ним в квартиру и мать от Маши стал оттаскивать. И всё повторял: «Тёть Зой, тёть Зой, не бей Машку…» Мать в раж вошла и будто присохла к Маше – не оторвать. Тогда Витька ударил мать прямо кулаком в лицо. Та сразу затихла, привалилась спиной к стенке и сползла на пол. И только глазами хлопала, будто понять ничего не могла. А Витька взял Машку на руки и унёс к себе.
Маша обнимала его за шею и уже у Витьки дома заплакала. От жалости к себе, от благодарности, что за неё заступились. А Витька с рук её не спускал, а покачивал, как ребёнка, и только бубнил: «Ну, всё-всё-всё…»
Потом положил её на кровать:
- Ты полежи пока, а я тебе яичницу пожарю…
И ушёл на кухню.
Маша лежала, плакал себе дальше. А потом, постепенно, уже не плакала, а в окно смотрела. А там, на улице, когда мать её бить начала, солнце было, а теперь вдруг дождь пошёл. Да крупный такой, сильный. А солнце всё равно было. И листья на деревьях от удара каждой капли вздрагивали и как будто даже «ойкали». А потом уже, когда дождь набрал силу и лил сплошным потоком, они словно кивали головами и говорили: «Да-да-да…»
Потом Витька вернулся и сказал:
- Всё. Я пожарил. Тебя отнести или сама дойдёшь?..
Маша встала, одёрнула на бёдрах платье вниз и ответила:
- Чё носить-то? Сама, конечно…
И пошла за Витей на кухню. Сели за стол, друг против друга. Витя с плиты сковороду снял с яичницей и перед Машей поставил:
- Ешь…
А потом, прямо на столе, серый хлеб ей широким ломтем от буханки отрезал и прибавил:
- … только с хлебом.
А сам смотрел, как Маша сопливую яичницу в сковороде вилкой отлавливала и осторожно, над хлебом, несла её себе в рот.
Яичница была несолёная, почти сырая, но ведь Маша плакала солёными же слезами, а потому было нормально. Нет, неправильно: хорошо было. Да так хорошо, что Маша аж стеснялась. И потому смотрела не на Витю, а опять за окно, где дождь к тому времени стал капать редкими каплями, отчего умытые листья распрямлялись и чуть-чуть только вздрагивали от ударов, словно повторяя:
- Хо-ро-шо…хо-ро-шо…хо-ро-шо…
Когда Маша поела, то Витька, так и не вставая со своего места, налил ей в щербатый бокал с маками чаю. А потом вспомнил:
- Ой, блин! А сахару-то у меня и нет… и соли тоже…
Маша хотела его похвалить и сказала:
- Нормально…
Ободрённый таким задушевным разговором, Витя сказал:
- Тогда нам надо пожениться. Ты – одна, я – один… Сколько тебе лет?
Маша честно призналась, что через два дня будет восемнадцать.
И осталась жить у Вити.
А через два дня он к ней в комнату ночью пришёл, и они стали мужем и женой по-настоящему. А утром пошли и подали в Загс заявление.
Так вот и получилась на белом свете новая законная семья.
И жилось им нормально, потому что Машина мать до того допилась, что, когда встречала Машу в подъезде, дочь не узнавала, а прижималась к стенке, пропуская её вперёд и шепелявила себе под нос: «Дрысьте…»
Витя Машу устроил на работу к себе в пекарню тестомесом, где сам он был водителем-экспедитором. И с первой совместной получки они купили себе в спальню красивый стул, обитый зелёным бархатом, чтоб было куда складывать перед сном одежду.
Когда Маша почувствовала себя плохо, то сразу догадалась, что это так беременным плохо бывает. Но, прежде чем сказать об этом Вите, порасспросила тёток на работе. Вечером, за ужином, не глядя в глаза мужу, сказала, что у них будет ребёнок.
Витя ничего отвечать не стал, словно бы не услышал. А когда легли спать, то сразу же отвернулся лицом к стенке и засопел.
Маша лежала на спине, в потолок смотрела и слушала, как на улице, за окном, матерятся пьяные. И представляла себе, как она грудью кормит родившегося уже ребёночка, сидя на зелёном бархатном стуле у окна. А листья деревьев шелестят от ветра и покачиваются и будто машут ей ладошками и в комнату заглядывают, чтобы получше рассмотреть красивенького ребёночка у неё на руках.
Вот с этих самых пор Витька и стал приходить домой иногда выпивши. А однажды два дня его не было. Потом пришёл и ничего объяснять не стал. А Маша и не знала, спрашивать ли его о том, где ночевал, или нет. И потому молчала. Тогда Витька сам спросил:
- И чё? Даже не интересно, где муж твой был? А если бы меня убили?..
Маша только плечом пожала. И тогда-то вот Витька и ударил её, да так, что Маша упала. А он и смотреть на неё не стал, ушёл опять куда-то…
Роддома в их маленьком городке не было, а потому, когда пришло время рожать, Маша собралась и на электричке, сама, отправилась за 50 километров в районный центр, где роддом был.
Утром она сказала об этом Вите. Он помолчал, посопел, допил чай, а потом сказал:
- Рожай… Но ребёнка домой не приноси. Там оставь. Сама возвращайся, а с ним не пущу…
Закурил папиросу свою вонючую и пошёл на работу.
Дальше Маша и не помнит, как жила.
Пришла на станцию. Доехала. Роддом был рядом с платформой. Пришла, устроилась. И через три дня, без особенных мук и страданий родила Альберта, три шестьсот, пятьдесят один сантиметр. Имя она заранее придумала. А «Альберт» потому, что герой с таким именем был в одном из сериалов, которые она смотрела, и в его роскошной гостиной была тоже мебель, обитая зелёным бархатом.
Вышла Маша из больницы со свёртком на руках. Никто её не встречал. И тут только поняла, что идти-то ей некуда…
… Пришла на платформу, купила в кассе билет до их городка и присела на лавочку, ожидая поезда, а ребёночка рядом с собой положила. Когда поезд пришёл, встала, глянула в последний раз на Альберта своего ненаглядного и вошла в вагон.
Когда ехала домой, к Вите, то всё время смотрела в окно вагона. Смотрела и плакала. И сквозь слёзы видела, как деревья, которые пробегали за окнами поезда, укоризненно качали вслед ей головами и махали ладошками листьев, словно прощаясь…
