Так вы говорите, что вам трудно жить?

             


Вот и снова за окном ласково и спокойно: мягкое солнышко, нежный прозрачный воздух и бледная, эмалированная поверхность неба. Графика дерев с каждым днём становится всё более отчётливой и строгой. А воздух будто оттаивает от летней жары и становится животворным и вкусным. Сентябрь у нас почти всегда такой – подарочный за слишком жаркое или не в меру холодное лето.
Идти в такую погоду по улицам – одно удовольствие. Даже если идёшь в ломбард. Чтобы заложить последнюю драгоценность, что числилась в списке фамильных. Это костяная коробочка, внутри покрытая синим ярким бархатом, на ворсистой поверхности которого разложены чайные ложки удивительной красоты, каждая в особом  углублении, специально для неё предназначенном. Маша помнит их ещё с детства, потому что любила сквозь красные кристаллики, вставленные в ручку каждой, смотреть на мир за окном. Кристаллы были, скорее всего, обыкновенными стекляшками, но осенние деревья за окном, казалось, росли в сказочном саду Черномора. И между ними вот-вот должен был появиться на коне с долгой гривой богатырь Руслан, ищущий свою Людмилу. И красные небеса угрожающе хмурились, потому что где-то в их пучине прятался горбатый карлик с длинной белоснежной бородой.
Маша всегда знала, что сказка обязательно закончится хорошо, потому что не могут сказки быть с плохим концом и потому, что ложечки были очень красивыми для того, чтобы сквозь их камни видно было бы зло.
И жизнь вокруг буквально полыхала, была пропитана добром. Бабушка, с её тёплыми булочками или пышками по утрам. Мама, особый запах которой Маша чувствовала ещё задолго до того, как та входила в её комнату. И вечно читавший толстые книги папа, который Машу не сразу замечал, когда та входила в его комнату, а когда замечал, то улыбался ей, показывая свои белые зубы под кромкой смоляных усов, усаживал к себе на колени и раскрывал перед нею книгу с картинками, про которые всегда рассказывал новые восхитительные истории, которые вились и вились, как волшебные реки сквозь фантастические леса.
Нет теперь ничего этого. И никого нет. Даже дивный сентябрь не радует так, как радовал когда-то, давным-давно, когда все были живы.
Сначала не стало бабушки. Маша тогда училась в первом классе. И мама сказала ей, что бабушка улетела на ковре-самолёте в волшебную страну с красными деревьями и сейчас живёт там. И ходит каждый день по лесу и собирает красивые осенние листья, из которых сплетает пышные венки, украшенные последними осенними цветами.
Потом, когда Маша уже училась в институте, погибли в авиакатастрофе мама и папа, возвращаясь с научной конференции из Канады. Так что даже хоронить было некого, потому что самолёт упал в океан, упокоивший в своих глубинах тела всех  летевших на нём.
Тогда Маша стала учиться и работать, прямо здесь, в своём институте, на кафедре. Хорошо, что помогли папины бывшие коллеги.
А потом появился Илья, папин бывший аспирант, и стал Машиным мужем. Вскоре у них появилась настоящая семья, потому что Илья перевёз к ним свою маму откуда-то из небольшого городка в Сибири. К этому времени у них родились уже Витька и Вадька – близнецы с соломенного цвета волосами и незабудково-яркими глазами.
И снова жизнь была цветной, полной, с необыкновенно красивыми сентябрями. Впрочем, как и с мартами, маями и январями.
Целых пять лет счастья. Ровно до тех пор, пока однажды Илья взял, да и вышел в окно. С седьмого этажа. Был почти год перед этим как-то особенно рассеян и неразговорчив, никого не замечал в доме. Это потом уже врачи сказали, что он предрасположен был к суициду, а то, что диссертация его была зарублена оппонентами во время защиты, – просто одна из многочисленных причин.
Когда же на даче, ночью, через год после смерти Ильи, вспыхнул неожиданно старый дом, то Витька с Вадькой выбраться не успели, потому что ночевали на чердаке, а он первым вспыхну и первым же обрушился.
Маша с Татьяной Сергеевной, мамой Ильи, так и оставшейся жить с невесткой и внуками после смерти сына, стояли возле пожарища, вокруг которого суетились какие-то люди, и смотрели, как пылающими искрами в небо поднимались души их мальчиков. Старуха тогда выла, высоко и протяжно. А Маша смотрела, смотрела на могилу своих сыновей, а потом – чернота, и – всё. Ничего не помнит она больше.
Когда через несколько дней, в больнице, пришла в себя, то поняла, что на ноги ей нужно становиться как можно быстрее, потому что Татьяну Сергеевну парализовало после инсульта, случившегося  в ту ночь возле пожарища, и заботиться о ней, кроме Маши, было некому.
Как только выписалась из больницы, тут же забрала старуху домой и целыми днями и ночами сидела возле её постели, потому что та нуждалась в постоянном присмотре. С работы пришлось временно уйти. Да и какая работа, когда в голове ежеминутная мысль о том, как там дома мама…
Когда Татьяна Сергеевна через год всё же умерла, Маша снова пошла работать, потому что дома, одной – просто невыносимо.
Ещё через год она взяла из дома малютки двух близнецов, Петю и Коленьку, от которых отказалась мать-узбечка, прижившая их здесь, в их городе, когда была на заработках, и не хотевшая, чтобы на родине, где у неё была своя семья, с мужем и детьми, знали бы об этом.
Теперь мальчишкам уже по четыре. Маше много легче с ними стало. Вот только заболели, как болеют все маленькие дети. Корь, знаете ли, не смотрит на то, мальчик ты или девочка, узбек или русский.


… А денег совсем не осталось. Ну, вот просто – совсем. И несёт Маша в ломбард бабушкины ложечки, чтобы купить лекарство детям.
Ничего, поправятся ребята, Маша опять вернётся на работу и выкупит…
И снова увидит, какой замечательный за окном сентябрь.