бездны. Он улыбнулась, показав третью чёрную дыру.
- Это ты? – шевельнул губами он, - Я не вижу. Ты что, связала меня? Зачем этот маскарад?
- Маскарад был вчера, - смеясь, ответила она, - а сегодня похмелье. Утро – час истины. Видно всё, что не видно в другое время. Вчера ты был слеп. Я намекала тебе, смотрела на тебя. Ты почувствовал, но не увидел.
- Ладно, хватит. Ты уже достаточно напугала меня. Развяжи, а то я уже не чувствую ни рук, ни ног.
- С чего ты взял, что я тебя пугаю? Я никого никогда не пугаю. Я пришла за тобой, мой милый, - сказала она ласково и вплотную приблизилась к нему лицом. Он ощутил, как дрожит обессилевшее тело, покрывается липким потом, как бездны её глаз вытягивают из него жизнь. От накатившей волны ужаса он стал задыхаться.
- Кто ты?
- Глупенький мой мальчик, ты не видишь, кто я? – удивилась она, - Я – Смерть. Сегодня я твоя смерть, - она распахнула балахон, обнажив тело Валерии, и показала ему большие песочные часы. Поставив их на телевизор, она вернулась к нему.
- Это всё, что тебе осталось, - объяснила она и кивнула на часы. Вблизи под её одеждой билась неукротимая сила, способная засосать в себя весь мир, засосать как космический вакуум. Но в космосе есть другие миры, цивилизации, в нём есть жизнь, а под её балахоном, когда она доставала часы, он видел лишь черноту, а точнее, ничего не видел. Там – небытие.
- Но почему я должен умереть! – ему хотелось вопить от страха, а он едва шевелил губами и не был уверен, слышит ли она, - Я никогда не болел! Я абсолютно здоров!
В ответ она расхохоталась, гулко и страшно, как через ревербератор.
- Не смеши меня. Мне не обязательно приходить к старику или больному. Или ты не знаешь, что умирают и молодые люди в расцвете сил? И причина всегда есть. Другое дело, что её не всегда видно.
- Тогда что со мной? Почему ты пришла за мной.
- Вот это другое дело. А то я не люблю, когда спорят, не понимая сути дела, - миролюбиво сказала она и откинула с головы покрывало, обнажив играющие искорками серебристые волосы.
- Сколько в тебе страха, - сказала она, - не бойся, это не так ужасно, как тебе кажется. Я не хочу причинить боль. Тебя просто не станет, - она словно пела ему колыбельную. Как заботливая мать, она присела на краешек постели и вытерла ему лоб краешком одеяла, - вы, люди, очень похожи на деревья. Вот ты, например, умираешь рано, Душа твоя, твоя плоть, протестует, издаёт запах. Ну, точно, как деревья. Если молодое, цветущее дерево срубить и бросить в огонь, оно будет шипеть, пузыриться и неохотно поддаваться пламени, а старое, высохшее дерево охотно горит, - она замолчала.
Он с трудом, но понял смысл сказанного, то глядя на сыплющийся в часах песок, то на прекрасное и одновременно страшное лицо.
- Ты не сказала, почему ты пришла за мной? Ты над всеми так издеваешься? Удовольствие доставляет? – спросил он.
- Не все уходят в таком страхе, как ты, - жёстко, холодно ответила она, - а в тебе столько его, что он пропитал всю комнату насквозь. Даже дворовые собаки его чуют, наверно.
Тут его осенило:
- А если бы я умер внезапно? Как бы ты со мной смогла поговорить? Не все же умирают долго, как я?
- Ты не понимаешь одной вещи, - сказала она, встала, и, подойдя к часам, коснулась стекла. Песчаный ручеёк замедлился в падении, а потом вовсе остановился, застыл в воздухе, - Видишь, они совсем остановились? Я могу сидеть у твоей постели хоть сто лет, а потом уместить в одно неуловимое мгновенье.
- А как же другие. Вдруг кто-то умер, пока ты здесь? – спросил он.
- Никто не умирает в этом мире одновременно. В этом и заключается суть времени, что в нём всё происходит в строгом порядке. В нём каждому событию – своё место. Иначе весь мир рухнет. Так что я везде успеваю. Это вы ничего не понимаете. Придумали одновременность и прочую чушь. То есть, одновременность – это самая главная чушь, потому что предполагает два времён, три времён, четыре времён, а время – оно одно на всех! У вас время течет туда, сюда, замедляется, ускоряется. Так вы далеко не уедете. Впрочем, для тебя это уже не имеет значения.
- А разве ты всем распоряжаешься?
- Надо же, Кого мы вспомнили! До сегодняшнего момента «мы» были атеистами! С чего вдруг?
- А Он есть?
- Так дело не пойдёт. Слишком просто для тебя. Да и неважно это для тебя. Для тебя важно, что ты только сейчас вспомнил о Нём. Священника позвать не могу, - ехидно сказала она. Комната затряслась от хохота. Казалось, что смеётся бездна под её балахоном.
- Эгоисты, - замолчав, сказала она, - боитесь осознать себя бренными. Эгоизм мешает вам правильно думать. Почему вы возомнили себя бессмертными, а мир окружающий вас, временным и конечным? Бред получается. Тщеславие, не знающее границ тщеславие! Да, я так и не ответила на твой вопрос: я пришла за тобой, потому что настал твой час, твоё место во времени. Понимаешь? – сказала она и со злостью стукнула косой об пол. Воцарилась вязкая, неотвратимо лезущая в уши тишина.
- Можешь не считать песчинки, - сказала она, поймав его взгляд, устремлённый на песок, - я ведь объяснила, что песок в них пересыпается так, как я захочу. Я и есть время.
Он мысленно просил её о пощаде, поняв, что вовсе не надо тратить силы на шевеление губами.
- Поздно, - сказала она, - То, что я забрала у тебя, давно уже изменилось, и даже я не в силах повернуть вспять. Ты боишься, потому что не понимаешь, что есть жизнь и что есть смерть и мечтаешь о бессмертии. Вы вообще мало смыслите в этом…
Понимаешь, камни, например, не ищут смысла жизни. Вселенная не думает о том, что с ней произойдёт, когда она вновь сожмётся в точку. Надеюсь, ты знаешь, что Вселенная расширяется? Кстати, вы предпочитаете, чтоб она расширялась вечно. Боитесь потерять жизненное пространство, хотя ваше время смехотворно по сравнению с временем Вселенной.
Надо понять одно: бессмертие – это и есть ничто. Ты хочешь остаться молодым навсегда, хочешь не стареть, а для этого, надо остановить время, ни много ни мало. Вы хотите замереть, как египетские мумии. Вот о чём вы мечтаете. Ты не можешь не согласиться, что твоя жизнь, жизнь других людей – есть движение. В тебе каждое мгновение что-то изменяется. Тебе только кажется, что «ты» всегда один и тот же «ты». Это твоя память, хранящая образы из прошлого, заставляет тебя так думать. А бессмертие противоречит самому смыслу жизни – движению.
Когда ты родился, в мире что-то изменилось, а когда пришёл черёд изменяться тебе, ты боишься жить дальше. Тебе наплевать, что атомы и молекулы твоего тела послужат жизни, послужат дальнейшему движению. Стремишься сохранить то, чьё дальнейшее существование не имеет смысла. Какой смысл от того, что твоё тело остановится и будет лежать вечно? А если говорить о вечном, то как раз движение и есть тот самый вечный двигатель. Движение – это и есть бытие. Двигаюсь – существую. А то, что не движется, увидеть невозможно, потому что его попросту нет. Бессмертие – это небытие…
Что-то я заговорилась, - сказала она глядя на часы. Приглядевшись, она постучала кончиком косы по стеклу. Лезвие мелодично запело, а со стекла осыпались прилипшие к нему песчинки.
- Пора обновить часы, - сказала смерть. Полы её одежд, как растекающиеся чернила, поползли на кровать, и бездна стала засасывать лежащего на ней человека.
Человек пытался кричать, но не мог. Он беспомощно барахтался в темноте и в немом крике ловил ртом бездну. И когда, в отчаянии он подумал, что всё, конец, вдалеке залаяли собаки. Барахтаясь, он ринулся на собачий лай, и вскоре впереди забрезжил свет. Свет превратился в серый квадрат экрана телевизора. Фильм кончился. На мерцающем экране шёл «снег». Во дворе лаяли собаки.
Минут пять он приходил в себя. Затем взгляд его упал на часы, и он вспомнил о свидании, вскочил и тут же сел обратно…
