Так бывает. Прямо среди жизни. Вот вдруг настигнет тебя чувство вины перед самыми дорогими людьми. И спрятаться от этого чувства никуда нельзя. Сидишь дома, или не дома. И не сидишь. А совсем даже наоборот: активно ходишь, например. А чувство вины не отпускает. Идёт с тобою рядом, касается тебя плечом и ничего делать не даёт. И даже думать трудно. И вроде лето кругом, всё функционирует по полной программе. И люди вокруг неглупые и приятные. А жить – просто невыносимо…
Боря это уже несколько раз чувствовал. Только в разные всё годы. В этот раз чувство вины было каким-то особенно острым. Это вот знаете как… Как будто наелся уже, аж живот раздулся, а зубы ещё чего-то хотят. Жевать, в смысле… Понимаете, о чём я? Или глупости всё это, и надо просто лечь спать и выспаться. Или, всё же, у всех так бывает?
Светку свою любил Боря. Очень. Смотрел на неё и всё думал, что вот эти разговоры о судьбе, о богоданности совершенно не случайны. Он женился-то поздно, в тридцать два. Это у них традиция такая в семье, по мужской линии: отец женился на маме после тридцати, и дядя, младший брат отца, тоже не торопился. Вот, значит, и Боря традиции семейной нарушать не стал. А как только Светку увидел, так про все традиции забыл. Была она среброкудрая такая… Нет, не седая, конечно, но волосы – как серебро новое, мягкой тряпочкой отполированное: в середине каждого локона – блестят, а кончики – тёмные. И глаза такие … ну прямо необыкновенно синие глаза. Боря никогда не думал про себя, что он – мачо или ещё там кто. Но когда Светку увидел, сказал себе: «Вот уж всё. Эту не упущу. Никому не отдам. Для меня её бог лепил. Мне предназначил…» А она и не сопротивлялась. Видно, тоже чувствовала, что она – для него. Да и поженились. Как-то легко и просто, «без рук излома и сердец». И все были согласны с их браком: и Борины, и Светкины. И Боря долгое время чувствовал, что они – прекрасная, как говорится, пара. И не стыдно ему было рядом с нею быть. А когда ночью, после жаркого молодого счастья, подставлял под кудри её серебряные своё плечо, то чувствовал, что имеет на это полное право, потому что счастье то было обоюдным, он точно знал. Каждая жилочка в нём понимала, что Светка – это он, Он – это Светка… Ну, вот не знаю, как это по-другому сказать! Одним словом, когда они садились вдвоём на подоконник и ели огурцы (господи! Огурцы-то здесь при чём!) ничего больше нужно не было.
И утром вскакивала она, бешеная, и начинала метаться по квартире, собираясь на работу: одновременно чистила зубы и красилась, завтракала и одевалась, расчёсывалась и застёгивалась - и Боре всё это чертовски нравилось. А ещё ему нравилось, когда она вечером кусочки плавленого сыра раздавливала на хлеб, чтобы сотворить для него и для себя немыслимый какой-то бутерброд. Давила она не кончиками пальцев, а как бы их серединками, пальцы так у неё причудливо выгибались. И Боря думал, что это проявление какого-то скрытого таланта в ней. А когда она смеялась, то у носа собирались мелкие-мелкие морщинки такие, как на креповой бумаге, из которой в детстве, на уроках труда, они перед новым годом делали хлопушки для ёлки. И жил Боря в постоянном ощущении, что скоро новый год, скоро праздник. И это «скоро» было ещё лучше, чем сам новый год, потому что всё время было ожидание, которое, как известно, всегда лучше, чем сам праздник.
А сегодня с утра прямо всё не заладилось, сразу после ухода Светки. Кофе сбежал из джезвы, залил огонь на плите, и запахло газом. Тарелку со Светкиными бутербродами он опрокинул, и они упали сыром вниз, разумеется. Машина долго не заводилась. И не завелась. Он тогда позвонил шефу, и тот, покапризничав, разрешил сегодня не приезжать, чтобы, наконец, отогнать агрегат на автосервис и капитально его там обследовать.
Домой Боря на метро возвращался. Решил, что порадует Светку и уберёт квартиру, а к вечеру «создаст в творческих муках» романтический ужин при свечах, и не на кухне, а в гостиной. С матерчатыми салфетками в кольцах. И с лепестками красной розы по всему столу. Боря даже видел уже, как Светка удивится сначала, а потом обрадуется…
Ключ, почему-то, долго не входил в замочную скважину. А потом оказалось, что дверь не заперта. Странно. Почему? Он точно помнил, что закрывал, когда уходил… Вошёл. И сразу услышал смех её счастливый, из спальни. Вот как славно, что она дома.
Вошёл. И в спальню вошёл. И увидел, что лежат в постели женщина, его, Борина женщина, и мужчина, чужой какой-то мужчина. И Светка при этом ну совершенно счастливая. И они огурцы едят...
И так Боре стыдно стало. За себя, что вот … такой он лишний здесь и сейчас, когда люди счастливы…
