Таааак… Всё. Пора вставать. Проснулась, кажется… Утро начинается. Хотя – зачем? Можно было бы продлить и вчерашний вечер. И – опять,- зачем? Ничего интересного и значимого и вчера тоже не было. Традиционный телевизор, капельку ликёра, и – постель… Нет, не ропщу: в 73 роптать вообще грех. Не умер назавтра – уже позитив. И болит сегодня, кажется, всё в меру: ноги, рука, спина… Словом, можно жить. И нужно. Сейчас вот как встану, как заварю крутым кипятком себе геркулес без сахара. И наемся. До отвала. Прямо до обеда. И никакие европейские санкции меня не взволнуют… хотя, конечно, страшные они суки, эти европейцы, которые устроили обструкцию мне и моему президенту. И вот маемся мы с ним теперь… Он, смею думать, меньше, чем я. Хотя,- как знать. Возможно, я переоцениваю свою значимость в этом мире. Я тоже живу в Москве, только, в отличие от нынешнего главы моей страны,- всю жизнь. И папа мои с мамой тоже жили в этом городе. Но это, бесспорно, не наша с ними заслуга: так уж получилось. Наши калужские предки вовремя сориентировались и обеспокоились «московской пропиской», пока на неё ещё не было лимита…
Какое … неудобное слово «лимит». Явное иностранное заимствование. И люди, живущие ныне в Москве по лимиту, – тоже неудобны. Всем. Властям (хотя власти, наверное, притворяются – очень «удобны», ибо просто помогают выжить этим самым властям в их вечной борьбе с теми, кто властями хочет стать). «Аборигенам» вроде меня: ко мне ходит убирать квартиру каждую субботу Бахтыгуль – прелестная кыргызская девочка, и я делаю вид, что оказываю ей милость тем, что даю заработать 500 рублей, хотя, если бы не она, я, наверное, утонула бы в грязи своей старой квартиры. Ещё они неудобны депутатам. Хотя им – сама не понимаю, почему…
Ладно, к чёрту политику – встаю… Так… Вот ещё две минуты полежу и – точно, встану. Ну, допустим, - встану. А зачем? Что такого уж необыкновенного произойдёт в мире, если я нынешним утром встану из кровати? Объективности ради следует признать, что без меня миру было бы лучше: освободилась бы столь дефицитная жилплощадь, моя участковая врач лишилась бы слишком назойливого пациента, и Вера, наконец, зажила бы полноценной жизнью стареющей женщины.
Вера – это моя дочь. Единственная. Ей сейчас 47… Или 48? Нет, точно, 47. Родила я её в 26, когда Сергей и не помышлял о браке. Тем более – со мной. А я сделала так, что он, «как честный человек, ну просто обязан был на мне жениться». Времена тогда такие были. Когда эта фраза «про честного человека» не была пустым звуком. Да, он был честным человеком, я – не красива, но чертовски мила, и у нас должна была появиться Вера. Не было тогда никаких узи, предсказывавших пол ребёнка, но я знала точно, что будет девочка с его глазами. И девочка такая появилась в положенный срок. Самым ужасным было то, что я сразу, ну, с первой же минуты, как мне её показали, ничего к ней не чувствовала. Я – о материнском чувстве. Не чувствую и до сих пор. Я тогда ещё, в палате рожениц, поняла, что она красивее, чем я. И потому – она моя конкурентка. Всегда. Всю жизнь. Господи, как, наверное, это стыдно – так думать. Вот сейчас она придёт, принесёт пакеты из супермаркета, начнёт своим красивым голосом расспрашивать меня, как прошёл вчерашний вечер, как я себя чувствую, какое у меня давление. А я буду смотреть на неё и думать, что в мои 47 у меня были уже живот и второй подбородок, а у неё ещё нет. Она уже лет, наверное, 5 доктор наук, а я никем так и не стала: маникюрша – красная мне цена. Она по три-четыре раза в год летает за границу, а я там ни разу не была. Её 35 размер обуви не идёт ни в какое сравнение с моим 40-ым… И вообще: она отвратительно лучше меня. Во всём…
И всегда так было. Она вышла замуж не потому, что пришло время, и «он, как честный человек…», а просто потому, что он сам её позвал. И стоял перед нею на коленях, и ко мне приходил, чтобы просить её руки. И дети у них появлялись в срок, оба. Это – мои внуки: мальчик и девочка. Оба – чертовски красивые. Гоша сейчас в Канаде, а Катя - в Америке. Живут там. И периодически присылают мне подарки. Такие вот заботливые дети. И даже – звонят! И мне, и родителям. И довольно часто. А я вот своей маме никогда не звонила. Только через много-много лет меня пригласили на её похороны. Знаете, как это, оказывается, ужасно, когда тебя приглашают на похороны твоей собственной матери. А папу я так и не хоронила: узнала о его смерти только через три года…
Скорее всего, я была отвратительной дочерью. Мне, почему-то, всегда казалось, что я – отвратительно не свободна от их родительской опеки. И хотелось быть взрослой, и всё решать самой, и думать, что всего в жизни я сама и добилась. Хотя… Это папа устроил меня в институт, а потом пытался восстановить, когда я влюбилась и всё бросила, когда мне казалось, что мой Сергей – это центр мироздания… А мама потом сидела с Верочкой, а я и не ведала про её детские болезни, потому что «искала, в чём суть вещей и мирозданья», и пыталась устроить свою жизнь с Николаем, который оказался гомосексуалистом (как же было отвратительно застать его в нашей супружеской кровати с каким-то субтильным пареньком!), а потом с Фёдором, которому от всех женщин мира нужно было только одного – денег. Потом был Иннокентий… Тому нужна была не жена, а слушательница, которая бы внимала и поклонялась… Лучше всех был, конечно, Петя. Но ему нужен был ежедневный обед и общение с его многочисленными молдавскими родственниками. И было просто скучно. Со всеми этими мужчинами…
А Вера росла-росла и – выросла. Без меня. Одиноко. Она даже долгое время говорила мне «вы», а бабушку, в моём присутствии, называла мамой. Она-то и «пригласила» меня на её похороны: «Мама, вы не сможете приехать, чтобы похоронить маму, то есть, бабушку?..» И стояла на похоронах такая вся статная, стройная, элегантная. Рядом со своим мужем и слетевшимися детьми. Мои зять и внуки тоже были отвратительно красивы в этот момент. Поэтому я и не встала с ними рядом…
… Вот. Домофон.
- Да, слушаю. А, это ты?.. Нет, спасибо, мне ничего не нужно. И не приходи больше ко мне. Справлюсь сама. О дате моих похорон тебя известят, можешь не сомневаться…
… О дате Веру известили. Через два дня. И опять на похоронах Сама Вера, её муж и дети были удивительно красивыми и держались вместе…
