Формула счастья

хочешь. Ты чёрствая, эгоистка ты.
Арина посмотрела на Сашку, он стоял молча, опустив голову.
— Мам, иди домой. Я Тоне уже всё отдала.
— Не поняла. Что ты ей отдала? Шмотки старые?
— Нет, я не об этом, и нам не о чем говорить.
— Нет уж, ты говори!
— Я ей отдала нашу квартиру, в которой я родилась и жила, между прочим, наследство, которое отец оставил, бабушкину дачу, где вы хозяйки, а мы с Сашкой никто. Я не хочу об этом, но ты вынуждаешь. Я не отдам больше ничего. Понятно?
— Нужна ли мне такая дочь?
— Давно уже не нужна.
Мать ушла, хлопнув дверью.
Сашка подошёл к Арине, раскинул руки, будто хотел обнять. Но не обнял, не получилось у него. Арина сама его обняла.
— Ну что ты? Не колючая же я. И не злая. Просто не выдержала.
Они сидели на диване, обнявшись, молчали. Арина не знала, что думал Сашка по этому поводу, на чьей он был стороне. Наверное, где-то посередине. Но она больше не могла посередине. И Сашке вопросов не задавала, боялась.
А утром всё сначала. Сашка, работа, дом.
Потом изо дня в день всё больше становилось работы.
Как-то вечером спросила Сашку:
— Что там пишут в Интернете про счастье?
— В каком смысле?
— Что делать, чтобы чувствовать себя счастливым?
— «Ешь, молись, люби» или купи браслет из нефрита, — Сашка засмеялся. — Ты чё, мам, серьёзно что ли спрашиваешь?
— Перед Новым годом мысли всякие лезут в голову.
— Это из-за того, что ты с бабушкой поругалась.
— Она тебя уже достала, наверное. Всё по меня гадости говорит?
— Нет. Так, звонит, иногда, спрашивает, как учусь, как питаюсь. Ещё сказала, что весной дачу будут продавать, им подпись какая-то от тебя нужна. Им тяжело, мам, наверное, нужно подписать.
— Я подпишу. Как раз к ним собиралась, Тонькиным ребятам приглашения на новогодние праздники отдать.
Теперь Арина знала, что и Сашка не на её стороне. Он молодой, добрый, не знает цену деньгам. Ему легко. А ей хорошо от того, что ему легко. Поэтому без обид. Подпишет и всё.
Она поехала к Тоньке через пару дней. Мать была на ярмарке.
— Я на минутку, сестрёнка, — сказала Арина, обнимая располневшую Тоньку, — вот билеты на ёлку.
Тонька заулыбалась.
— Ты уж извини, что я тебя с днём рождения так и не поздравила, честное слово, не я виновата. Не приехала, потому что дети болели, а потом вы с мамкой разругались, теперь она надо мной как коршун вьётся, не велит мне с тобой разговаривать. А я человек подневольный. На её земле живу, из её тарелок ем.
— Чего ж ты меня в дом пустила?
— Ну ты даёшь! — Тонька опять заулыбалась. — Как же я родную сестру в дом не пущу?
Тонька была или слишком простая, или слишком непростая.
— Садись, чайку попьём. Мать с ярмарки не скоро придёт, будет рыскать, где подешевле. К Новому году столько всего надо на такую ораву. С деньгами у нас трудно.
Арина села за стол. Тоня налила две чашки чаю.
— А где дети?
— Старшие в школе, а младшую в детский сад, наконец, удалось устроить. Теперь работу буду искать. Я ведь медицинское училище не зря закончила. Только практику пройти не успела, старший родился, помнишь? Теперь буду догонять жизнь свою.
— Удачи тебе.
— А тебе за билеты спасибо.
Они помолчали немного. Каждый думал о документах, что лежат где-то в тумбочке и ждут Арининой подписи.
— Мне пора, — сказала Арина вставая. — Я слышала, что мне подписать что-то нужно, давай уже заодно.
Тонька выбежала из кухни и тут же вернулась с бумагой.
— Я не знаю, может быть, ещё у нотариуса придётся заверять, но мамка, вот, оставила…
Арина поставила подпись.
— Дай ещё глоток воды.
Опять мешал комок в горле.
— Тебе что, плохо?
— Не знаю, как и сказать, бывает у меня такое, ком в горле.
— Это щитовидку надо проверить, анализы сдать на гормоны, УЗИ сделать, к эндокринологу сходить и к неврологу.
— Ого! А я думала это просто от неприятностей всяких.
Провожая сестру, Тонька, пожимая плечами, сказала:
— А какие у тебя неприятности?
Новогодние праздники пролетели быстро. Антон так и не позвонил. Сашка был загружен подготовкой к поступлению в университет, у Арины была её работа. Ничего не менялось в жизни, только тёплый сухой декабрь уступил место снежному холодному январю, потом пролетел короткий ветреный февраль, наступил март, пахнущий весной, и вслед за ним пришёл апрель.
Однажды, уже в мае, Сашка встретил Арину радостный:
— Мам, папа приезжает!
— Как?
— Так! Ко мне на выпускной. А потом мы поедем на море отдыхать! Ура!
— Ну, ещё надо сдать, поступить…
— Поступлю, не бойся!
Она погладила Сашку по голове.
— Ты у меня счастливый.
— Конечно! Особенно сегодня. Пойдём в кафе посидим.
— Пойдём!
Они заказали пиццу, десерты, коктейли.
— Как мне с тобой хорошо, Сашка!
— А на море будет ещё лучше!
— Значит, берёте меня?
— Ещё спрашиваешь! Папка разводится со своей очередной, суд через две недели. Так что поедем втроём.
Она всё время боялась, что они не возьмут её с собой в следующую поездку. Когда Сашка был маленький, её присутствие было естественным. Но он вырос, и её присутствие стало противоестественным. Взрослый сын и отец вполне могли отдыхать вдвоём. Бывший муж мог взять с собой новую жену. И Арина понимала, что постепенно выпадает из этой формулы счастья.
Они ели, пили, смеялись.
— Надо позвонить папе, что он там планирует?
— Конечно, позвони.
Она подумала, что уже давно никому не звонила, ни с кем не встречалась и вот так не сидела в кафе, не болтала, не смеялась. Мама и сестра отдалились. Подружки жили своей жизнью, в которую неловко было вторгаться без особого повода. Праздники для неё были работой. Всё время проходило на работе, по ту сторону праздников. Антон молчал. Сейчас она была одинока больше, чем когда-либо.
— Слушай, Сашка, ты лучшее, что у меня есть. Ты всё, что у меня есть.
— Нет, мам. У тебя много, что есть. У тебя есть родственники, квартира в ближайшем Подмосковье, шуба норковая…
— Ты шутишь что ли?
— Не шучу, с тобой всегда всё всерьёз. Ты такая сложная, замороченная, наверное, потому что талантливая.
— А ещё у меня есть любовь, интересная работа и возможность путешествовать.
Арина обняла и расцеловала сына.
На следующий день Арина позвонила Антону. Она хотела забрать свои вещи из их съёмной квартиры, попрощаться с ним, расстаться окончательно.
— Что ж ты не звонила, милая? — как ни в чём не бывало, спросил он.
— А ты, милый? Издеваешься что ли?
— Ладно уж. Не буду лукавить. Квартиру я больше не снимаю. Дорого платить, а мы не встречаемся давно. Вещи твои у меня в гараже. Завезу, когда скажешь, куда скажешь.
— Завтра на работу после обеда, сможешь?
— Да.
— Ты только оставь у дежурного, я потом заберу.
— Обиделась, видеть меня не хочешь?
— А если наоборот, хочу? Всё равно ведь ничего не получится. Прощай, Антоша, мне с тобой хорошо было.
— Спасибо, Арина, мне с тобой тоже.
Через месяц приехал Александр. Гуляли на Сашкином выпускном, пригласили маму и Тоню. Они пришли довольные, с цветами и тортом. Дача была продана, решался квартирный вопрос. Тонька нашла работу в больнице.
Бывший муж и любимый сын были рядом. Они зажили втроём, как настоящая семья. И жизнь у них была как будто семейная, настоящая. Были волнения по поводу Сашкиного поступления, были вечерние разговоры за ужином. Приглашали в гости соседей, подзабытых Арининых подруг, знакомых Александра из московских театров.
— Ты живёшь как затворница. Почему из театра ушла? Почему не вернулась? Не общаешься ни с кем.
— Ой, Саша, не надо.
— Я добра тебе желаю. Плохо, что ты не играешь. Я об этом позабочусь. Мне предлагают роль, скоро начну репетировать, премьера зимой. О тебе поговорю. И не спорь.
— Мне нравится…
Потом они втроём у монитора и с телефоном искали горящую путёвку в приличный отель.
Самолёт набирал высоту. Александр сидел рядом и смотрел на неё как с обложки глянцевого журнала. Такой, словно ненастоящий. Но всё равно родной, потому что, если убрать глянец и сколько-то лет, получится Сашка.
Они уже говорили о прошлом и о будущем. О таком разном прошлом и о таком неопределённом будущем.
— Наша жизнь так изменчива, а ты не изменилась, Арина.
— Это твоя жизнь изменчива, а я всё та же скучная блондинка, только на год старше.
— Симпатичная, талантливая блондинка, и вовсе не скучная. Ты подарила мне Сашку. Как я рад, что у нас есть Сашка.
— А я как рада.
Дни у моря летели быстро. Они загорали и купались до обеда, потом спали или ездили на экскурсии, потом гуляли, ужинали в ресторане, танцевали.
На седьмой день начался шторм. Арина очень хотела к морю. Но мужчины остались играть в бильярд.
— Я пойду, посижу на берегу, — сказала она, уходя. — Воздух такой необыкновенный. Мне хочется дышать.
Арине очень хотелось дышать. Она сидела на пустынном берегу, смотрела на катящиеся волны. Они касались её ног, ласкали, били, звали. Она подошла ближе к берегу. Одна волна накрыла её с головой, но Арина устояла, не упала. Солёные капли воды разлетелись по её лицу. Глаза, губы, щёки были солёными. И слёзы, внезапно хлынувшие из глаз, тоже были солёными. Её такие долгожданные слёзы. Слёзы счастья, наверное. Иначе, зачем бы ей плакать? Теперь у неё было всё и сразу. Точно по формуле.
Она продолжала идти вдоль берега. Словно убегая от своего счастья, проверяя его на прочность. Слёзы и волны застилали её лицо. Она упала на колени, потом перевернулась на спину, и волны качали её, то унося вдаль, то возвращая на мокрый песок. Вдруг, через потоки воды она увидела пирс, уходящий далеко в море. Она хотела туда, где бушевала настоящая стихия. Она спасалась от скучных формул. Шаг за шагом, она отдалялась от берега, не слыша ничего кроме шума воды, даже стука собственного сердца. Ей хотелось рыдать, кричать, но она не слышала своего голоса. Вода поглотила её вместе с голосом, слезами и стуком сердца, крутила её как сломанную игрушку.
Ещё можно всё изменить, взмахнуть руками, подняться над волной, вспомнить Сашку. Бороться и дышать, как она делала всю жизнь.