Правда... Блокада. Рассказ.
Вместо предисловия.
...Один человек очень сильно хотел увидеть Правду и рассказать о ней людям. Он по долгу молясь, просил Бога ему помочь её увидеть. Бог услышал его молитвы и сказал: - Я помогу тебе, но предупреждаю, что Правда тебе не понравится, подумай... Но, человек все равно настаивал. И тогда Бог сказал ему где её найти. И вот, пройдя через много испытаний, человек таки нашел Правду... Он посмотрел на неё и тут же отвернулся: - Какая же ты страшная! Правда, как же я о тебе расскажу людям? - А ты соври...
* * *
...Счастлив тот, кто по ночам крепко спит, кого, - как говорят, - не разбудить даже выстрелом из пушки или мяукающим, прямо в ухо, от голода или от скуки, котом. А еще счастливее тот, кто не видит снов, - ни хороших и не плохих, - который просыпается утром бодрый, свежий, обновлённый, а не такой, весь помятый, как будто его заставляли всю ночь читать или смотреть ужастики с самим собой любимым в главной роли...
...Скоро три часа ночи, непонятно почему, проснулся, ворочаюсь, ...снова никак не могу заснуть... Снова ко мне в голову пришли "умные мысли", - которые, почему-то, стали часто ко мне приходить именно в 3-5 утра, да еще если лежать на спине, запрокинув руки за голову... Лежу и думаю: почему?.. Что я такое натворил, сделал в своей жизни или, наоборот, не сделал, за что теперь расплачиваюсь, почти каждую ночь, таким страшным наказанием, наказанием бессонницей?..
...Когда я еще учился, а потом работал, - до выхода на заслуженный отдых, - то по утрам, когда меня будил будильник и мне надо было вставать и идти на учёбу или работу, я часто думал, мечтал о тех днях когда я буду свободен и буду спать столько, сколько хочу. Я наивно думал, что вот тогда я оторвусь по полной: буду спать напропалую сутками, и ночью, и днем, и в будни, и в праздники... Ээээ... «Мечты, мечты, где ваша сладость...». - На, бери! Спи! Спи сколько хочешь! Ан, нет, не получается. Досадно и обидно...
...В голову лезут какие-то, уж давно забытые, впечатления и смутные воспоминания, глупые мысли и мечты, в общем всякая чепуха, которая возникает в голове, когда ещё не заснул или ещё до конца не проснулся. И я покорно следую за ними, потому, что умение мыслить, фантазировать, мечтать, порой грезить, - когда мне не спится, — это, наверное, и есть самое большое мое богатство. Это так же моё единственное место, где моя душа, моя личность, мой индивидуум, может быть в самой комфортной обстановке: один на один, - при чём, в любое время и в любом месте. Я люблю это моё богатство и его, как могу, храню в себе, стараясь все время его приумножать, тем, что пишу. Иногда, конечно, мне хочется им похвастаться, поделиться, - у меня его ведь не убудет и для этого его мне не жалко, а совсем наоборот, это мне доставляет большое удовольствие, мне это даже очень приятно... Конечно, его у меня можно позаимствовать, им можно воспользоваться, но оно всегда останется моим и его никому не возможно у меня отнять или украсть... Это так же, как женское внимание и женскую нежность. Женская нежность - это то, что женщина отдаёт не всем и даже не всем тем, с кем спит. Нежность не купишь, не украдёшь, не возьмёшь ни обманом, ни силой; и ни с чем не перепутаешь...
...Почему-то вспомнилась цепочка совершенно не значащих, тогда, - да и сей час, - событий и никак не выходит из головы.
...Когда-то я работал бюрократом в одной престижной конторе, сейчас конторы называют офисами... Ходил на работу в галстуке и в шляпе, и с солидным портфелем, так тогда было принято... Тогда "бюрократов" тоже ругали, но уважали, в основном за должность: дурака на хорошую должность не поставят. Хотя ставили и дураков, но их не уважали а просто побаивались, у дурака, как правило, была солидная «крыша», - как теперь говорят... А потом, тогда нас очень хорошо учили, наши троечники сейчас бы были отличниками. При чем хорошо учили не только в школе, в техникуме или в ВУЗе, а и потом. Была целая сеть, программа подготовки и переподготовки персонала во всех областях народного хозяйства. Была уйма всяких курсов, в том числе и курсов по повышению квалификации. А еще были "в моде" различные командировки или просто однодневные встречи-визиты по обмену опытом, - "по обману опытом" - шутили мы между собой... Помню, меня как-то послали в Ленинград, - тогда ещё в Ленинград, - на месячные курсы «по повышению». Мне очень повезло, было лето и не просто лето, а середина лета... Белые ночи...
До этого я никогда не был в Ленинграде, а тут вот такая оказия. Я поселился в студенческую общагу, сходил пару раз на лекции..., и все, ходить перестал... Тогда во всем был сильный крен в сторону идеологии, надо было учить и знать много такого, что для дела, для работы или просто в жизни - было совершенно не нужно, просто бесполезно, - как «трактат об особенностях половодья в условиях вечной мерзлоты» для врача или токаря. Но, без этих знаний было ни как нельзя. Тогда было так: «Партия — это руководящая и направляющая сила нашего общества». Словом, я «положил» на эту силу «... с прибором» и ушел, - в самом прямом смысле, - в город, в непростой город, а в город Ленинград.
...И так я весь месяц, все вечера и все ночи, пропадал в городе. Ходил в театры, в музеи, на кладбища к могилам знаменитым людей прошлого, болтался по Невскому, слушая песни известных и не известных бардов, стихи известных и неизвестных поэтов, участвуя в спонтанно возникающих жарких спорах и диспутах на открытом воздухе, на совершено разные темы: от «коллективизации и до космоса», «митьковал»...
Я хотел, и очень сильно старался, побывать везде, везде куда можно было успеть попасть за месяц. Но месяц — это крайне мало для Ленинграда, пришлось «программу» значительно урезать до мест самых известных и значимых. Конечно у меня были предпочтения, куда я сам очень хотел попасть, но ходил и туда, куда было нужно сходить в обязательном порядке всем, всем(!), при чем не принудительно, например, на Пискарёвку...
...Конечно же, о Ленинградской блокаде я знал еще с детства, еще со школы. Но это было как-то, будто не взаправду, а так, как любая другая информация из книги, из учебника, а не из жизни, как бы не по настоящему. Это меня сильно не трогало, не волновало: что-то было, где-то было, когда-то, очень давно и не со мной - как Куликовская битва...
...С начала я долго ходил по самому кладбищу, среди огромных прямоугольных братских могил, на которых не было ничего, только росла трава, да маленькая каменная табличка, у дорожки, на которой была выбита лишь дата, только год. Больше всех были с датой 1942 год... Было понятно, что людей, - тысячи, сотни тысяч(!) ленинградцев, - хоронили как придется, потому и не было ни крестов, ни памятников, никаких надписей конкретно напоминающих о тех, кто там был похоронен, все (сотнями тысяч) в одной большой, по истине, Братской могиле...
Было тепло и солнечно, и тихо-тихо. Хотя посетителей было не мало, как одиночных посетителей, как я, так и организованных экскурсионных групп... Перед монументом, на огромных клумбах, колыхались на ветру красные маки и на всех каменных плитах, и у монумента Родина-мать были цветы, в основном — красные, в основном алые гвоздики...
На выходе, перед тем как идти на остановку троллейбуса, я остановился чтобы вернуться в реальность, прийти в себя и покурить. Я курил и рассеяно глядел по сторонам, на глаза попалась надпись крупными буквами, на фронтоне строгого, прямоугольного здания: «Пискарёвское мемориальное кладбище. Музей». Я, докурив, выкинул окурок в урну и решительно открыл дверь. Внутри был торжественный и скорбный полумрак, все в красных и черных тонах, людей почти не было.
...На блюдце лежал маленький кусочек ржаного, наполовину с опилками, хлеба, но тогда всеми такого желанного, заветного, жизненно необходимого для всех, всех ленинградцев, - всего 125 грамм. А вот и тот самый Дневник Тани, Тани Савичевой, дневник всего в девять меленьких листков, но по объему информации — это целая энциклопедия Ленинградской блокады... Наиболее сильно поражают три последних записи, видно, что она их писала через какие-то промежутки, возможно даже в разные дни: «Савичевы умерли», «Умерли все», «Осталась одна Таня»...
Через много лет, в силу случайных и каких-то неизвестных и известных мне обстоятельств, — волею судьбы, - я стал ленинградцем, а вскоре, Питерцем. Я к этому времени, узнал уже много о самой блокаде, да и о самой войне. Но, как потом выяснилось, что я знал еще очень и очень мало.
Как-то, несколько лет назад, на работе в ночном дежурстве, - как раз накануне очередной годовщины Прорыва блокады, - я следил за показаниями приборов и рассеянно слушал наше питерское радио. Ночные дежурства, по двенадцать часов, без радио (телевизоры, на работе, были запрещены), - это как пытка без еды или воды, потому, что это главное средство борьбы со сном. Слушаешь, вникаешь в услышанное и спать не так хочется.
Накануне, сменщик, в очередной раз посетовал и одновременно позавидовал мне, что он, дескать моложе меня, но уже начал седеть, а у меня, хоть я на прилично старше, ни одного седого волоска... Я ему в шутку ответил: - Мол, дорастешь до моих лет и у тебя перестанут расти седые волосы...
И вот я сижу, гляжу в монитор и слушаю всё то, что вещает мне радио... Ближе к полуночи, началась передача, - которая длилась почти всю ночь, - на актуальную в тот день тему, тему празднования очередной годовщины Прорыва блокады. В начале было все как всегда. Дикторы зачитали хронику событий вчерашних и планов на завтра, прозвучал Ленинградский метроном, потом выдержки из документов той поры, воспоминания вперемежку с песнями военных лет, ничего такого особенного, все как всегда. Но.., вот уже далеко заполночь, ближе к утру, - когда, казалось, что уже все, - кто не на дежурстве, - должны были бы спать, в редакцию начали звонить простые слушатели, простые ленинградцы, со своими воспоминаниями, со своей правдой о той страшной поре.
С начала говорили хоть и о очень грустном, но уже почти всем известном, уже знакомом, но постепенно градус напряжения стал нарастать и нарастать, и уже ближе к концу из приемника вещали о таком, что у меня на голове стали сами собой шевелиться мои не седые волосы. Я не могу это пересказать вам и потому, что не всё, и не все подробности запомнил сам. Но, главным образом, потому, что это нельзя, не возможно передать, я не сумею, это просто невыносимо, это страшно и тяжело, это, как мне кажется, не для простой, обыкновенной человеческой психики, это будет, как изощренная психологическая пытка. Люди, слушатели, в своем большинстве, пересказывали воспоминания своих близких родственников, но были воспоминания и самих очевидцев, чудом как-то выживших, прошедших этот блокадный ужас и кошмар тех для них блокадных будней...
Ведущий передачи никого не останавливал, ни кого не перебивал, все, кто дозванивался, получали возможность высказаться. Нет, надрыва (как сегодня, на многих телевизионных ток-шоу) не было, наоборот, у всех было спокойное, даже подчеркнуто ровное повествование, и был очень доверительный тон, какой-то давно нами забытый исключительно редкий в наших сегодняшних человеческих отношениях, как будто семейный интим. Но от этого
