Конец света для одной души. Глава 37: Мефистофельская фря

Встретилась с Семеном и попросила, чтобы он оставил мне беспрепятственную лазейку. Предоставил возможность бывать в бордовом мире. Просто проход на одного, как раньше и ничего более. Семен сказал, что я там сгину.
 
И это всё? Все откровения?
Так экономно, напевно-поэтически, по-старинному. Далее, далее шинкуй, опоганивая словарный запас. Нанизывай меня на шампура, проклинай, поноси скверной, обкладывай чем-нибудь соленым, гадким. Давно жду необратимую реакцию с полным демонтажем. Начинай.
 
Ничего?

Сгину-не то слово, не совсем подходящее. Надо было что-нибудь вытащить из презрительно-резкой похабщины. Или хотя бы:
-Тебе кранты, ты сдохнешь!

Так наиболее достовернее, объективнее. Но даже вся произнесенная непотребность меня не задержит и не притормозит. В определенном смысле, я давно уже сгинула, канула в Лету, поглощена ею и растворилась в медленном потоке забвения.

Сёма, мы все когда-нибудь сдохнем. Разве не так? Или есть другая стезя конечного отхода?
Только вот КЕМ мы сдохнем? Всемирный опрос на засыпку.   
Ответила сжато:
-Как получится.

Долго уламывать и упрашивать его не пришлось. Он был согласен на лимитно-урезанный карт-бланш. Ещё пояснил, что уезжает из города. Насовсем. И связи с ним больше не будет. Никогда.

Всё правильно, всё верно, логично-разумное суждение. Он решил, что лучше скрыться и затеряться в нескончаемых просторах бесконечности. Если его здесь ничто не держит-может позволить себе любое приятное благоустройство.
Что ещё Семену под силу, понятия не имею. Я его совершенно не знаю. Не довелось.
 
Теперь главный мой вопрос:
-Где Том? Боюсь думать на жгучую тему. Итак. Где? Только не приплетай сюда созвучные выражения. Не уместно.
-Не ищи его. Это не собака. Это твоя пагуба.
-Он живой?
-Он не мертвый.
-Не мертвый-это живой?
- ............. 
-Удачи тебе, Семён.
- .............

Доброго назидания и пожеланий не получила. Рукопожатию тоже было отказано. Меня сухо и твердо забанили и вывели из общения. Благотворную подкову над дверью также сняли, зашвырнув далеко в гущину непролазного терновника.
Придётся обходиться без неё. Не привыкать.

После долгого перерыва я опять здесь, в обожаемом месте смешанного астрала. Это целительный бальзам и амброзия для моего расхлябанного сердца, его особая, магнетически панацейная витаминина. Здесь оно раскрепощается, расслабляется, дышит свободно, бьется ровнее, не стенокардинит и не пускается вскачь. Теперь у меня двойное гражданство и мне не нужна гостевая виза. Я запатентовала авторизацию на право жительства со схемой проезда, зарегистрировалась де-факто, адаптировалась, приспособилась и вклинилась в пространственную нишу. Надеюсь, что мне не придется ни с кем конкурировать и мою единичную популяцию с общего ареала обитания никто не вытиснит, не выдавит настойчивым прессингом, я не стану пищевой цепочкой для доминирующего вида и моя жизнь не превратится в безумный слэшер.

Я не приобрела ничего сверхъестественного, никаких нечеловеческих работоспособности и незакатной живучести. У меня не появился и не раскрылся исключительный ген выдающейся феноменальности. Даже не всучили восприимчивость обыкновенного полиглота. До сих пор так и не могу собрать целиком кубик рубика. И кто я после этого?
 
Мне не дано стать чувствительным медиумом и проницательным оракулом с откровенными предсказаниями. Магический потенциал миросозерцания тоже сводится к нулю. Нет даже малого намёка на мистические дарования и пророчества Кассандры. Телекинез и телепатия с третьим светло-карим глазом доходчиво втолковали моей карме-забудь про волшебный иллюзионизм непознанного, вожделеть не вредно. Договорились, забуду.

В общем, в экстрасенсорном плане обошлось без успехов, фурора и бурных аплодисментов, что не скажешь об одном побочном действии, связанным с дестабилизацией моего здоровья. Победоносно рукоплещет только целеустремлённо торпедированная электрокардиограмма с качкообразными изолиниями. Это моя брешь, самое слабое место, но и с таким невзгодьем я давно смирилась и приняла компенсационный бонус, как должное.

Габитусам я стала неинтересна. Теперь они за километр обходят стороной мой дом с прилегающей территорией. Огибают все квартирные заначки и гостиничные днёвки с ночёвками. Уже не боязно, что расплывчатые фигуры, когда-нибудь, вломившись без фомки, пройдут электрическим скопом по телу в самый неподходящий момент и раскатают организм жженым пятном на простыне, например когда я тихо посапываю в кровати.

Меня оберегают. Очень. Я неприкасаемая.
Почему???
 
Двух своих амиго-воздыхателей из потустороннего почётного караула тоже развеяло неожиданным дуновением. Точным повтором танцевального забега в полуобнаженке, на том же месте, с тем же белым костром и с той же динамичной музыкой, неглижировали. Полнейший импичмент и пересмотр опеки от апокрифических надсмотрщиков.
Облом!

Осталась одна крайняя мера-набат. Я залезла на звонницу собора и исполнила колокольную заутреню и сразу же повечерие. Церковным служкой с его рингтоном притягательных, как раньше мне казалось, звуков рынды прихожане просто пренебрегли. Караван теней, не сбавляя плавную конькобежность и не меняя установленное направление, ускользнул вдалеке. Они не удосужились свернуть на маняще-призывный огонёк, не проявили былое попечение и присмотр.
Обломище!

Не теряю надежды увидеться с Томом, хоть с каким, хоть когда, хоть в каком виде.
Продолжаю его искать и всегда буду ловить маршрутку с нужным ориентированием. То, что короткохвостый моя пагуба, как сказал Семён, признаю окончательно. Не сомневаюсь и в том, что Зверюгин меня не спасал при встрече с синеглазым. Напротив, он придерживал Павла, который ринулся мне на подмогу.

Я отношусь к этому философски бесстрастно-у каждого своя погибель.
И в чьём лице, одушевленном или неодушевленном, она проявится, поди разберись. А свою я уже знаю. Разлюбезная баскервильская морда с саблевидными, не травоядными верхними клыками мне всецело подходит.
Вперёд!

Мистерия габитусов-фантомов остается недосягаемой и данная тайнопись не поддается расшифровке. Иногда я манифестирую поодаль вместе с ними, пытаясь что-нибудь рассмотреть и возможно, именно где-то там, в призрачном кортеже, обнаружить свою животину. Без Тома не видно не одного защитного слоя, только по своему состоянию здравия определяю рубеж силового поля. Заслон колоссальный, оградительную броню пробить нельзя. Туманные чужаки меня, как и прежде, не ощущают. Они совсем не чувствуют мой неотступный конвой.
Полнейшая диссоциация!
 
Непродолжительный эскорт экзотической, панцирной процессии всегда заканчивается ничем. Я нигде не выявила следов прибывания куцей пропажи. Надо приниматься за розыск в других зонах.

Обратно к машине тащу себя уже почти за шиворот, копотливо переступая, заплетая ногами и спотыкаясь на ровном месте от общего недомогания. У меня хныкают мениски и все хрящики. К голове без стона невозможно прикоснуться, каждая отдельная волосинка у основания саднит и жалуется моему мозгу. Пора прекращать разведывательные сопровождения с частым и тесным времяпрепровождением, пока не распалась на молекулы и атомы, экспериментируя на практической танатологии.

Профессиональные дозиметры не выявляют никаких отклонений радиации, даже малого превышения нормы, причём разного вида излучений. Залётная бордовая структура, имеющая несходную природу земельного кадастра, иные опции и помыслы, не спешит раскрывать свою подноготную.
Запрещено!

В первый же день возвращения, около двери своего жилища нашла стилет с бурыми потеками. Тот самый, с убийственной историей. На нём моя кровь.  Это моя отплата, мое воздаяние. Окроплённый подарок-напоминание получила в довершение от Семена.  Он знает где я живу. Они, наверно, все знали и мониторили каждый мой шаг. Как же я заблуждалась в надежности своей детально выверенной конспирации от лазутчиков, которая казалась грамотно изобретательной и умело разработанной.

Я отмыла кинжал, почистила переходящий вымпел первенства поножовщины и теперь всегда беру с собой, как раньше и только его-свой, особо чтимый фетиш, наделенный кровавым клеймом неродного родства.

Иногда захаживаю к Джону Сильверу. Его порядком обкорнали, добросовестно отстирали и  надраили. Сразу и не признать вояку. Давно бы так. На голове остался небольшой панковский гребешок. Упрямая шерстка не поддается выравниванию. Тебя просто мало ласкали и гладили.
Бывший патлатый и вскомаченный, а ты хорош! Ты, оказывается, крепко сбитый, мускулистый красавчик с умными, серыми глазами! Сброшенные и покинутые тобой многочисленные блошиные семейства будут тосковать по атлетическому культуристу с непослушным вихром.

Трехногий боец мне не рад ни в одном из миров. В бордо я принесла ему чистый коврик, еду с водой, теннисный мячик и нового игрушечного динозавра. Не принял. Отогнал презрительным лаяньем.
-Стоп, нелюдь! Не смей приближаться! Забирай свои манатки со шмотками и проваливай в подземный Эреб.

На автозаправке все удивляются, отчего храбрый и любимый их парняга так меня недолюбливает. Вопрос-пойдешь жить ко мне, до сих пор висит в воздухе. Потому что Джон не пойдет.

Это ведь из-за Тома?
Права?
Права, права.

Из-за Тома, темного гроссмейстера. Я такая же мефистофельская фря, как он. Его давно нет со мной, но остались инверсионные следы, его химиотрассы, которые я впитала словно губка. Бриз его латентных химтрейлов и поныне шлейфом змеится за мной. Я всё это приняла без выпрастывания и без гастролей к праотцам. Приняла и довольна крутящимся моментом турбины жизни.

А насчет непобедимого флибустьера...
На верховном ресепшене рассудят и разложат наши вольные и невольные прегрешения по своим многоступенчатым этажеркам.
Все ждем "аз воздам".   
Кого вознесут на антресоль в бизнес-класс, кого глубоко засунут в щель под плинтус. С моими анкетными данными предвкушаю эффектную развязку. Поглядим. Чего загадывать.


На каждый второй день терракотового расцвета, в одно и тоже время, влезаю на ту самую крышу, где ранее видела Семена. Две стаи перламутровых  птиц всегда синхронно кружат надо мной, как тогда над ним. Долго стою на краю в вихревом потоке веера и не боюсь упасть. Стенки прозрачной, воздушной воронки не дают мне сделать шаг в пустоту. Я поднимаю руку, иногда держу в ней несколько неоновых трубочек, вроде маяка, светоча для потерянных, заблудших и заплутавших в бордовом мраке. Это стало для меня своеобразным, обязательным ритуалом.

Объяснить не могу, для чего я приняла эстафету, ведь в ответ ничего не происходит, нет никаких проявлений. Однако продолжаю с настырным постоянством осуществлять данную процедуру. В основном, в честь памяти о Павле. Поджарый мальчишка всегда был понятен мне, как никто другой. Я не хотела его смерти, правда не хотела. Взамен рекомендовала и предлагала бессмертной мэм в траурном саване себя. Она не взяла.

Здесь у Паши нет места погребения праха и надгробия.
В этом месте для меня он ещё жив.
Здесь я могу его окликнуть или аукнуть и он может отозваться на моё воззвание.
Наверно может. Так сужу и