Весной или в начале лета 1957 года 41-й топографический отряд, в котором я служил старшим врачом, из посёлка Корфовский Хабаровского края переместили в город Шимановск Амурской области. Моей семье (я, жена Тамара, тёща Екатерина Федоровна и сын) предоставили двухкомнатную квартиру в четырех квартирном деревянном бараке с печным отоплением и удобствами на улице. Раньше в этом городке на окраине Шимановска размещался учебный полк Воздушно-десантных войск. Почему полк стоял в этой глухомани, где поблизости и в помине не было даже грунтового аэродрома, я не знаю. Ни одного капитального здания на территории жилого городка не было. Стояли два больших двухэтажных деревянных жилых дома офицерского состава (ДОС), а проще говоря самые настоящие «коммуналки», и рядом с ними одноэтажные бараки с окнами на земле. А климат в Шимановске был - «мама не горюй!» — резко континентальный — зимой, бывало, морозы достигали минус 50 градусов. По утрам наружная температура определялась просто — вышел на крыльцо, тишина, туман - соседний барак не виден. Вдохнул холодного воздуха и резко выдохнул. Если пар достаёт до земли — значит мороз минус 45-50 градусов. Одеваешь теплое бельё «с начёсом», валенки, завязываешь шапку-ушанку, укрываешь лицо теплым шарфом, на руки меховые рукавицы и… вперёд на службу. А летом бывало жара — до плюс 35 и выше. Хотите верьте – хотите нет, но иногда, правда не каждый год, летом вызревали помидоры… Однажды зимой нам довелось впервые в жизни увидеть очень редкое в тех местах, северное сияние. Красота неописуемая!
Вспомнил, как холодными октябрьскими вечерами все офицеры и их семьи, выходили на небольшой стадион в центре жилого городка и среди миллиардов сверкающих звезд, а небо осенью и зимой всегда было звездное, темное и чистое, искали летящий среди них первый искусственный спутник Земли, запущенный в СССР в октябре 1957 года. Многие офицеры топографы имели полевые бинокли и соревновались, кто первым обнаружит спутник. Но первыми спутник почему-то всегда находили мальчишки и девчонки. По радио ежедневно передавали, когда, во сколько часов, минут, и в каком направлении спутник будет пролетать над Амурской областью.
...Когда мы получили ключи от квартиры, и внесли туда свои скромные пожитки, настроение у всех членов семьи заметно ухудшилось. Комнаты выглядели просто удручающе. Стояли две железные солдатские кровати с грязными матрацами, видавший виды колченогий квадратный стол, разбитый, с оторванной дверцей шкаф для одежды, и три или четыре солдатские табуретки. Но на всей «мебели» имелись прикрученные проволокой металлические инвентарные номера КЭЧ*. Было видно, что ремонта в этой квартире, пожалуй, со дня постройки барака не было. Тёща, а она у меня была ужасная чистюля, тут же решила, во-первых, побелить квартиру, во-вторых, отскоблить от слоя грязи, когда-то покрашенные красной краской, деревянные скрипучие полы и вымыть покрытые пылью и паутиной маленькие окна.
И сразу встал вопрос — где взять побелку, щетки, синьку. Привезти с собой в Шимановск такую мелочь мы не догадались. Хотя в последующем, получив горький опыт, при переезде в другой гарнизон, а переезжала семья за время моей службы в общей сложности восемь раз, как правило, везли всё, не надеясь на «авось». И надо же было такому случиться — в тот же день Екатерина Федоровна (мы с женой звали её «баба», хотя ей было тогда всего сорок шесть лет) совершенно случайно познакомилась с дворником, убиравшим мусор в нашем дворе. Потом она рассказывала, что он представился ей, как «дед Кандыба». Дед оказался разговорчивым и сообщил, что по имени и отчеству — Иван Митрофанович — его никто в посёлке и на работе не называет. Для всех он просто «дед» или «дед Кандыба». Он местный старожил, ранее работал на железной дороге, а потом дворником в полку ВДВ. Живет вдвоём с сыном в маленьком поселке Лесозаготовительного участка, (в народе «ЛЗУ»), который находится в пяти минутах ходьбы от военного городка. Супруга деда тоже работала на железной дороге и несколько лет назад трагически погибла, попав под поезд. Кандыба пообещал тёще на следующий день принести всё необходимое для побелки и уборки квартиры и даже вызвался совершенно бесплатно помочь, заявив, что он умеет делать всё — он и столяр, и плотник, и каменщик, и маляр, в чём мы в последующем убедились, что он действительно мастер на все руки. Мы с женой, выслушав рассказ тёщи, высказали мнение, что дед влюбился в неё «с первого взгляда». А почему бы и нет? Ибо, как говорят, «в сорок пять баба ягодка опять!». Как я уже сказал, моей тёще тогда было всего сорок шесть лет. Симпатичная статная украинка с большой косой вокруг головы и красивой фигурой запросто могла очаровать «деда Кандыбу», которому, как мы позже узнали, было примерно около пятидесяти лет «с гаком»… Правда, сколько составлял «гак» никто толком не знал. Он носил небольшие с проседью усы, коротко и аккуратно подстриженную бородку, что придавало ему солидность, интеллигентность и некоторую внешнюю схожесть с одним из русских писателей.
Через два дня нашу квартиру было не узнать — сияли белизной две небольших комнатки, длинный, узкий, темный коридор и миниатюрная кухня. От оплаты за работу Кандыба категорически отказался, а мой намек на «жидкую валюту» — бутылку «Московской» водки — воспринял, как глубокую обиду. Кстати, за всё время нашего знакомства я никогда не видел его «во хмелю». Вот так нежданно-негаданно моя семья подружилась с простым, душевным и очень добрым человеком. Какое образование было у Митрофановича я, честно говоря, не знаю, но помню, что он неплохо знал русскую литературу, часто цитировал стихи Пушкина и почему-то басни Крылова. Любил читать «Роман-газету», которую мы выписывали, газеты «Правда», «Красная звезда» и окружную газету «Суворовский натиск» особенно после того, как в ней опубликовали мою большую заметку с фотографиями о лыжном кроссе, состоявшемся в нашем отряде.
Мою тёщу дед ласково называл «Федоровна», а она его звала «Митофанычем», но никак не «дедом» или «Кандыбой». Дед привязался к нашей семье, а может быть не к нам, а к моей тёще, и очень много сделал по улучшению жития-бытия нашей семьи в городке. Рядом с бараками стоял длинный сарай, разделенный на секции по числу квартир в близлежащих бараках. Нам досталась секция, в которой был небольшой погреб. Дед привел его в порядок, соорудил новую лестницу, очистил от мусора, укрепил стены, отремонтировал и утеплил крышку погреба и лаз, сделал небольшие закрома для картошки, свеклы и моркови. Притащил откуда-то три небольших бочонка, в которых осенью они с тёщей солили помидоры, огурцы, квасили капусту. У наших бараков был небольшой участок пустующей земли. Женсовет поделил его на число квартир, и желающие женщины, да и мужчины с удовольствием копались в земле в свободное время. Наш участок добросовестно обрабатывал Митрофанович под руководством моей тёщи. Она любила землю. Кстати, выращивали они лук, морковь, зелень, помидоры и даже несколько кустов картошки.
…В те годы я, прослужив в отряде более четырех лет, постоянно просил военно-медицинский отдел округа и отдел кадров направить меня на первичную специализацию по одной из врачебных специальностей. В конце концов мои рапорта всем надоели и я, наконец, поехал в Ленинград на шестимесячные Высшие Академические курсы по невропатологии. Пока с февраля по июль я учился в Военно-медицинской академии, Митрофанович все заботы о моей семье взял на себя и помогал жене и тёще решать бесконечные хозяйственные вопросы. Печи в городке топили только дровами — благо тайга начиналась сразу за автопарком. Дед привозил и колол дрова (в нашей квартире одна печь обогревала две комнаты, а плита была на кухне), носил питьевую воду — колонка была далеко от нашего барака, тщательно чистил снег у нашего крыльца и сарая.
Как рассказывала жена, в дни, когда стояли сильные морозы, он ездил на автобусе в город на рынок за хлебом, мясом, молоком сыну и ходил в магазин военторга за продуктами. Из посёлка ЛЗУ до вокзала, примерно каждый час, ходил, вернее ползал, как черепаха, полуразвалившийся, стонущий, скрипучий и вечно глохнувший в пути древний маленький автобус с продавленными до пружин сиденьями. В обеденный перерыв Митрофанович часто гулял с нашим сыном, укутанным в многочисленные платки, по городку и вокруг дома. Учил его стоять и ходить на маленьких лыжах, катал на санках.
Тёща рассказывала, что многие соседки даже завидовали ей, что у нас есть такой добровольный и бескорыстный помощник. В столярной мастерской отряда дед сделал большой вместительный ящик для хранения домашних вещей, покрасил его зелёной краской и поставил в коридоре квартиры. Я любил отдыхать на нем после дежурств. В последующие годы этот удобный ящик много лет ездил с нами по всему Дальнему Востоку. Вскоре после моего возвращения из Ленинграда встал вопрос о возможности перевода меня из топографического отряда в Хабаровск. Но перед этим я должен был выехать с топографами на полевые работы на Курильские острова. Я был на островах Итуруп и Кунашир.
На Курильских островах мы были настоящими браконьерами. Во время хода горбуши на нерест стоило на несколько минут перегородить японской капроновой сетью мелкую речушку, и сеть не могли вытащить на берег. В каждой ячейке — огромная рыба. Мы брали только брюшки — жирные полоски, так называемая теша, срезанные с брюшной части туш. Икру отправляли в ведро, а рыбу выбрасывали в речку. На Курильских островах, как и везде в отдаленных местностях, офицеры и сверхсрочники получали продовольственный паёк.Из командировки на острова я привез небольшую бочку солёной рыбы, две или три трехлитровых банки лососёвой икры, и по ящику мясной тушенки, рыбных консервов и сгущенного молока. Тёща не знала, что с этим богатством делать и больше половины всего отдала своему другу Митрофановичу, чему он был несказанно рад.
К этому времени стало известно, что в ближайшие месяцы меня переведут в Хабаровск на должность старшего врача Тяжелого понтонно-мостового полка на майорскую должность. Узнав эту новость, Кандыба заметно загрустил. Сейчас трудно говорить о его планах, но возможно он где-то в душе надеялся, что моя тёща, которая очень нравилась ему, останется с ним в Шимановске или пригласит его уехать вместе с ней... Кто знает… Чужая душа - потёмки. Правда, мы с женой не сомневались, что тёща, бросившая в сорок два года
