Метафизика возникновения новизны. Том 2.

дополнений и уточнений. На это можно ответить следующим образом: да, у них было понятие о бытии и оно было на «хорошем» интуитивном уровне, что само по себе уже не мало. Но можно ли считать интуитивный уровень понимания идеи достаточным основанием для возведения самого здания бытия? А вот в этом мы не можем быть уверены.

Поэтому о забвении как таковом у нас вряд ли есть основания говорить. Скорее всего, забвение наше заключалось в том, что европейская философия в течение двух с половиной тысячелетий так и не смогла подхватить и развить интуитивные прозрения античных философов, а потому и «кружилась» внутри них, не смея вырваться из заколдованного круга толкования того, что хотели сказать эти философы.

Здесь наблюдается довольно-таки странный парадокс, который можно сформулировать следующим образом: слишком опережающие свое время интуиции по какому-либо вопросу – как например: идеи, души, прекрасного, справедливости, атома, космоса и т. д. – не только в течение достаточно длительного времени не разрабатываются современниками и потомками, но и оказывают завораживающее воздействие на них и тем самым препятствуют раскрытию и превращению данной интуиции в мысль. Интуиция в своем логическом завершении имеет своим последствием один единственный вид в форме конкретной мысли, но интерпретация самой интуиции, как правило, сопряжена с искажением этого уникального смысла. И если интуиция не превращена самим ее автором в мысль, то есть гарантия того, что она достаточно долго не будет доведена до логического конца кем-либо другим.

Интуиция это не тот продукт, который, будучи произведен одним, может быть «переварен» и доведен до удобоусвояемего состояния (то есть до состояния мысли) любым и каждым. «Родить» мысль из когда-то и кем-то высказанной интуиции может быть даже труднее, чем самому заново создать эту же интуицию и развернуть ее в мысль. Довлеет груз искажений и интерпретаций этой интуиции. Так что интуицию нельзя оставлять на полдороги – иначе она или будет утеряна, или в течение длительного времени не найдет своего достойного продолжателя, а, скорее всего, будет искажена или замусолена, как это и случилось с платоновской концепцией идеи. Два с половиной тысячелетия и никакого продвижения вперед! Одни только повторения, искажения и толкования.

И это несмотря на то, что, хотя само представление Платона об идее достаточно далеко от совершенства, но все атрибуты, сопровождающие ее явление, отражены автором с доскональной точностью. Это, отмеченные уже нами: и внезапность явления ее в наше сознание; и свойство быстро улетучиваться из него в том случае, если мы не успели ее зафиксировать каким-либо способом; и способность вызывать в нашей душе эйфорическое чувство наслаждения-удивления. Это те особенности, которые указывают, во-первых, на достоверность присутствия самой интуиции, сопровождающей явление Истины-алетейи в мир, а во-вторых, на то, что, начиная, по крайней мере, с платоновских времен, процесс продуктивного мышления совершается единообразным, указанным нами выше, трехступенчатым способом: целенаправленным накоплением и обработкой известного нам знания, интуитивным (или инсайтным) явлением новой идеи в сознание и развертыванием последней в мысль, понятную не только нам самим, но и кому-либо другому.

Второе замечание касается уже много раз нами заявленного понятия новизны. Дело в том, что для досократиков как основоположников наших представлений о бытии, небытии, становлении и сущем, понятие новизны было понятием само собой разумеющимся и оно воспринималось ими через понятия бытия и становления сущего, которые включали его в себя «автоматическим» образом, то есть как понятия, не вызывающего каких-либо вопросов. Об этом свидетельствует и то, что у досократиков практически не встречается самостоятельного понятия новизны, – хотя она усматривается, положим, во всеобщей текучести Гераклита – и то, что Платону это понятие все же было известно, поскольку он неоднократно, и косвенно и прямо, писал о новизне в своих высказываниях как по эстетическим, так и по бытийственным вопросам (см. выше). Но в дальнейшем понятие новизны каким-то «чудесным» образом исчезло из европейской философии. (Почему оно исчезло и каким именно образом это исчезновение взаимосвязано с забвением бытия – вот это и станет предметом нашего последующего анализа). И Хайдеггер был прав, когда забил тревогу по поводу забвения бытия, которое было не чем иным как забвением самих основ сотворения сущего, забвением источников пополнения и обновления разнообразием как органобиологической (Природа), так и материально-духовной (человеческое сообщество) жизни.

И третье наше замечание опять же касается новизны и ускользания последней от нашего внимания. Причем ускользание это случилось уже в самом начале возникновения дисциплин – эстетики и онтологии, казалось бы, призванных обнаруживать и анализировать эту новизну в искусстве и Бытии. Искусство и Бытие, как мы теперь знаем, имеют один источник (корень) своего осуществления (пополнения и обновления). И таким источником является новизна в виде объективной идеи. Но с зарождением эстетики, – то есть с возникновением вопроса, что есть прекрасное само по себе в объекте, который мы называем прекрасным, – некогда единый поток новизны насильственно был разделен на два потока: на искусство и Бытие. И разделение, и последующее оформление этого разделения (в ХУШ в.), скорее всего, произошло по принципу искусственно создаваемого и естественно существующего, то есть существующего «по природе». Но не был учтен в полной мере один основополагающий принцип: при произведении искусственно создаваемого участвуют естественно протекающие (иррациональные) и притом креативные душевные процессы (акты) сотворения новизны, как они участвуют в процессах бытийствования, то есть создания новизны в сферах, не относящихся к сфере так называемого искусства.

Исходя из этого можно сказать, что искусство и Бытие – это тот некогда единый организм, после рассечения которого сразу же было забыто, что в кровеносных системах обеих половин течет один и тот же уникальный поток крови – поток новизны. И если искусство и Бытие, казалось бы, не испытывают стремления к слиянию друг с другом, – подобно половинкам мужчины и женщины из платоновского мифа об андрогинах – то это только потому, что и после такого разделения они на самом деле остались слиты, поскольку имеют общий фундамент и служат одной и той же задаче – задаче приумножения многообразия мира, как задаче приумножения интеллектуально-психического многообразия служит рождение новой жизни: ребенок не только сам по себе своим явлением на свет умножает это многообразие, но и является, хотя бы в потенции, творцом новых идей в будущем.

Но, как и всякое насильственное разъединение, разделение единого потока «вливания» новизны в мир отнюдь не способствовало ни разработке самой категории (понятия) новизны, ни, тем более, уяснению того, что такое искусство и что такое Бытие. Получилась довольно-таки странная вещь: фактор новизны как единственный «свидетель» и вершитель приумножения многообразия, едва родившись опосредованно через Бытие и становление, исчез как из эстетики, так и из онтологии. То есть забвение бытия, – о чем так сокрушался Хайдеггер – по сути дела, произошло только потому, что была предана забвению основополагающая категория Бытия, каковой является новизна.

Итак, какие же выводы мы можем сделать из приведенных замечаний и текста им предшествующего:
- во-первых, сам факт забвения бытия и достаточно противоречивых наших понятий о нем связан с ускользанием момента явления новизны от нашего внимания. И это привело не только к искажению наших представлений о Бытии, но и обесцениванию или даже нивелированию Бытия в глазах нашего сознания. То, чего мы не «видим» нашим умом (сознанием), то и не подлежит оценке, а, следовательно, и не существует для нас;
- во-вторых, возникновение новизны, а, следовательно, и Бытие самым непосредственным образом связано с зарождением и явлением объективной интеллектуальной идеи. Бытие и возникновение объективной идеи – явления однозначные, тождественные и взаимосвязанные. Но, подчеркнем еще раз: не всякое возникновение идеи тождественно Бытию, ему тождественно только возникновение объективной идеи; субъективная идея не имеет никакого отношения к Бытию, поскольку она уже не обладает новизной, она обладает существованием, но не Бытием. Субъективная идея может быть вновь причастна к Бытию только в том случае, если она – как объект-сущее – станет участницей формирования новой объективной идеи;
- и, в-третьих, если наше представление о Бытии самым тесным образом должно быть связано с объективной идеей, то причину как забвения бытия, так и наших неоднозначных (а скорее, искаженных) понятий о нем нам надо искать в наших представлениях об идее, то есть в тех понятиях об идее, которые сопутствовали соответствующим понятиям о Бытии.

А теперь для того чтобы добиться большей ясности в понимании вопроса забвения бытия и причины искажения наших о нем (Бытии) представлений, наметим в самых общих чертах, в каких направлениях будет нами продолжен поиск ответа на данный вопрос.

Во-первых, нам будет необходимо более детально, чем прежде рассмотреть вопрос, что такое Бытие: из каких этапов оно состоит, в каких границах находится и в каких формах осуществляется. Не зная этого вопроса, у нас нет ни оснований, ни права рассуждать как об истинности или неистинности наших представлений о Бытии, так и о забвении бытия. Но мало того что, не разобравшись в этом, мы не будем знать, что такое Бытие, мы даже не сможем оценить, чем же опасно (или неопасно) забвение бытия или наше искаженное (или неполное) представление о нем.

Кстати сказать, нам будет достаточно просто ответить на вопрос, что такое Бытие, поскольку наш предыдущий анализ вполне подробно осветил картину как структурно-функционального состава объективной идеи, так и зарождения и развития этой идеи во времени и в логической последовательности.

Во-вторых, зная, что такое Бытие и зная особенности нашего рационально-иррационального мышления, нам гораздо проще будет выяснить причины как возникновения нашего искаженного представления о Бытии, так и его забвения.

В-третьих, поскольку мы уже догадываемся, что причиной, скажем так, искажения-забвения бытия в наибольшей степени повинно наше не совсем верное понимание самой сущности объективной интеллектуальной идеи, то необходимо будет выяснить причину возникновения наших не совсем адекватных представлений об идее.

И, в-четвертых, если современное представление об идее наиболее соответственно отвечает нашему пониманию Бытия, становления и сущего, то было бы не лишним выяснить причину, которая способствовала тому, чтобы вывести нас на истинный путь понимания идеи и самого Бытия.

Далее продолжим наш анализ по пунктам.

I. Итак, приступая к более детальному рассмотрению вопросов Бытия, нам надо начать с того, чтобы попытаться ответить на вопрос: почему же Бытие так незаметно