Островок света посреди реки

Случаются в жизни такие моменты, о которых и сказать-то нечего. Но они врезаются в память и остаются там на долгие годы, иногда на всю жизнь. Так и Ник навсегда запомнил, как он, девятилетний, стоял на берегу, и мутный поток, широкий и бурный в этом месте парка, нес мимо осенние листья. Чуть поодаль отец и младший брат кидали собаке палку. Было пасмурно, и небо чернело над их головами, набухая дождем. А Ник стоял и смотрел на воду, когда из-за туч выглянуло солнце и осветило маленький островок посреди реки. Поросший сухим пыреем, еще мгновение назад невзрачный и туманный, он стал удивительно ярким и отчетливым, и засверкал, как драгоценный камень. И каждая песчинка на нем вдруг высветлилась, и каждая травинка, окутавшись мягким соломенным блеском, вспыхнула и засияла. Целую минуту крохотный клочок суши пылал среди серой водной ряби как солнечный золотой костер. Тучи сошлись – и он погас. И все, ничего больше не произошло. Но тонкая красота этого мгновения проникла мальчику глубоко в сердце.
Островок света являлся Нику во снах, окутанный теплым шлейфом волшебства. Но и днем он, хоть и не видимый, ощущался где-то рядом. Так близко, что казалось – протяни руку и пятнышки солнца прыгнут на твою ладонь, потекут по пальцам и золотыми брызгами разлетятся по стенам. Сперва призрачный, легкий, словно облачко, парящее в пустоте, он с каждым сном уплотнялся, становясь все тяжелее и осязаемее. Бывало, что спросонья Ник вставал на него босиком, как на прикроватный коврик. И трава под ногами кололась, а в уши лился тихий напев реки. И расходились тучи – снова и снова – пропуская желтый, как канареечное перо, солнечный луч.
Я познакомился с Ником на презентации его новой книги. Читал он плохо, запинался, и с его щек не сходил румянец смущения. Хотя сказка показалась мне чудесной. Магия леса и воды, и цветочное колдовство, загадочное, как лунный свет, и беззаботное, как эльф. И все это сплеталось в какой-то странный, бесшабашно-возвышенный гимн любви. Но погрузиться в сюжет не удавалось – не только мне, но и всему залу. Люди зевали и шептались. А я почти физически страдал, слыша, как портят сбитые ударения прекрасный текст, и досадовал на горе-автора. Очень важно, конечно, произнести нужное, правильное слово. Но не менее ценно – умение хорошо прозвучать. Иначе тебя не захотят слушать, и что толку будет в твоих правильных словах.
После презентации я подошел к Нику. От души похвалив его книгу, сказал, что я профессиональный чтец и предложил свои услуги. Он смотрел на меня испуганным ребенком. Как если бы я на его глазах свалился с неба в космическом скафандре. Тут же, не дав бедняге опомниться, я выхватил из ослабевшей от изумления руки мятый листок и прочитал с выражением один абзац.
- Какое чудо, - только и сумел вымолвить Ник. – Неужели это я написал?
Он даже вспотел от потрясения. А я усмехался про себя, предвкушая, какими дивными цветами расцветут его волшебные истории, озвученные моим голосом.
С того дня мы начали выступать вместе и очень скоро подружились. Два одиноких интроверта, почти социофоба, мы отчего-то сразу потянулись друг к другу. Можете называть это родством душ или как-то иначе. Но мы понимали один другого с полуслова, полувзгляда, полувздоха. И сказки порхали между нами разноцветными бабочками, то садясь на плечи, то растворяясь в небе и обращаясь в звезды, в радугу, в музыку. На презентациях Ник представлял меня как своего соавтора. Хотя я в жизни не написал ни одной строчки, а мог только наговорить сочиненное другими.
Однажды мы устроили пикник на берегу реки. Не той, из Никова детства, пенистой, бурной и серой, текущей сквозь мегаполис. А небольшой местной речушки, глубиной по колено, полной рыб и лягушек. Тонкой серебряной лентой она вилась между холмами. Постелив на траве плед, мы расставили на нем еду: бутерброды на блюде, крекеры, фрукты, вишневый сок в бутылках, пирожные... Мы с Ником оба сладкоежки. Тогда-то, лежа на лугу, среди цветов и сочно гудящих шмелей, он и рассказал мне про свой остров.
- Понимаешь, - признался он, - я не знаю, где это место. Оно внутри меня и в то же время – где-то вовне. Может быть, в другом измерении, в ином времени или пространстве. Но оно настоящее. Не выдумка, не сон, не мечта.
Я задумчиво кивнул. У каждого есть такой островок, как бы он ни выглядел. Заветное пространство детской безмятежности и чистоты.
- Я вырос в маленьком поселке, недалеко отсюда, - сказал я. – И там была железнодорожная насыпь, поросшая дикими маками. Я часто ее вспоминаю. Почему-то именно ее – хотя, вроде бы ничего особенного, просто красные цветы, редкая трава и ветер порывами... И никого вокруг – хоть криком кричи, никто не услышит. По этой ветке уже не ходили поезда, но мне иногда чудился их шум. Как ветер в листве, хотя поблизости ни одного дерева. Абсолютно открытая местность.
Ник, не глядя, сорвал травинку и принялся ее жевать.
- Я слышу их в твоем голосе, - произнес он тихо, - когда ты читаешь мои сказки. – Эти призрачные поезда. И цветение маков – как огонь на ветру. Она так же чудесна, эта насыпь, как и мой островок света. Ты часто туда уходишь?
- Что? – не понял я.
- В детстве я то и дело сбегал на свой островок, от родителей, от забот и дурных мыслей. От всяческого тарарама вокруг. Один раз меня искали полдня – звали, бегали по соседям, обзванивали моих друзей. Мама плакала, думала, со мной что-то случилось. А я сидел там – и ни о чем не знал. И все-таки, если бы не он – не это убежище – я сошел бы с ума, наверное. Не выдержал.
- У тебя было трудное детство? – поинтересовался я сочувственно.
- Да не то чтобы, - Ник замялся. – Но мама почему-то считала, что я очень люблю животных. И когда Альма щенилась, а это случалось два раза в год... ее гнездо устраивали в моей комнате. И мне поручали смотреть за щенками. Ты не представляешь, что там творилось! Щенки повсюду лазили, гадили на мои вещи, грызли мои учебники... Лаяли по ночам, так что я не мог спать. Это был ужас!
Я засмеялся.
- Щенки, говоришь? Ну, бывает и кое-что похуже!
- Наверное, - согласился Ник. – Но ты представь, как мама, радостная, встречала меня на пороге, чтобы огорошить новостью! У нас пять, или шесть, или семь новых собачат! Она ведь, правда, верила, что для меня это счастье!
Теперь мы смеялись вместе.
- А хочешь, - предложил Ник, все еще усмехаясь, - на него посмотреть? На мой островок? Я тебя приглашаю! В свое «святая святых», - его голос упал до шепота. - Там нет ничего особенного. Только сухая трава. И еще такое благостное ощущение, будто сам Создатель на тебя смотрит и улыбается.
- Звучит заманчиво. Но... – до меня, наконец, дошло, о чем он говорит, - я не понимаю... как?
- Я протяну тебе мостик. Смотри!
И вдруг все исчезло. Река, и кувшинки у берега, и цапля, одиноко стоящая в мелкой воде, тонкая, как струна, и облитая солнцем. Исчезли холмы и цветущий луг. Остались только мы – посреди чего-то великого и первозданного. Вокруг плескалось небо, похожее на штормовой океан. А может быть, океан, похожий на грозовое небо. Но от моих ног, над жуткой бездной, полной клубящихся облачных чудовищ, протянулся тонкий лучик света. Я взглянул – и пошатнулся.
- Не бойся, Кай, иди, - донесся откуда-то тихий призыв. – Смелее! Всего несколько шагов. Это свет – он выдержит. Вот, он, островок!
И правда, впереди замаячило что-то светоносное, яркое и золотое. Словно далекое солнце, оно манило к себе, обещая любовь и тепло. Но я замотал головой. Мне страшно было даже пошевелиться, а не то что шагнуть в неизвестность.
Все, что я мог сделать – это крепко зажмуриться. А когда открыл глаза, привычный мир вернулся, и река ослепительно блестела, как брошенное на зеленый бархат длинное зеркало, а Ник сидел чуть поодаль и ел пирожное, запивая его вишневым соком.
Известность моего друга росла. Нас все чаще приглашали на презентации в другие города и другие страны. В тот последний день мы летели на книжную выставку в Вену. Ник молчал и казался подавленным. А я с неудовольствием разглядывал пассажиров – сперва в аэропорту, а потом и в самолете. Меня бесила женщина с грудным младенцем, сопливым и слюнявым. И лысый толстяк, поминутно вытиравший лоб носовым платком. И девочка лет пяти с игрушечной собачкой, которую она все время целовала, что-то нежно нашептывая ей в плюшевые уши. И две вульгарные, изрядно захмелевшие девицы – одна с силиконовыми губами и, вероятно, такой же грудью. Вторая – обычная, но мне она все равно не нравилась. Я говорил себе, что эти люди ни в чем не виноваты, что им, как и нам с Ником, надо лететь в Вену. И, вообще, они не сделали ничего плохого. Но в груди словно еж растопырил иглы, и колол, и не давал успокоиться.
А Ник смотрел то на молодую мать, то на девочку с игрушкой – внимательно и напряженно. Я перехватил его взгляд и вдруг ощутил внезапную дурноту.
- Что случилось? – спросил с деланой беззаботностью. – Боишься летать?
Он качнул головой.
- А, я забыл, ты же не любишь щенков!
- Я люблю щенков, - возразил Ник. – Но воздух в самолете какой-то другой. И свет другой. И лица – будто картонные.
- Тебе надо отдохнуть, - забеспокоился я. – Ты слишком много работаешь.
- Хорошо, - согласился он, устало откинувшись на спинку кресла, – отдохну.
Моя история подходит к концу. Когда мы пролетали над Альпами, наш самолет угодил в турбулентность. А потом странно клюнул носом и начал падать. Никто, кажется, так и не понял, что произошло. Но в салоне разверзся ад – крики и стоны, визг младенца, плач девочки и чьи-то сбивчивые, истеричные молитвы. Нас то вдавливало в кресла, то охватывало тошнотворное состояние невесомости. Пара минут растянулась на целую вечность, полную адских мук. Потому что нет муки худшей, чем страх смерти.
А меня захлестнул такой черный ужас, что я едва соображал, кто я и где нахожусь. Говорят, что нет атеистов в падающем самолете. Но я забыл в тот момент – и себя, и Бога, а вместо спасительной веры в голове воцарилось какое-то оглушительное безмыслие. И вдруг я заметил, что Ник протягивает мне руку... Нет, не руку – мостик. Тонкий белый луч, как блестящая в темноте паутинка, над пропастью, над облачной трясиной – и я шагнул на него, потому что больше деваться было некуда.
И воссияло солнце. Мы с Ником, чуть живые, упали на сухую траву, а у меня в ушах еще стояли крики и плач несчастных гибнущих людей.
- Спаси их тоже, - прошептал я, задыхаясь.
И тут же понял, что нет, это невозможно. Места на островке хватит только для двоих. Но прежде чем мой друг успел сказать «да» или «нет», прежде чем успел хотя бы кивнуть – он уже протягивал им мостик – каждому по отдельности и всем сразу.
Я смотрел, как они обнимаются, веря и не веря в свое спасение, ошалевшие от радости, потрясенные и заплаканные. Как силиконовая девушка рыдает на плече у подруги. И как почему-то оживший щенок, повизгивая, лижет девочке щеки. А у нее по щекам струятся слезы.
А что же островок? Он раздался вширь и вытянулся в длину, покрылся зеленой травой и плодовыми деревьями, из маленького клочка суши посреди реки превратившись в солнечный ковчег, дрейфующий сквозь мрак небытия вниз по течению Стикса.