Ночь. Жуков сидит у постели своей жены в больничной палате. Он сидит молча, сцепив пальцы и подпирая ими подбородок. Валентина слишком слаба и лечащий врач решил оставить её в больнице ещё на несколько дней.
С головой заваленный работой Вениамин Сергеевич не мог не прийти сюда. Он виновато смотрел на жену и ждал её слов. Валя молчит, её зеленые глаза блестят лихорадочным светом и время от времени напряженно щурятся, будто она хочет что-то рассмотреть в полумраке и причудливых тенях, которые прыгают по стене вместе с пламенем свечи.
- Керасину нету, - сказала вошедшая нянечка, словно оправдываясь, и поставила на стол другую свечу вместо той, догоревшей.
После того, как няня ушла, Валентина вытащила руку из под одеяла и горячими пальцами дотронулась до руки мужа, сидевшего рядом на стуле.
- Плохая я тебе жена, - неожиданно и тихо сказала Валя.
Он взял её кисть и поцеловал сухие пальцы:
- Прости!
- За что?! - она с удивлением посмотрела на мужа.
За что конкретно, ответить он не мог. В голове всё перемешалось: бессонные ночи, отданные борьбе за власть, кабинет на втором этаже, откуда он не выходил, порой, неделями; усталые, добрые глаза Валентины, в тот момент когда она приносила ему в ЧК домашнюю стряпню; его постоянное "некогда!", в ответ на её заботу. " Некогда, некогда, некогда", - звучало в ушах и не хотело замолкать. А она, бедняжка, всё делала одна: работала в Ровенской школе за скудный паек - учительницей, дома - шила, стирала, готовила, вздрагивала по ночам в холодной постели, от частых уличных выстрелов, тихонько плакала в подушку, переживая за мужа, который неизвестно где мог быть в этой чёрной пропасти ночи.
Как ужасно, что об этом обо всём, он думает лишь сейчас. А ведь Валентина самый близкий, родной и дорогой ему человек из всех живущих на земле. Она его жизнь! Он хватается за своё острое чувство к ней, как за воздух, но иногда, прячет его в потайные кладовые души, чтобы спокойно и полноценно работать. А не слишком ли часто, он это делал в последнее время?
- Ты не можешь больше оставаться одна, в пустой квартире. Валя, милая, ведь я снова буду пропадать, я не могу обещать тебе каждодневное присутствие дома. А одну оставлять тебя теперь, мне страшно. Я увезу тебя в Каменку, к твоей матери, там ты будешь не одна, а когда всё утрясется и уляжется, вернусь за тобой.
- Когда?
- Что, когда?
- Когда всё утрясется и уляжется?
Жуков опустил голову, ответить на этот вопрос он не мог.
Ночь была душной. Миша спал на лавке полураскрывшись. Ему снился нелепый и причудливый сон. В конце концов его обдало невесть откуда взявшимся жаром и кто-то сильный и тяжёлый навалился на него и стал душить. Замотав головой и проснувшись, Миша понял, что сон превратился в реальность, только его не душат, а обнимают, чьи-то горячие и влажные губы касаются его лица, шеи и спускаются ниже, на грудь. Миша рванулся изо всех сил, - не понимая, что происходит. Маруся Красавина в одной ночной рубашке стояла над ним, пытаясь ухватить его, как можно крепче.
- Ты что?! Машка! Сдурела, пусти!
- Минька, Минечка, - неслось в ответ сладким голоском, - Николеньки-то нету, ты один у меня есть, не отталкивай, не надо! К кому же мне ещё-то приласкаться?! Я ж горячая, мне парня хорошего надо, да не лежит к ним ко всем моё сердце, а ты для меня, как Коленька, соколик мой ненаглядный. И волос на голове чёрный, как у него и брови такие же, - она водила пальцем по бровям и продолжала сладко шептать. - Милый, мне ведь ничего не надо, дай лишь с тобой рядом побыть, не прогони! - горячо и быстро шептала она, лаская его густые, чёрные вихры и осыпая поцелуями лицо, шею, грудь.
" С ума сошла, девка", - подумал Миша про себя, сделав несколько попыток освободиться. Она придавила его так сильно, что парень покорно опустил голову на подушку и стал ждать подходящего момента. Как только Маруся, почуяв свою победу над ним немного расслабилась, он резко сбросил её на земляной, холодный пол, затем вскочил с лавки и хотел было будить бабку Матрёну.
- Миня, Минечка! Не надо, не надо ей говорить, лапочка, - ползая по полу и стараясь обхватить его колени руками, причитала Маруся.
Он отпихивал её.
- Не надо, не буди! Прости дуру окаянную, не сдержалася! Плохо мне, Минечка, плохо, родимый...
Он стоял и смотрел на тёмный силуэт, ползающий по полу. Неведомая жалость вдруг кольнула сердце. Миша опустился к ней, нащупал руками в темноте её мокрые от слёз глаза и щёки.
- Маруся, тебе нужно замуж, - тихо и спокойно шепнул Миша ей на ухо, - а я слишком мал для этого, ты должна понять.
Она тут же притихла, казалось, перестала даже дышать.
- Иди спать, уже поздно, - сказал Миша вставая.
Он сгрёб свою постель и отправился на сеновал.
Раннее бирюзовое утро ворвалось в усадьбу и залило её помещения ярким, чистым светом. Жёлтые лучи солнца скользили от оконных рам по подоконникам затем падали вниз и, касаясь паркетного пола, расстилались на нём квадратными ковриками. Под синим небом подёрнутым лёгкой дымкой шелестели макушки берёз. Игривый, тёплый ветерок носился над усадьбой вместе с утренними звуками пробуждающейся русской природы.
По глухой лесной тропке к усадьбе скакало пятеро. На кануне поездки в усадьбу у Георгия Вознесенского была лишь одна цель визита туда - поговорить с кузеном по душам, но сведения, полученные от своего человека из ЧК, уничтожили его "благородные" намерения.
"Ваш двоюродный брат - красная подстилка. Из-за него покосили всех наших на заимке. Я своими руками удавлю эту мерзость, как только доберусь... А к вам, поручик, какое теперь может быть доверие?! А, что если гибель нашего отряда и на вашей совести?" - звучал в ушах скрипучий голос Аркадия Мухина.
Георг остервенело дёргал повод. Позади скакал на крупной рыжей кобыле ненавистный ему Аркадий, который и заставил поручика Вознесенского, в качестве доказательства верности своему офицерскому долгу, совершить то, что он совершит через несколько минут. У самого поручика не хватило бы духа на такой отчаянный шаг.
Подъезжая к усадьбе, он в душе тайно надеялся, что она пуста, что все вдруг, уехали куда-то. Уже у ворот его охватил страх.
"Повернуть и умчаться прочь", - пронеслось в голове. Но пуля в спину, пущенная Мухиным, страшила его ещё больше.
- Никого не видать, - проговорил Турков, заглядывая на территорию усадьбы, огороженную высоким железным забором. Между его витыми прутьями был виден весь сад, а за ним красивый белоснежный дом с двумя широкими колоннами, украшавшими фасад. Сбоку проглядывали летний флигель и веранда, увитая диким виноградом. Везде царили тишина и покой. Ворота были наглухо закрыты.
Вознесенский огляделся. Всё в этот миг ему казалось неестественным, не настоящим, будто он находился не на свежем воздухе, а в помещении и видел декорации на сцене огромного театра.
- Ну, что же вы застыли, поручик? - толкнул его в бок Мухин.
- Действуйте,- донесся до Георга собственный голос, откуда-то издалека.
Ноги сделались ватными и не слушались, когда он продвигался вдоль железного забора, ища удобное место для того, чтобы перелезть. Найдя такое место, он вцепился в железные прутья, чувствуя слабость и лёгкое головокружение, но, собравшись с силами, всё-таки перелез и оказался в яблоневом саду.
Всё, что произошло дальше, было словно в кошмарном сне. Поручик видел все предметы и людей сквозь огромную линзу наполненную водой. Он почти не чувствовал собственного тела. Ему казалось, что на его месте кто-то другой, а он лишь сторонний наблюдатель.
Они прошли в дом через кухню. Осторожно ступая, все пятеро гуськом двигались по длинному коридору и вскоре вышли в светлую гостиную. Георг остановился:
- Спальня на втором этаже, - проговорил он.
- Ну, так идём же! - торопил Мухин.
- Стеклянная дверь, ведущая к лестнице, закрыта.
- Это одна лестница на второй этаж?
- Да.
- Плевать!
Мухин быстро подошёл к двери и локтем разбил стекло.
От внезапного шума проснулась Анна Вознесенская. Она растолкала спящего мужа, который ничего не соображая в одной ночной пижаме выскочил в коридор. Звон бьющихся стёкол раздавался снизу. Почуяв недоброе, полковник бросился к лестнице и тут же отскочил в сторону.
- Где Катя? - спросил он подошедшую жену.
- Не знаю, должно быть спит. Что случилось?
- Найди срочно Катю! Пусть она идёт к детям и закроется с ними изнутри в комнате. И, чтобы ставни там, тоже закрыла!
- Что же это? Что же?! - простонала Анна и побежала в детскую.
Катя уже стояла там, губы её дрожали.
- Катя, срочно к детям. Закрой ставни и запри дверь! Оставайтесь там.
Дрожа всем телом, Анна стояла под дверью и слушала, как горничная запиралась на ключ в детской спальне.
Вооружившись револьвером, полковник с женой заперлись в небольшой читальной комнате.
- Почему ты не осталась с детьми? - спросил жену Максим Владимирович.
- Я с тобой, я с тобой! - твердила Анна, как заклинание, цепляясь руками за его плечо. - Кто, кто это, Максим?
- Не знаю. Я видел внизу вооруженных людей, они ломают дверь на лестницу.
- Что им от нас надо?
- Это либо налётчики-грабители, либо - хуже!
- Что хуже? Что? Что они с нами могут сделать?
- Тише, молчи!
На лестнице загрохотало. Топот каблуков был похож на лошадиный топот.
Банда ворвалась в просторную спальню и ничего там не найдя, кроме разбросанной и ещё теплой постели, двинула на поиски по дому.
Полковник был весь в напряжении, теперь его чуткое ухо улавливало каждый шорох. Он слышал, как уже в дальнем крыле дома хлопали и гремели выбиваемые и открываемые двери, как этот шум постепенно приближается к детской. Тогда не выдержав, Максим Владимирович вышел в коридор.
Громкий, раскатистый выстрел заставил банду вернуться из дальнего крыла к лестнице. Не далеко от неё у раскрытой двери маленькой комнаты стоял полковник. Его глаза встретились с глазами Георга, который застыл на месте не в силах даже шевельнуться. Максим Владимирович опустил руку с револьвером, поправил наброшенный на плечи китель, и приглушённым голосом произнёс:
- Что всё это значит, господа? Потрудитесь объяснить!
От его немигающих, строгих глаз веяло холодом, который пронизал до пяток всё жалкое существо Георга. На лбу поручика выступила испарина. Ему хотелось непременно куда-нибудь деться, исчезнуть, провалиться сквозь землю в конце концов, но пауза продолжалась недолго. Прогремел выстрел. Отчаянно закричала женщина. Ещё выстрел, глухой короткий выстрел раздался из-за спины Георга. Поручик вздрогнул. К потолку поднимался лёгкий сизый дымок, а на полу лежал его кузен. Подойдя к нему поближе, Георг мельком и со страхом взглянул на него, а потом перенёс взгляд в открытую дверь комнаты. Там у окна в окровавленной ночной рубашке, лежала женщина, жена полковника. Мухин, перешагивая через его труп, подошёл к женщине и выстрелил в неё ещё раз. Кисть руки на полу дёрнулась и замерла.
- Остальные где? - прокричал Мухин у самого уха Георга, который не отрывал глаз от этой руки на полу.
Поручик попытался поднять свою собственную руку с револьвером, чтобы высадить в Мухина всю обойму, но она онемела, затекла. Напряжение в кисти передалось в плечо, он чувствовал, как немеет и холодеет его собственное тело. Крик из дальнего крыла дома заставил
