Нас обокрали. На третий день по приезде. Прямо в отеле. Скорее всего – горничная, потому что потом выяснилось, что в этот день в номер никто, кроме нас и её, не заходила. Она входила четыре раза. Зачем?.. Так и не призналась…
Когда вечером мы вернулись в номер, то оказались беднее на 300 долларов США. Сумма не бог весть какая, но было обидно. Объехали уже чуть не полмира, и нигде ничего подобного не происходило, а тут – на тебе. Да ещё в мусульманской стране, да ещё в священный для мусульман месяц Рамадан. Мы думали, что хоть как-то страхуем себя от краж теми скромными чаевыми, которые каждое утро оставляли на видном месте, на столе в комнате. И, как нам казалось, эта невидимая сотрудница отеля была нам благодарна: когда мы входили в номер после уборки, то видели цветы в маленькой вазочке на столе, а постели и ванная комната были усыпаны лепестками роз. «Как мило!»- восхищались мы. И вот – «пожалуйте бриться, вскипело»…
Тут же обратились в администрацию отеля, где выслушали нас предельно вежливо, хотя мы были чуть более эмоциональны, чем этого требовало приличие. Вызвали нашего отельного гида, и он пообещал во всём разобраться, сказав на прощанье прочувствованное: «Не волнуйтесь и отдыхайте…».
Одним словом, казалось, что отпуск в этом году омрачён и испорчен. И уже Атлантический океан не казался таким уж особенно величественным, а белопенный его прибой стал не таким уж музыкальным. Белоснежные стены Агадира были уже не столь уж идеальны, а улыбки встречных марокканцев совсем не казались искренними.
Побродили по набережным, посидели в полюбившемся нам пакистанском ресторанчике, где варили вкусный густой кофе с корицей и подавали замечательное прохладное местное розовое вино, сквозь которое смотреть на агадирский порт мне особенно нравилось. Постройки и силуэты погрузочных кранов приобретали особую графическую чёткость, а закат представлялся нежным румяным рассветом на западе.
В этот вечер мы почти не разговаривали. Курили, смотрели на океан. А редкими репликами, которыми обменивались, старались подбодрить друг друга:
- Ну и ладно, ну и пусть. В конце концов, это – не смертельно…
- Да, конечно, везде ведь встречаются жулики и люди просто мелкие и непорядочные…
- Только здесь, в Агадире, живут они рядом с горою, на которой видны останки разрушенной при землетрясении полвека назад древней крепости, а на склоне этой горы арабской вязью выведена гигантская надпись, видная из любой части города (ночью её даже подсвечивают!):
« Аллах. Отечество. Король.»
- Да, мы, люди, склонны к цветистым высказываниям и крылатым выражениям, некоторые из которых превратили частым употреблением уже почти в пошлость. В ту самую пошлость, о которой предупреждал Чехов, когда отсутствие собственных суждений мы прячем за добропорядочными фразами: «Мужчина должен сделать три вещи в своей жизни: посадить дерево…»,- ну, и далее по тексту. Или вот часто употребляемое и слышимое: «Всё, что естественно, то не…». А есть ещё ведь: «Человек без пищи жить не может», «Земля имеет форму шара»…
Какие же мы никчёмные и убогие, когда играем в слова, за слова прячемся, чтобы не принимать никаких решений или часто просто оправдать собственные скудость души и мысли.
Вот так вот невесело было в этот наш курортный вечер, хотя вокруг всё по-прежнему было великолепно. Прохладный вечерний бриз взъерошивал чубы пальмам, и неведомые нам, северянам, птицы наполняли затухающий день сладкими звуками. А что ещё надо русскому человеку? Если видит пальму – значит – курорт. Если видит кактус – значит – пустыня. Ан, нееееет… Надо ещё, чтобы душа была безмятежна.
Скоро восемь вечера. И над Агадиром взвилась под самое небо уже знакомая нам сирена, после которой голос имама, усиленный сотнями громкоговорителей, разбросанных по всему городу, пропел, что правоверные могут приступать к вечерней трапезе – солнце упало за горизонт.
- Ну, что,- говорю я своему спутнику,- пойдём ещё побродим?
- Да не хочется что-то сегодня,- отвечает он мне.- Знаешь, а давай-ка возьмём большую пиццу, сядем где-нибудь на пляже, неподалёку от мусульманского застолья, и съедим её. Будем смотреть на ту вон надпись, а сами представим, что на горе написано: «Господь. Душа. Честь.»
Я понимаю моего старинного друга. Понимаю, о чём он думает в этот момент и что им движет сейчас. А потому сразу же соглашаюсь.
И берем мы пиццу и идём с нею, упакованной в большой коробке, прямо на песчаный пляж, где уже группами, маленькими и большими, расположились марокканцы, чтобы после ещё одного жаркого дня вкусить дары их суровой, но щедрой земли.
И вдруг, навстречу нам мальчишка-араб, лет 12-13. Бормочет что-то, даже не пытается переходить на их простейший английский, а просто показывает на нашу коробку, потом – себе на рот, просит хотя бы кусочек еды…
А я чувствую такой прилив ненависти и враждебности в душе! Ну, да, они нас обворовывают. А мы кормить их будем! И не могу себя удержать. И кричу ему по-русски:
- Пошёл, пошёл прочь отсюда! Нет у нас для тебя ничего!! Ступай к своим, пусть они тебя кормят!!!
И в этот момент вижу перед собою невозможно синие глаза своего друга:
- Ты что… Он же – ребёнок… И еду просит, не милостыню…
Господи! Как же стыдно-то!!
И я пошёл, почти побежал прочь. А друг мой остановился и раскрыл перед ребёнком коробку…
В номере я сразу же лёг в постель, задёрнув шторы. Через какое-то время и приятель мой воротился и, не зажигая света, тоже улёгся. Лежим. Не спим. Молчим…
И вдруг в темноте его голос:
- Я тоже хорош. Надо было всё отдать. А я кусочек, «от щедрот» выделил, коробочку закрыл и в номер принёс. Господи! Как же стыдно-то!!.
P.S. Через день нам кражу компенсировали: хозяин отеля предложил бесплатные ужины с любыми напитками…
|