Равно, как не попасть в Чёрное море, не миновав Босфор, так не пройти ни с правого, ни с левого борта мимо одиозной фигуры технолога Богдана Васильевича во всей этой истории. Которую он мог совершенно запросто свернуть в два счёта. Мог, но, по благородству души (а также по некоторым разумным соображениям) душить инициативу снизу не пожелал!..
- Ты – х-хавно! – вытянув руки по швам, на манер армейского же «ура!», кричал однажды Богдан Васильевич чуть не на весь рыбцех, и капли влаги, содрогаясь, падали с подволока (потолка) от громового того раската.
По счастью, не на меня так озлобился тогда технолог. На матроса вражеской (смежной) бригады, упаковщика Николая – земляка своего, к тому же, хоть и дальнего.
- Вы на своего сына так кричите! Так его называйте! – всё хорохорился, всё не сдавался правдолюбец Николай.
- Я не буду на своего сына так кричать!.. Потому что он – не х-хавно!
Резонно, в общем!
Выеденного яйца та ссора не стоила! Ну, попросил технолог «вражескую» бригаду поработать до самого упора – без остановки за десять минут до конца вахты. Так ведь, в счёт предыдущего безрыбья, когда чуть не вахтами балдели. А Коля и взъерепенился – не по случаю, но по упёртости своей: тоже понимать надо! Вот, и нашла коса на камень – на пустом, абсолютно, месте.
У меня-то ума хватало на начальство не возбухать – по мелочи всякой, - и на пути не вставать: чай, своя тропинка протоптанная имеется! И совершенно не трогало тогда, что Богдан Васильевич за глаза был прозван вором – всё тем же всезнающим Николаем:
- Да, он – вор, вор! Трюмами ворует! У него три гаража, и две машины: вторая – «Вольво»!
Понятно, что наличие подержанной толстозадой иномарки – второму, по счёту, автомобилю личному, как и владение тремя ржавыми гаражами в городской черте, являлось окончательным технологу приговором.
Эх, Колёк, Колёк!.. Какой это нынче размах! Сейчас нувориши по парку самолётов личных имеют! А что под шумок который раз Васильевич пару-тройку нулей в сводках – не допишет: так, держащий мёд – пальцы лижет. Мы-то с тобой точно от тех приписок (точней - недописок) шибко не обеднеем: нам ли к грабежу теперь привыкать!.. Да, и чем твой кипеш делу поможет: плетью обуха не перешибёшь.
Зато, верно смекал себе один трюмный прощелыга – если начальник – технолог ворует трюмами, неужели не позволит своим подчинённым умыкнуть каких-нибудь жалких полтрюма, или, хотя бы – масляной той семь тонн!..
Потому, лишний раз я Богдану Васильевичу не перечил, за спиной худого не говорил. Напротив, иногда и агитацию вёл. Работал справно, и на совесть. И других своим примером к тому подвигал. В половине четвёртого утра – чтоб сообщить, что напился накануне и работать в трюме не могу – не будил ни разу (хоть многократно та потребность возникала).
За всё то и Васильевич меня уважал. И потому еще, наверное, лёгкие шашни с масляной рыбой затеять позволил.
Да уж – нарисовал я образ барыги – технолога! Другой – светлой стороны Богдан Васильевича, внутреннего его мира не осветив – упущение какое...
Он же, - имея в виду технолога, с жаром поведал мне как-то «вражеский» рыбмастер, - Балероном был!
- Кем-кем?
- Балероном!.. В балете танцевал.
Признаться, как громом штормовым, внезапно налетевшим, был я этой подробностью биографии начальника оглушён… Наш Богдан Васильевич – с пузом, словно бочка, по которому, казалось, шлёпни ладонью – зазвенит упруго, и звенеть до вечера будет – балерон!..
Вот, каково было человеку такого высокого искусства, что запросто крутил балетные па на сцене, теперь среде «хавна» такого в рыбцехе выкручиваться!
И уж совсем лирическая момент – может, и беспардонно показанным мной за внезапно поднятой с краешку завесой. Богдан Васильевич имел романтические отношения с нашей буфетчицей – гренадёром (чьё имя – отчество запамятовал), высокой и усатой шатенкой, немногословной, не сующей свой нос ни в какие судовые дела и дрязги, женщиной. Которая даже в морском заточении вряд ли снилась кому-то еще в откровенных снах.
