- Что ж ты наделал, горе моё несчастное?! - Серафим прильнул к перевязанной груди внука. Матвей постарался на совесть, раны горели под повязкой, но не так ощутимо.- Павлуша, миленький ты мой сокол, делай всё, что тебе дядька прикажет, можа он и смягчиться о тебе... Исполняй всё, что потребуется! Что молчишь-то?
Павлик с трудом удерживаясь за столб, поднялся на ноги.
- Он мне приказал выбирать, дед... Между солдатским борделем и смертью. Я выбрал второе... Только не кричи и не причитай, он меня сам утром расстреляет, обещал... Давай дед, лучше прощаться. Ты прости меня за всё, что делал не так, и Ваньку тоже прости... Почитай лучше молитву, а на разговоры пустые времени жалко, - он попытался улыбнуться, но глаза лишь наполнились болью.
Серафим протянул ему чистую рубаху, помог переодеться и, перекрестив его трижды, надел на него свой крестик.
(Дед Серафим - актёр Николай Богданов, Павлик Анисимов - актёр Сергей Панков.)
Они просидели всю ночь вместе до рассвета в тёмном сарае, Серафим усердно со слезами читал над парнем молитву.
Когда скрипнули засовы и на пороге с первыми солнечными лучами появились два казака, пришедшие за Павликом, он пристально посмотрел на своего дедушку и тихо произнёс:
- Ты живи, дед, пожалуйста живи, не смотря ни на что... Потому что, кто же ещё будет тут на земле, молиться за мою грешную душу?!
Его вывели во двор, следом вышел на шатающихся ногах Серафим и тут же встал на колени перед казаками:
- Мы подневольные, старик, нам приказали, вот мы исполняем, - проговорил один из них, но в глаза отцу Серафиму смотреть не посмел.
Они подхватили под руки Павла и повели его к порогу дома.
Вышли Еремеев и Самарин.
- Больше никого не будем с собой брать, - проговорил полковник, заряжая свой браунинг.
Он потряс оружие в руке, будто трогал на вес, и кивнул головой на противоположный берег. Павел обернулся и в последний раз посмотрел на своего дедушку, сейчас он понял, что Серафима нельзя будет увести, даже если дядя захочет исполнить его последнюю просьбу, чтобы деда убрали отсюда, пока его не расстреляют. Старик бы не пошёл, вот и сейчас он стоял на коленях во дворе и молился... Они взяли двоих охранников и медленно пошли по шаткому мостку на другой сторону Иловайки, отходя подальше к глубокому оврагу. Над рекой поднимался утренний туман и заволакивал низину. Птицы уже начинали свой весёлый гомон и лес наполнялся тревожными шумами, как всегда бывает перед восходом солнца.
- Быстрее полковник, - торопил его Еремеев, - учительница из Новлянки не вернулась, и данные говорят о начавшемся движении красных оттуда в сторону Глазуново, нам надо быстрее уходить к Сейму... Если ещё успеем.
Самарин молчал, перед ним двое казаков вели Павлика от реки по тропинке к оврагу. Руки ему не связывали, не было в том нужды, они и так висели, как плети. Там под высокими ивами они остановились. Парнишку подвели и поставили на самый край скользкого гребня. Павлик повернулся лицом к полковнику. Тот стоял недвижимо и смотрел на него, медленно поднимая руку с оружием и целясь точно в сердце своего племянника. Самарин не подходил близко, он боялся прощального взгляда и пронзительных глаз Павлика, поэтому встал поодаль. Он не мог промахнутся, не должен был, ему хотелось с первого раза, с одного выстрела покончить с парнем, чтобы уж больше не мучить его.
- Тебе не будет больше больно, - шептал он, цепенея, - не будет!.. - но рука не слушалась и задрожала.
Павлик взглянул на Самарина своими глубокими глазами, он не мигая смотрел дяде в лицо и тот не выдержал этого последнего взгляда, которого так боялся, он закричал на всю округу:
- Пашка!.. Не гляди на меня так, отвороти взор-то!.. Слышишь?! Я не могу так, Пашка!.. Не могу! - Самарин быстро повернулся к сопровождающим казакам, которые смотрели на эту сцену и крестились. - Завяжите ему глаза!
Один снял с шеи чёрную косынку, подбежал к Павлику и сделал, как ему приказали. Парень отвернулся чуть в сторону и наклонил голову вниз.
Полковник снова прицелился, он долго стоял не мигая, пока рука не перестала дрожать и немного расслабилась, потом собрался с духом и.. выстрелил Павлику в грудь. Но рука всё-таки дрогнула в последний момент - в сердце он не попал...
Анисимов не почувствовал боли, его лишь сильно толчком ударило в грудь и навалилась непомерная тяжесть на всё тело, которое уже невозможно было удержать, тяжесть тянула вниз и парнишка опустился на колени. Он постоял так несколько секунд, и стал заваливаться на бок. На груди по светлой рубашке с левой стороны расползлось большое красное пятно, как тот рассвет что поднимался сейчас над деревьями и окрашивал собой туманную дымку над рекой.
Его тело затихло, Павлик вытянулся, будто во сне на примятой траве. Двое казаков подбежали к нему и столкнули вниз на дно оврага, ещё раз перекрестились и отошли, сняв шапки с головы.
- Надо его похоронить, не по-людски это, - произнёс один из казаков, оглянувшись назад в сторону раскидистой ивы, под которой только что лежало тело парнишки.
- Не когда нам, - сказал Еремеев и подхватив под руку полковника, быстро стал удаляться к реке.
Они вскоре застучали по мостку каблуками и ушли в густеющий туман к дому Серафима.
Батюшка, вошедший к себе, как только услышал этот одиночный, гулкий выстрел, раздавшийся с того берега, сразу всё понял и встал на колени у красного уголка, но не долго продолжалась его молитва. Он зарыдал в голос, смахнул слезинки с глаз и повалился на пол, упав замертво под иконами, не пережив смерти своего младшенького внука Павлика.
Красные отряды ещё накануне занявшие Слободку склонили сдаться всех тех, кто там ещё находился под командой штабс-капитана Сурина. Он сам сопротивления не оказывал, убедил своих соратников, в том числе и тех кто собирался идти на соединение с Самариным, сложить оружие и вместе со всеми был конвоирован в Ровенки вслед за Георгом, которого поначалу яростно защищал и укрывал.
На равнине, ведущей к Глазунову между красными отрядами и белоказаками случился бой. Но подоспевшие во время подкрепления со станции Новлянка, смяли их порядки и заставили бежать до Никольского, куда уже подъезжали первые сотни Еремеева.
Полковник и капитан неспешной рысью следовали вдоль берега Иловайки лугами и на опушке леса оказались на широкой дороге, ведущей мимо кладбища. Они вступили на неё, проехали мимо могил, похороненных тут деревенских жителей Фоминков и Глазуново. У поворота на поле, где гулял свирепый осенний ветер и дул в спину, Самарин остановил коня. Он подъехал ближе к ухоженной могилке с высоким деревянным крестом и уставился на табличку.
" Анисимова Мария Трофимовна, урождённая Самарина" - прочитал он глазами. Перед полковником, как в страшном сне, возник почти зримый образ его сестры. Она строго смотрела на него, качая головой с поджатыми губами, а потом отвернулась, возвышаясь над своей могилой грозным тёмным силуэтом. Самарин похолодел, его состояние заметил Еремеев, подъехавший и рядом остановившийся. Мимо проезжали конные казаки и солдаты штабс-капитана, а Самарин всё не мог сдвинуться с места, он сидел на коне и с высока смотрел на могилу сестры.
- Вот Мария, до чего я дожил... Я сына твоего убил младшего, Павлика, племянника значит, своего... Прости меня сестрёнка, но не мог я иначе, мне долг не позволяет поступать по другому, - он закатил глаза, будто его ударили по лицу и посмотрел на своё оружие, висящее с боку в кобуре. - Вот этой рукой я его и застрелил, Мария!.. Нет мне прощения теперь, ни на этом ни на том свете.
(Полковник Самарин - актёр Леонид Марков.)
Его глаза больше не выражали того безумия, которое было накануне, взгляд был осознанным и тоскливым. Полковник выглядел больным и жалким в этот момент, он всё стоял возле могилы и не мог сдвинуться с места. Когда процессия во главе с капитаном Еремеевым двинулась дальше в сторону скошенного луга, чтобы потом углубиться в Никольский лес, полковник медленно проследовал за ними, но только лишь для того, чтобы снова остановиться на середине пыльной и утоптанной сотнями копыт дороге. Он больше не выдерживал Пашкиного взгляда, который преследовал его всюду по пути... и взгляда его матери, тоже не выдерживал. Он расстегнул кобуру, достал свой браунинг, поднёс к виску и... выстрелил. Капитан и сопровождающие солдаты обернулись на этот резкий, ударивший по ушам звук. В этот момент тело полковника Самарина наклонилось и съехало вниз с седла. Он рухнул в дорожную пыль лицом вверх, его открытые и погасшие глаза смотрели в туманное небо удивлёно и настороженно.
Сводный полк уходил в лес, Самарина отнесли подальше от дороги и положили в тронутые желтизной травы. Хоронить его было некогда да и некому. Последние остатки его казачьей сотни, стоявшей в Фоминках для прикрытия отхода основных сил под командой есаула Охлупина, уже теснили от хутора Михайловский красные кавалеристы Ивлева и Правдина. Кавалеристы бригады Капорина вместе с Мазуровым со своими сводными отрядами наступали из Ровенок на Глазуново. У заброшенного лесного хутора, где когда-то принимали бой ребята Родько, когда прикрывали от наступавшего полка Самарина эвакуированных раненых солдат, они соединились. На хуторе Михайловский был организован медицинский пункт и Татьяна Бармина вместе с Прохором Бесединым вскочили на коней и погнали их к деревне в поисках раненых и убитых. Они выехали из леса от дороги на Ровенки, деревня была покинута. Прохор спешился и забежал в свой опустевший дом. Там стояла какая-то зловещая тишина, точно после покойника, он рванулся в соседний двор и забежал в дом к Серафиму. Прохор тот час выскочил наружу и позвал Бармину. Вместе с ней они перевернули и стали разглядывать мёртвое тело Серафима, лежавшего под иконами головой к окну...
В момент наступления красных кавалеристов на деревню, Охлупин спешился и забежал в дом солдатки Дарьи:
- Ты вот что, баба, сбирайся по добру поздорову... Я же сказал, что тебя заберу с собой в обоз. Ну?! - и он направил дуло обреза на стоявшую перед ним женщину.
Она смело смотрела на него не мигая. Всё это время, её держали взаперти в собственном доме.
- Щас, сберуся, - ответила она и прошла мимо него в сени, он последовал за ней, но на секунду остановился, открыл крышку бочки с квасом, что стояла тут же в притолке, и запустил туда кружку, дабы напиться на дорожку. Дарье этого времени хватило, чтоб вытащить из бокового чулана большой топор. Она с силой размахнувшись, опустила лезвие этого топорища на голову палача и убийцы Нила Охлупина. Тело упало, Дарья отпрянула в сторону, вернулась в горницу и села на лавку у зеркала, унимая дрожь в руках и ногах. Её лицо было по прежнему спокойно и ничего не выражало, лишь подрагивали уголки розовых губ.
Прохор к ней пришёл первым и натолкнулся на труп Охлупина прямо у порога сеней. Он чертыхнулся, перелез через тело и вошёл в горницу.
- Дашка, что