И опять мы сидим с дедом Жорой на старых мостках и смотрим на поплавки, которые, как солдатики на посту, не шевелясь, стоят в воде.
- Смотрю я на тебя, Серёжа, и вспоминаю империалистическую войну. Были там и твои ровесники, и мальчишки–добровольцы помладше тебя, и "сыны полков". Воевали они, чтобы отомстить за своих погибших родных. Порой они, подражая взрослым, равняясь на них, совершали настоящие подвиги, защищали свою Родину наравне с солдатами… Если мы, взрослые, выполняли приказы командования, то дети делали это добровольно, оказавшись волей судьбы вовлечёнными в военные действия.
Я, чуть повернувшись к деду, украдкой смотрю на него, вижу, как темнеет его лицо, сжимаются губы, а рука тянется в карман за очередной цигаркой. Легонько трогаю деда за рукав:
- Расскажи, дед, не молчи.
Он взглядывает на меня из-под кустистых бровей, и я замечаю в его глазах давнюю горькую боль.
- Им бы в игрушки играть, - говорит дед, - а они… Сколько погибло!
Дед замолкает надолго… Я жду, внимательно следя за поплавком, знаю, что он блуждает где-то в своих воспоминаниях, печальных и далеких.
- Был у нас один такой "сын полка", - наконец начинает дед Жора, и я облегчённо вздыхаю: хоть выговорится.
- Стояли мы как-то раз в Галиции. Появился однажды в нашей роте мальчонка лет десяти-двенадцати, худой да низкорослый, Костей звали. Родителей убили австро-венгры, и он решил мстить врагам за их смерть.
Скажу тебе так, Сережа: там, где взрослый не пройдёт или обязательно будет замечен вражеским дозором, Костя умудрялся ужом проползти мимо австро-венгерских разъездов и добыть ценные сведения о противнике. Был он пару раз оглушён взрывами, но, слава Богу, ни одной серьёзной царапины не получил. Мы, бывалые солдаты, как могли, оберегали мальчонку, приглядывали за ним, чтобы в своей тяге к мести, он чего не набедокурил и не слишком геройствовал.
А тут случилась оказия – аккурат против наших позиций у австрияков был установлен и хорошо замаскирован пулемёт на колёсной станине. Ох, и досаждал же он нам! С позиций роты он был практически не виден, а стрелял он так, что не приведи Господь высунуться из траншеи - вмиг поплатишься головой за такое безрассудство. А уж подобраться к нему поближе и уничтожить – самоубийство чистой воды.
Так ведь вот что этот пострелёнок придумал. Дождался ночи, взял с собой длинную верёвку (и где только нашёл такую – метров двести будет), выбрался из траншеи и отправился к окопам противника. Добрался до переднего края и пополз вдоль бруствера. Полз, тащил эту тяжёлую бухту за собой, пока не обнаружил пулемёт.
Его обслуга, понадеявшись на маскировку и обнаглев от самоуверенности, ночью отправилась спать в блиндаж, поэтому на позиции никого не было.
Костя привязал верёвку к оси станины пулемёта, проделал штыком лаз в колючей проволоке и пополз в расположение роты, разматывая верёвку за собой. Добрался до первого секрета, где его уже поджидали наши разведчики. Колени грязные, руки в крови, сам отдышаться не может, а верёвку тянет вместе со всеми, помогает товарищам вытягивать пулемёт из укрытия. Спохватившиеся австрийцы попытались догнать пулемёт, но залпы с наших позиций вернули их на место. Пулемёт благополучно дотащили до окопов.
Вот такой подвиг совершил маленький солдат, "сын полка", наш Константин.
А еще через две недели прибыл командир дивизии и вручил юному герою Георгиевский крест IV степени за этот подвиг…
- Деда Жора, а что потом стало с Костей? Так и служил с вами?
- Что? Служил он у нас ещё с полгода, а потом, когда ему стукнуло тринадцать лет, решили его отправить в тыл, в Петроград, на учёбу. Ох, и не хотел он бросать нас, своих боевых товарищей, но приказ есть приказ... А вот что потом с ним стало, добрался он до Петрограда или примкнул к какому другому полку, это мне неведомо… Но одно я знаю точно – хороший из этого мальчонки вырос человек, надёжный. Я бы и сейчас с ним в разведку пошёл.
|
