Эдик из Хашури
1. Побег из…
На дворе стоял апрель, яркий и радостный. Попробуйте-ка поучитесь в такую погоду! Тем более, когда в кинотеатре фильм крутят «Молодые капитаны»! Эдик да и все его друзья, и ребята из класса уже ни по разу посмотрели фильм, но хотелось бы ещё раз убедиться, что с Серёжей Крыловым всё будет хорошо, ведь шторм это не шутка! А тут уроков под завязку, и на дневной сеанс они ну никак не попадают. А на вечерний не пустят.
А потом вдруг оказалось, что к немецкому не готов никто, ну совсем, ну ни капельки, ну ни единый человек. Да и вообще, ещё чего не хватало – учить фашистский язык! Вон они уже и так войну развязали в Польше.
Нет, фашистский язык – это не про них! Вот испанский бы – другое дело! Жаль, в Испании уже давно Франко к власти пришёл, фашист, приспешник Гитлера. А они вот опоздали испанским республиканцам помочь, ещё слишком маленькими в тридцать седьмом были. А то бы давно на фронт сбежали. Эдик бы точно сбежал. И тогда – держись Франко! Вряд ли бы он со своими фашистами смог победить республиканцев. Эдик вздохнул: «Эх, не повезло! Тогда ещё совсем малявкой был».
А Венедиктыч всё талдычит и талдычит: «Учите немецкий, учите немецкий! Языки надо знать!»
А они и так на двух языках говорят, на грузинском и русском, а некоторые ребята даже на трёх, ещё и на армянском вдобавок, а кто-то на азербайджанском, осетинском или греческом. И зачем им ввели немецкий в третьем классе? Говорят, ради эксперимента. Не повезло их классу! Все остальные немецкий с пятого изучают.
Эдик ещё раз вздохнул и уставился в окно. Эх, сбежать бы с немецкого, да в кино махнуть! Немецкий последним. Вон и Резо уже подговаривает ребят сдёрнуть с последнего, всё равно никто не готов. И как раз на сеанс успеют. Вот сейчас предпоследним будет рисвание, а потом можно и в бега.
Но не успел прозвенеть урок с урока, как в класс ворвался учитель немецкого со своей неизменной указкой и портфелем под мышкой.
- Вместо рисования будет немецкий! Занимаемся без перемены и я вас отпускаю на десять минут раньше, - заявил он.
-У-у-у… - пронёсся по классу недовольный гул. Но Венедиктыч хряснул по парте указкой и начал урок. Стал спрашивать домашнее задание. И все вставали и говорили, что не готовы.
Ух, как Венедиктыч разозлился! Все конечно схватили по паре в журнал. А он начал гонять их по пройденному материалу. Весь урок мучил. А перед самым звонком объявил, что они наказаны и оставлены после уроков на дополнительное занятие по немецкому. Он дал задание выучить от сих до сих, пообещал, что скоро придёт и будет спрашивать. Потом вышел в коридор и запер кабинет снаружи на замок.
Они почувствовали себя львами и тиграми в клетке, причём львами и тиграми всех зоопарков мира. Ах, вредный-вредный Венедиктыч! Понятно почему тебя терпеть не может вся школа!
Ребята уныло расселись кто за парты, кто на парты. Кто на подоконники. Друг Эдика Резо сидел на подоконнике и с тоской смотрел за окно. Рамы были распахнуты настежь. В класс врывался свежий ветер и аромат цветущих деревьев и от этого становилось ещё тоскливей.
И вдруг Резо сказал: «Всего-то третий этаж!» Он не успел договорить, как весь класс ринулся к окнам.
- Спускаемся! Спускаемся! – загалдели мальчишки.
- Тихо вы! Надо всё сделать в тишине, а то услышат, - шикнул на них Резо.
- И надо разукраситься, чтобы никто нас не узнал, - добавил он и стал натирать лицо мелом.
В считаные секунда ребятишки измазали лица мелом и теперь походили на бледных привидений.
Резо высунулся в окно и сказал, вот видите под окном бордюр, как раз хватит чтобы пройти. Вылазим на бордюр по одному, добираемся до водосточной трубы и по ней спускаемся вниз.
Они повыкидывали ранцы из окон и по одному стали вылазить на бордюр. Потом по одному прошли по бордюру до трубы и сползали по ней на землю. А девчонки оказались даже хитрее, они не стали спускаться по трубе, а спрыгнули на пристрой и уже с пристроя перебрались на крышу сарайки и благополучно поспрыгивали вниз. Всё прошло шито-крыто. Одного лишь не заметили беглецы, что из соседнего окна их пробирающуюся по бордюру череду увидал лаборант. Когда вдоль окна на уровне третьего этажа одно за другим прошествовали исвестковой белизны лица ла некоторые ещё и с косичками, он в страхе отпрянул в сторону, и закрыл глаза, а когда открыл за окном никого не было. Он кинулся вон из кабинета.
А беглецы похватали свои портфели и ранцы, и поспешили к летнему кинотеатру. Там они отодвинули висящую на одном гвозде доску забора и пробрались в кинотеатр. И тут им просто-таки несказанно повезло! В этот раз крутили самый любимый фильм Эдика «Дети капитана Гранта». Вот это была поистине удача!
А в это время в учительской перепуганный лаборант рассказывал учителям о своём видении.
Венидиктыч побледнел и бросился к кабинету, на ходу отыскивая кармане ключ. Каким же было его удивление, когда он обнаружил класс абсолютно пустым.
Вечером беглецов ждало возмездие. Каждого. На протяжении всего вечера за окном очередного ученика вдруг вырастала страшная белая физиономия, которая возникала из темноты и тут же исчезала. Затем раздавался стук в дверь и это чудище появлялось на пороге. Все домашние вздрагивали. И тут звучал до жути знакомый голос: «Ну как нравится?»
Чудище заходило в дом и только тут дети узнавали… Венедиктыча. Венедиктыч извинялся перед родителями, объяснял, что по дороге он запнулся и упал во весь рост в пролитую на землю извёстку, Прям лицом в самую известковую мяшу. А то, что сейчас лицо сухое, так просто уже успело высохнуть. Родители почему-то ему верили, предлагали умыться, но Венедиктыч отказывался и пояснял, что приведёт себя в порядок дома.
Венедиктыч начинал всячески нахваливать ребёнка, мол, какой он молодец, как старательно учит немецкий язык. Затем учитель невозмутимо доставал из кармана листочек с заданием по немецкому, пояснял, что это необходимо выучить на зубок к следующему занятию. Ошарашенные родители кивали и обещали, что урок ребёнком будет выучен. После этого Венедиктыч раскланивался и исчезал в темноте.
И к Эдику нагрянул в его длинный-предлинный дом. И ведь мама с папой тоже поверили, что Эдик самозабвенно учит немецкий язык.
Самое странное, что после этого побега и визитов Венедиктыча дела с немецким у класса наладились. И ребята вдруг поняли, что Венедиктыч совсем и не злыдень, а очень даже весёлый человек.
2.Длинный дом
Сколько себя помнит Эдик всегда жил в этом доме. Дом был длинный предлинный, прямо таки вытянутый фасадом вдоль тротуара. Параллельно тротуару тянулась грунтовая дорога, но уезженная и утоптанная до состояния брусчатки. За дорогой начиналось железнодорожное полотно. А сама дорога вела от вокзала. Это была самая необычная улица Хашури – Почтовая.
Дом дм на Почтовой, 14, считался двухэтажным. Да он таким и был когда-то давно-давно в девятнадцатом веке, когда в Хашури железной дороги и в помине не было. А потом построили железную дорогу, а за одним сделали насыпь по всей длине улицы и получилось, что первый этаж дома, да и сам двор оказались ниже уровня новой дороги метра на три, то есть, превратился в подвал. Теперь двор и первый этаж утопали в глубине, а дорожка от калитки вела прямо ко второму этажу, и от этой же дорожки вниз во двор к первому этажу спускалась лестница. Да и все дома на этой улице были такими. Поэтому Почтовая улица и была необычной.
В доме Эдика было двенадцать комнат. А сколько их должно было быть в бывшем дворянском доме?
Они жили в доме вчетвером: папа, мама и Эдик. Вы спросите, а кто четвёртый? а четвёртым был младший папин брат – Степан Лалаянц. Папа и Эдик тоже были Лалаянцы. А вот у мамы была другая фамилия – Манчишвили. Мама не захотела её менять, сказала, что будет носить родную фамилию в память о своих предках. Но в этом для Эдика не было ничего удивительного – у грузинских и армянских женщин после замужество было принято оставлять свою родную фамилию.
Папа и Степан работали в артели. Артель занимала весь первый этаж дома. Это была обувная артель «Красный обувщик», кроме папы и Степана в нём работали ещё их помощники и другие мастера.
Вы скажите, а причём здесь дворянский дом, если в нём была обувная, а попросту, сапожная артель? А притом, что дом принадлежал маме Эдика, Марии, а Мария была из дворянского рода.
А папа вообще происходил из князей, как и его брат Степан. Вы скажите: как так, какая-то путаница – князья и вдруг сапожники! А никакой путаницы, потому что папа и Степан были князьями по рождению, а родились они вовсе и не в Хашури, а в Гяндже, это в Азербайджане, ещё дальше к югу от Хашури. Вообще-то город Гянджа уже несколько лет носил другое название – Кировабад, но папа и Степен по привычке называли его Гянджа, а точнее по-армянски – Гандзак.
У папы и Степана было ещё два брата – Макич и Вано. Братья совсем маленькими, за десять лет до Октябрьской революции, остались сиротами и всё своё имение потеряли, а потом трое из них и вовсе оказались в Грузии и выучились на сапожников. Вано потом в Тбилиси поселился, а Серго и Степан в Хашури.
Папа вообще слыл мастером, он шил настоящую модельную обувь. Половина Грузии из числа всяческих начальников старались шить обувь у папы. Начальники не боялись шить у папы, потому что не знали, что он княжеского рода, а папа и Степан никому об этом не говорили, мало ли кем они родились, если своего княжеского богатства лишились ещё до революции. Но на всякий случай семья Эдика никому об этом не распространялась. Да и Эдик эту тайну узнал случайно, услышал разговор родителей и спросил, они ему вкратце рассказали, но взяли слово держать язык за зубами. И Эдик держал.
В мастерской на первом этаже чего только не было! И всяческие колодки разных размеров, от совсем маленьких детских, до огромных мужских. Колодки применялись для натягивания почти готовой обуви, чтобы она приняла нужную форму. Ещё в мастерской был различные молоточки и мелкие гвоздики. И лапа. Лапой называлась специальная деревянная палка или металлическая для приколачивания подошвы.
Эдик называл папу Чоджа. Все звали Серго, а он – Чоджа. Потому что, когда Эдик только начинал говорить у него никак не получалось сказать Серёжа, а пвсякий раз выходило – Чоджа. Папе очень нравилось, что Эдик называл его Чоджей. И мама с папой не стали переучивать Эдика. И когда Эдик стал совсем большим – целых десять лет, он всё равно продолжал называть папу Чоджей. Вот друга своего называл Серёжей, а папу Чоджей.
А маму Эдика звали Марией. И он тоже называл её Марией. Не мама, не мама Мария, не мама Маро, а именно Мария. Кстати, по-грузински, (а родным языком Эдика был грузинский, он ведь в Грузии родился), мама звучала как дэда. А папа по-грузински – это мама. А если ласково, то – дэдико и мамико. Но Эдик называл родителей по имени Чоджа и Мария. И Степана просто по имени – Степан и всё.
В их длинном доме часто собирались гости. Они садились за большой круглый стол, и все угощались вкусными грузинскими и армянскими блюдами. Тамада, это главный человек за столом, говорил длинные красивые
