«Сталин: Коммунисты исходят из богатого исторического опыта, который учит, что отжившие классы добровольно не уходят с исторической сцены. Вспомните историю Англии XVII века. Разве не говорили многие, что сгнил старый общественный порядок? Но разве, тем не менее, не понадобился Кромвель, чтобы его добить силой?»
Из беседы с английским писателем Г.Д. Уэллсом 23 июля 1934 года
Оливера Кромвеля нередко, причем еще при жизни, сравнивали с Богданом Хмельницким – оба восстали против беспредела правительства, оба наголову громили врагов и стали правителями своего народа. Сказывают, что они могли даже переписываться между собой.
Хотя это все слишком общо, но одну их схожую черту действительно хотелось бы отметить. Оба – и Кромвель и Хмельницкий – столкнулись с системой так называемых правоохранителей.
Когда Оливеру было 17 лет, умер его отец, дом и землю семьи намеревалось отжать правительство Якова I-го Стюарта. Кромвелям удалось отстоять имущество лишь благодаря заступничеству знакомых, после чего Кромвеля отправили учиться юриспруденции в Лондон.
В 31 год уже он защищал права своих односельчан, за что однажды попал за решетку. Спустя десять лет Кромвелю пришлось защищаться не словом, а шпагой и мушкетом…
У Богдана Хмельницкого похожая история. После смерти отца местные власти – польские шляхтичи, - стали отжимать дом и землю сына, то есть Богдана, хутор Субботов. Он, как гражданин Речи Посполитой, начал было отстаивать свое право юридическим путем и дошел до самого короля в Варшаве, тот выдал Богдану «привилий» - документ, подтверждающий право на владение имуществом. Но этой бумаге шляхтичи особой цены не придали, «тем более, что он был дан человеку русской народности, а когда дело касалось русских, польский закон отличался необыкновенной эластичностью».
Вскоре дом Богдана сожгли, сына убили, жену похитили. Пришлось ему бежать за Днепр, на Сечь к запорожским козакам…
Вспомним еще одного, но уже вымышленного персонажа - доктора Питера Блада, об удачных приключениях которого писал Рафаэль Сабатини. А начались они, эти приключения, так же, как и у предыдущих двух персонажей – с «правоохранительной» системы.
Коротко напомним в чем было дело. Доктора Блада обвиняли в государственной измене как участника мятежа против короля Якова II-го Стюарта (м-да, опять Стюарты). Якобы он, Блад, был в сговоре с одним из руководителей мятежа, лордом Гилдоем, - об этом якобы свидетельствовал тот факт, что доктор Блад находился в доме лорда, когда туда нагрянули королевские солдаты. Однако Блад в мятеже не участвовал, более того считал это глупой затеей – «глупой опереткой», как выразился бы товарищ Тальберг, - а прибыл к вышеупомянутому лорду по зову врачебного долга, т.к. лорд был ранен.
Однако судья не стал себя утруждать вызовом свидетелей, которые могли бы подтвердить слова доктора Блада о его непричастности к мятежу:
«— <…> Так, так! И это все ваши свидетели?
— Почему же все, ваша честь? Можно вызвать из Бриджуотера и других свидетелей, которые видели, как я уезжал вместе с Питтом на крупе его лошади.
— О, в этом не будет необходимости, — улыбнулся верховный судья. — Я не намерен тратить на вас время.»
Доктору Бладу отказали в приглашении свидетелей защиты, - ведь по мнению суда «в этом не будет необходимости», - и так будут поступать с невиновными, видимо, всегда. Приведем, к примеру, фильм об обезьяньем процессе, «Пожнешь бурю» 1960 г., там адвокату отказали в вызове свидетелей защиты – а ими были, между прочим, профессора и доктора наук.
Однако страх перед людьми мыслящими присущ не только американской глухой провинции, - красочно показанной в «Пожнешь бурю», - но, к сожалению, и нашей. Вспомним судебное разбирательство 2018-19 гг. в «тульском Чикаго», городе Суворов, получившее название «Чиновники провинции против столичной профессуры». Там суд запретил выступление хоть каких свидетелей защиты. Разрешили выступать только свидетелям обвинения. Да и то, прокурор попросил остановиться на четверых из шести, потому что эти свидетели обвинения стали нести такое, ну такое, что не записать это на камеру было бы грехом. Так что записали – ценные кадры (см. ниже). А допрос пятого и шестого свидетелей, видимо, сделал бы обвинение настолько абсурдным, что оставалось бы только рассмеяться.
«— Вы смеётесь на пороге вечности, стоя с верёвкой на шее? — удивлённо спросил верховный судья.
И здесь Блад использовал представившуюся ему возможность мести:
— Честное слово, у меня больше оснований для радости, нежели у вас. Прежде чем будет утверждён мой приговор, я должен сказать следующее: вы видите меня, невинного человека, с верёвкой на шее, хотя единственная моя вина в том, что я выполнил свой долг, долг врача. Вы выступали здесь, заранее зная, что меня ожидает. А я как врач могу заранее сказать, что ожидает вас, ваша честь. И, зная это, заявляю вам, что даже сейчас я не поменялся бы с вами местами, не сменял бы той верёвки, которой вы хотите меня удавить, на тот камень, который вы в себе носите. Смерть, к которой вы приговорите меня, будет истинным удовольствием по сравнению с той смертью, к которой вас приговорил тот господь бог, чьё имя вы здесь так часто употребляете».