Извини

Она наглая, невоспитанная, такую в приличный дом не приведешь, как говорят мамины подруги, у нее хриплый голос и развязные движения, и длинная челка с высветленными прядями свисает из-под капюшона. Она курит и любит пиво, по-свойски общается с парнями, и они с ней тоже, ненавидит, когда к ней обращаются “девушка”. Она поет в Старом городе по вечерам, и всегда собирает большую толпу знакомых и не очень, со всеми незнакомыми успевает перезнакомиться, ей в кайф, побольше бы новых людей и новой музыки, и то, и другое так и липнет к ней. Около нее всегда шумно и весело, хохот и угар, она всегда уверена. В чем? Во всем. Как себя вести, что говорить, как петь, чтобы накидали побольше денег, к кому быть благосклонной, а кого сразу посылать - “не наш человек”, ее словно несет поток, она никогда не примыкает к чужим компаниям - компании пасутся вокруг нее, образуя подобие свиты. Она всегда в центре, рядом - особо приближенные и почему-то я. Причем я до конца не понимаю, почему именно я. Ну подыгрываю я ей на гитаре, но таких полно, и все с гитарами -  причем получше, чем у меня. И все готовы ей в рот заглядывать и с готовностью подносить зажигалку, как только она вытащит сигарету из пачки. Я не готов. Во-первых, я не курю. Во-вторых, я, как это не постыдно, довольно застенчив и боюсь быть поднятым на смех. В-третьих…
Мы сидим под фонарем на скамейке, ночь прозрачная и холодная, запахи и звуки словно усилены в несколько раз, пронзительны, дым сигарет, звяканье бутылок, чей-то хохот. На скамейке нет мест, она - в центре, сидит на спинке, с гитарой  руках, остальные - гроздьями свешиваются, только бы быть рядом. Она поет 5nizza, все громко подпевают нестройным хором:

Нету дома, нету флага, мама
Нету дома, нету флага мама
Нету дома…

5nizza у нее особенно хорошо получается, она умеет подражать голосу Сана, его интонациям, мало кто знает, что у нее дома над кроватью висит его фото с автографом. Потому что почти никто не бывал у нее дома.
Но и другие вещи она тоже может, однажды по заказу пьяных богатых гопников мы исполнили Гимн СССР, да так, что те плакали, просили повторить и деньги сыпались из них, как из сломанного игрового автомата.
Она может все. И поэтому я не понимаю, чем заслужил место рядом с ней. Держусь с достоинством, как будто так и надо, бывает, какой-нибудь подвыпивший кадр начинает допытываться, не пара ли мы, она вскидывается: “Чего??? На хер иди!” и тогда он пытается к ней подкатить и получает невиданной силы отпор, все хохочут, она допивает пиво, недовольно ищет еще, и тут же кто-то бежит за добавкой. Иногда мы выступаем в маленьких клубах - не концерт, а так, просто живая музыка, но люди мгновенно перестают пить и подсаживаются поближе - такая у нее харизма. Я - фон, я благодарен за ту толику света, исходящую от нее и принадлежащую мне, потому что больше я таких не знаю. Я при ней, как тень, второй голос, аккомпанемент. И никто не знает, что именно я под утро повезу ее, пьяную, буйную, требующую продолжения, домой, буду терпеть оскорбления, “что ты привязался”, “я еще поугараю, без тебя, понял?”, я увожу ее из сомнительных мест, снимаю с ее плеч липкие руки взрослых мужиков, отбираю крепкое. Везу в далекий район, слежу за гитарой,( гитара на месте? - слабо спрашивает она с закрытыми глазами с заднего сиденья такси), довожу до двери на седьмой этаж, лифт не работает, она как всегда, спотыкается и ноет, на веселье уже нет сил, дает мне ключ - даже попасть в замок сама не может. Я открываю, нагруженный двумя гитарами, она делает три больших шага и падает на кровать ничком, лицом вниз. Каждый раз я иду к двери, честно размышляя, как мне отсюда добираться до дома, и каждый раз слышу одно и то же:
- Дверь запри. С этой стороны.
Никаких “останешься?” или “можешь остаться?” - тогда бы у меня был выбор. А так выбора нет, я остаюсь.
И именно я становлюсь свидетелем ее тяжелого пробуждения, не даю ей пить с утра, отправляю в душ, иду вместе с ней, если она этого требует, сушу ей волосы, она вырывает из моих рук фен, ругает криворуким, но тут же обнимает и мы заваливаемся обратно в постель, а фен бестолково гудит на полу, и некому его выключить.
А потом я рассказываю, что было вчера, она смеется или недоверчиво хмыкает, пожимает плечами, или перебивает, возражая, что такого быть не могло, я все вру, просто хочу, чтобы она не пила и превратилась в хорошую приличную девочку-ромашку, вот и иди к своим ромашкам, толкает она меня  в плечо, иди-иди, чего расселся, Машка вчера все время около тебя ошивалась, я же помню, Машка-ромашка. Она знает, что я никуда не уйду, мы не пара, нет, ни в коем случае, это немыслимо, то, что происходит между нами ничего не значит, и мы никогда - никогда! это не обсуждаем. Так есть и ладно, хотя это не значит, что меня все устраивает. Хотелось бы какой-то ясности, но боюсь, что ясность все убьет, выкинет меня из этого сумасшедшего яркого праздничного потока, все станет скучным и обыденным, как тиканье часов в пустой комнате. Мы подъедаем остатки из ее холодильника, а если там пусто - заказываем пиццу, которую в ее район везут битых два часа, и, чтобы скоротать время, берем гитары, начинаем  петь на два голоса, сначала Неву, потом Немае куль, потом Ямайку, Ты кидал, и так увлекаемся, что не слышим звонка в дверь - пиццу привезли. Я вообще тебя не очень напрягла? Тебя, наверное, дома ждут? - спрашивает она, сосредоточенно красясь перед зеркалом, нет, конечно, говорю я и обнимаю ее. Слушай, говорит она, глядя мне в глаза в отражении, перестань. И так руки дрожат, а нам сегодня играть, помнишь? Намажусь криво, никому нравиться не буду, грубо ухмыляется, пресекая всякую сентиментальность. Что тут скажешь, собираемся, едем на автобусе, потому что денег на такси больше нет, потом еще на автобусе, наконец добираемся до места, все в сборе и еще собираются, все столики у сцены заняты, ее приветствуют восторженным ревом, она здоровается со всеми, на что уходит добрых полчаса, потом свободно запрыгивает на сцену, садится на высокий стул, где мое сопровождение, аллллё, кричит она в микрофон и все смеются, я молча сажусь рядом, и она уже совсем по другому смотрит на меня, как будто ничего не было, как будто мы просто вместе играем, а не ночуем регулярно в одной постели. И мы играем, все, что знаем, одну песню за другой, ей подпевают хором, людей столько, что стоять уже негде, она бьет по струнам, почти кричит - и резко заканчивает песню. Пауза в полсекунды - и аплодисменты взрывают это маленькое помещение, топот, визг, кто-то целуется от полноты чувств, к ней тянутся руки. Все, отдыхай, она хлопает меня по плечу и ныряет в толпу, в чужие объятия, а я иду к бару. Что-то я устал от всего этого, понимаю я, я хочу, чтобы все было просто и понятно, а не так, как у нас. Тяжело же. Может, ей все ясно, а мне вот совсем ничего, нас считают парой, что она наотрез отрицает, а что будет сегодня вечером? Опять ехать к ней на такси, не зная точно, кто ты ей на самом деле, кто ты в ее жизни, каков твой статус? Надоело, понял я вдруг, хватит. Проживу я без этого потока, без этой пятницы, жил же как-то. Выматывает, высасывает всю энергию, черная дыра какая-то, я что, по ее мнению, совсем бесчувственный? Со мной можно вот так, как с собачкой, свистни и я здесь, ведь никому другому она ни в жизни не позволит везти ее домой, и смотреть за ее гитарой. Я обернулся в надежде увидеть ее в последний раз и уйти. Она сидела за столиком, уставленном пивом, в окружении прихлебателей, что-то рассказывала, бурно жестикулируя, то и дело слышались взрывы смеха. Я почувствовал прикосновение к своему плечу, обернулся - Маша. Машка-Ромашка. Милая девочка, черт знает как затесавшаяся в нашу тусовку. Смотрит своими наивными глазками, в руках бокал пива, из которого она, как всегда, не сделает ни глотка. Привет, идем сядем, я столик заняла, несмело говорит она, я иду за ней, и чувствую, как меняется плотность воздуха, энергетика, меня догоняет излучение, исходящее от столика, оставшегося за спиной, откуда все еще доносится смех. Мы начинаем говорить с Машкой, она так нежно улыбается, и вообще такая хорошая, я умиляюсь и беру ее за руку, уже очень поздно, произносит она, мне далеко ехать, давай провожу, с готовностью подхватываюсь я, уже не озираясь по сторонам, ибо я не той, хто тобi потрiбен, я не той, я не той, выбираюсь из-за стола, Маша уже в пальто, мы выходим на улицу - какой чистый воздух, в черноте поблескивает снег, о дивный новый мир, и тут хриплый крик - стой! Растрепанная челка, потекшие глаза, пьяная, стоит у входа, без куртки, машет рукой, показывая - иди сюда! Чего тебе, откликаюсь я, не двигаясь с места, Маша мягко, но настойчиво тянет меня за руку, но я как будто парализован, не могу сделать ни шагу, а она, размахивая руками, ступает на асфальт, поскальзывается и падает, беспомощно и смешно, и страшно ругается матом, и не может встать, и я говорю, извини, Маша, в следующий раз.