великосветско-плебейской манере держаться самим, но особенно по части непрекращающихся разминок с прекрасным полом. Тут уж одни иногда сто очков вперёд давали другим, замороженным казённым уставом и особенно окладом. Но как те, так и другие служивые дебилы бодибилдинг тот выделяли особенно - можно сказать, обожали.
Такой профессионализм пропить решительно невозможно. Никак, нигде и ни за что. Поэтому аккредитованные журналисты торопились свои накаркивающие предчувствия внести в анналы в режиме реального времени непрерывно пишущейся истории. Хотя бы в качестве чернового материала стартующей прелюдии эпохального мероприятия. Наверняка потом, отмотав на начало, в самых незначительных деталях и нюансах они же, теперь вместе со следователями, и обнаружат коварные зародыши развернувшихся потом событий. Похвалятся, как же они точно с самого начала рассчитали, а может вправду накаркали их, главных злодеев. Сами себя за интуитивную предусмотрительность, если ещё живы останутся, поцелуют в одно место. Или даже в два.
Но так будет потом. А сейчас… Сплошной шорох в кустах, перебиваемый лишь скрипом лычек или треском отдираемых в страсти погон. Противно даже слышать. Тем более слушать.
Порою телевизионщики снимали просто так, навскидку, творили в режиме нон-стоп, словно акыны, наобум роясь в собственных ощущениях, впечатлениях, в нащупываниях кружащих вокруг невидимых и видимых потоков чего-то волнующего, но пока непонятного. Иногда же летописцы занимались простой постановкой сюжетов, заранее определяя и расстанавливая, какими они должны быть. Загодя режиссируя и воплощая позиции сторон, тех или иных действующих лиц, определяя потенциалы и мощности наиболее вероятных разрядов. Наконец просто расслаблялись, впрочем, и тогда неуклонно выдерживая стойку на малейшие колебания и завихрения мощно несущегося совсем-совсем рядом, а то и прямиком сквозь них - всё более правильного общественного, прости господи, мэйнстрима.
Вот один корреспондент, плотный, седеющий творец (особо тревожащая примета – полное отсутствие татуировок), посадил на василькову кобылу своего сынка, в педагогических целях мобилизованного папаней в творческую командировку. Маленького мышонка, но по имени Лев. Василёк сходу обрядил пацанчика в казённую съёмочную бурку, накрыл его большой лохматой папахой и, взяв кобылу за узду, повёл по тенистой аллее, словно бы из умной, доброй и лишь слегка угрюмой сказки. Оператор, приседая, а потом, выпрямляясь, вёл-вёл их объективом своего заграничного цифровика, на секунду останавливал кадр и перебегал на новое место. Затем опять трудолюбиво мерцал ленивым, крысино-красным глазком бегущей видеозаписи. Разминал шею и правую кисть. Корреспондент-папа также постепенно сосредоточивался на предстоящей теме и что-то в его костяной голове медленно, но и неотвратимо вызревало. Если бы что-то хорошее, то и не вздрагивал бы при этом. Поэтому речь могла идти только о чём-то гениальном.
Да, в какой-то момент сказал тот творец сам себе! О да! Здесь будет фильм наш заложён! Да какой фильм! Достаточно давать людям обыденных репортажей, зарисовок и очерков! Хватит буколических, прилизанных картинок красивой жизни властной богемы на туземной Лысой Горе. Пусть всё слепится так, как оно на самом деле и станет происходить! Практически в режиме реального времени. Хотя и в записи, но словно бы один к одному. Шабаш получится? Наверняка! Вот пусть он и отразится в кадре. Как есть. Или каким получится. Мол, каким образом найду соответствующих персонажей, таким и запечатлею. И оформлю всё это в свет. А там, господь расположит, может быть, не выдаст и не съест. Наоборот. Сам перемонтирует по правде жизни, как она покажет, куда та кобыла вывезет. Акценты безошибочно расставит. Конец героям помучительнее состряпает. Всё равно настоящий созидатель не тот, кто производит что-либо, а кто монтирует и отпускает в свет. Не выпускает, а именно отпускает. Бросает в море. Иногда с камнем на шее. На худой случай со спасательным кругом.
Вот так он и сказал сам себе. Впрочем, может это ему в ржании мучающейся земной кобылы почудилось. Зов судьбы, как старшина поднимающий мёртвых. Во всяком случае, предощущение великой, то есть, скандальной будущности сыграло исключительно важную роль в том, что конкретно впоследствии получилось, какой именно фильм нон-фикшн склеился «за нашу и вашу свободу». Да и что вокруг на финише в самом деле попутно, до кучи подклеилось. Скормить же «пиплу» потом можно было что угодно. На «ура» вновь прошло всё, что показали.
Сегодня, как было подмечено всеми без исключения, в том числе и им самим, казачок Василёк проявлял себя удручающе трезво, тихо, располагающе к задушевным контактам всех доступных ему родов, величин и сортов. По идее они конечно могли быть всякими, иногда даже и вовсе не быть. Но вот кто единственно его всегда понимал, всегда охотно и по любому с ним контактировал – лишь Тоська, его единственная подруга. Может она и была его куратором? Кто знает. Хотя принципиально в целях маскировки и оставалась кобылою, даже с натуральным хвостом. В целом доброе животное неизменно терпеливо сносило все свои служебные обязанности. Слушалось малейшего движения правящей узды и неизбывно благодарным оставалось за малейшие послабления, да и вообще почти не артачилось. Так, копытом только иногда. Промеж рог. Но это редко.
Василёк очень даже берёг доставшуюся ему непарнокопытную кормилицу, старался сильно некопытными или парнокопытными клиентами не нагружать, например, не очень грузных свинтусов подбирать. Это не всегда удавалось, хотя бы потому что последний выбор оставался всё-таки не за ним. Вот корреспондентский малец, мышонок по имени Лев, тот оказался идеальным седоком для Тоськи. Лёгкий, подъёмный, как и в самом деле летучий мышонок, незаметный в огромной бурке, он лишь взглядывал по сторонам из-под косм папахи своими огромными студёными глазыньками и как-то так подозрительно и многообещающе молчал. Может потому что в штанишках считалось сухо. Потом без папки, бывало, и сам ка-ак залезет сзади!.. Как такого Льва да не покатать?! Любой покатает. Хоть ночью. Но это конечно уже было бы слишком. Не всякая девушка позволит.
Телевизионный оператор брал в кадр многообещающие якобы детские львиные глазки очень крупным планом, да так, чтобы по всему было видать, что и малец этот не так-то прост, как может показаться с первого взгляда. Вырастет - точно командиром экипажа станет. Ракетоносца из местных степей. На худой случай, какой-нибудь летающей тарелки. По периферии такого, впрок забитого и расписанного кадра - переливающиеся насколько им положено солнечные пятна. Одновременно фиксировались и блики по краям экспозиции, сопутствующие тени да полутени по спинам, лицам и прочему реквизиту в центре и на обочинах одной из самых первых и потому не совсем пикантных, но отснятых мизансцен. Всё это также существенно дополняло и весьма усиливало эффект чрезмерно идиллического покоя как бы в преддверии неизбежного шторма. Известно же правило, даже закон: чем безмятежнее или даже глупее обрисовать начало - тем эффектнее произойдёт то, что должно произойти. Чтобы зрители уж точно в штаны напрудили. Но потом сказали: «А ну повтори, сволочь! Мы конспектируем!».
Затем, после выездки летучего мышонка Льва в папахе, кобыле сразу же пришлось несладко. Некая солидная бальзаковка с властным, но хронически влажным взглядом, полезла на Тоську, да не сзаду, а с переду. Извращенка. С каким-то прямо-таки лесбийским азартом, шевеля слюнявыми губами. Мало того - ещё и весом своим свинячьим придавила. Так что кобыле мало по-любому не показалось. Копыта вновь подламывались. Цокать наотрез отказывались. Однако теле-летописцы и тут оставили всё как есть и нисколько не приугашали в камерах красный глазок увековечивания. Кто знает, в чём на самом деле может выразиться резон бытия и сопутствующий ему ход реальных событий. Не исключено, что лишь отмотав всё назад, мы и поймём, для чего, почему и как это оно всё на самом деле было. И как можно было переиграть, чтобы хотя бы выскочить сухим из воды.
Такая же злосидючая гангрена, как эта ненасытная чиновница, обязательно во что-нибудь впутается. Тренд у неё по жизни такой. Вот тогда-то, в ретроспективе отснятого, очень полезно будет посмотреть, а что же такое она делала как раз накануне всех этих роковых событий. Вдруг чего-нибудь заранее, ещё в то время можно было бы предугадать или даже предотвратить. Поэтому не исключено, что даже в том, как именно она нагрузила собою несчастную кобылу, внезапно промелькнёт тогда грозовой, предупредительный отблеск подступающих событий. Поэтому оператор продолжал неутомимо работать и работать, снимая, фиксируя, предугадывая и тем словно бы пере-созидая текущую сквозь всех реальность, даруя ей бессмертие, уверенно полагая, что потом всё непременно обыграется, что ничто и никогда с этой минуты не пропадёт, ничто и никогда не будет забыто, а уж тем более никто.
Как раз эти бессмертные кадры потом для следствия и в самом деле представили немалый интерес.
Тоська сразу же невзлюбила воссевшую на неё номенклатурную амазонищщу. Та ей тут же ответила полной взаимностью. Классической ненавистью соперницы. Хотя и пообщались-то представительницы прекрасного пола, хвостатая и бесхвостая, всего ничего, от одного поворота до другого - но и этого оказалось вполне достаточно. Казачок Василёк основательно взмокрел, удерживая тоськину морду, всё время норовящую дотянуться до ляжки всадницы и сделать ей прививку от бешенства. Однако, как и полагается воспитанным дамам, внешне обе всё-таки не слишком обнаруживали обуревавшие их серьёзные чувства. В результате совместных усилий массивная амазонка на финише прямо-таки свалилась в руки Васильку, да так, что тот даже крякнул от неожиданности. Не исключено, что и не крякнул. Потому что теперь упала сама Тоська. И это тоже попало в кадр вечности.
События, как им для начала и положено, шли слегка, шатко, словно вразвалку, но всё более уверенно и по нарастающей. То есть, иногда опять как будто неторопливо, но периодически и убыстряясь, понемногу и неумолимо. А потом внезапно на какое-то время вновь сбавляли обороты. После чего по новой рывком ускорялись. В целом не столько шли, сколько пока ещё неровно вышагивали пробные размеры предстоящего, рассеивая вокруг подозрительную, предгрозовую безмятежность и между делом незаметно расставляя все фишки по местам. Фактически подбрасывая семена того, что вскоре состоится. Сверкнёт на полнеба, грохнет и расколет его как гнилой орех.
После амазонки услужливый казачок с помощью своей несколько успокоившейся кобылы оприходовал самого главу местной законодательной власти Юрика Тягаенко, в просторечии – спикера. Тот известен был своей невероятной прожорливостью и тем, что тягал в свой карман всё-всё, что попадалось, всасывая в прорву своих персональных закромов любые материальные богатства, абсолютно ничем не гнушаясь. Столь динамический вес, разумеется, также не каждый выдержит, тем более прокатит.
На удивление этот монументальный и высокопоставленный
