Длившийся тысячелетия и получивший название эволюции фарс пришел к закономерной развязке.
Лавкрафт Г. Ф. Переживший человечество.
По густо заросшей сплошным колючим кустарником равнине, закрытой от солнца его густой тенью, внимательно обходя наиболее острые и длинные колючки, медленно брёл невысокий и крайне бледный человек в длинном плаще из жёстких листьев и сутулой осанкой. Его практически бесцветные глаза с мутным сероватым оттенком всё время осматривали местность в напрасной надежде разглядеть птичек, коварно вьющих гнёзда в кустах между особо острых колючек в мало оправдывающейся надежде спастись от охотников, каким был сам вышедший из шалаша и давно не молодой А-та. Но часы ожидания в неподвижности на одном места и закрывавший всё тело сероватый плащ сделали своё дело: из чащи, дико крича на весь лес, вылетели лесные серые воробьи, которых спугнули с ветки двое хищных кузнечиков. Ядовитые иглы, пущенные веером из специальной трубки и смазанные ядовитым соком фиолетовых цветов, сделали своё дело. Пятерых он съел на месте, остальных положил в сеть и понёс домой. Ему было уже двадцать пять лет, и в его волосах отчётливо была седина, в походке - хромота.
Всё усиливающийся с годами, по крайней мере, на памяти ещё всех прадедов бледного парня, голод и вызванный им озноб забирал страшную и привычную жатву. Крупные птицы вроде ворон и голубей исчезли на костре за десять лет до рождения самого А-та, и то ими полакомились лишь в честь пары лет шаткого мира с такими же вырождающимися от голода соседями. Словно только вчера, а на деле неделю назад, умер старейшина племени. Охоты в связи с этим не было уже неделю, старший брат охотника стал беспокойным и всё чаще наблюдал за лесом, с каждым днём мрачнея и двигаясь меньше обычного с обречённым выражением лица. Это было странно, ибо большое племя из девяти человек могло отбить любое нападение, как год назад убили двух врагов из умершего от холодной зимы соседнего племени и потом торжественно съели, прожарив на редких и приберегаемых для такого случая дровах. Века уже почти весь лес состоял из огнеупорных и часто ядовитых колючих кустарников, даже сам О-та, умерший дед самого А-та и старейшина племени, не знал иных времён. Бороться с этой колючей напастью, вынужденно используемой как крепость, не было никакой возможности, они вырастали почти за месяц после любого пожара или поедания их ранее многочисленными и ныне почти съеденными людьми белыми жуками с гусеницами. Выход нашли быстро, стволы гигантских и ещё гибких кустов попросту сгибали и делали из них шалаши, обсекая иглы изнутри помещения и обвязывая относительно лишёнными колючек лозами дикого и ещё съедобного сероватого винограда.
Жестокие холода забирали людей всё чаще, ибо о мехах и шкурах больших зверей многие века как никто не слышал. Все они были перебиты на мясо вместе с почти всеми мелкими зверями, и со временем животных крупнее мелких мышей и мелких птиц, попросту не осталось. Как и деревьев. Давно вырубленных на дрова прочие инструменты деревьев не осталось нигде на всём свете. Немногим дольше продержался острый при надломе бамбук, но и его осталось мало из-за изготовления из него тех же самых инструментов, что и ранее дерево, с оружием вместе. Каменные ножи раньше делали, но уже много поколений как это ремесло забросили навсегда как слишком тяжёлое для людей, теряющих силы из-за растущего веками голода. О временах, когда всё было иначе, даже о начале конца человечества. Не осталось никаких преданий и даже сказок, все давно думали, что так было всегда, даже счёт времени был упрощён до смены времён дня и времени для хозяйственных и всё более простых дел. С миллионов людей род людской вскоре сократился до кучки племён охотников, крошечных в росте и числе из-за потерявшей плодородие земли. Из-за вырубки леса живучие и привычные ко всему кустарники мгновенно заняли место древних и давно исчезнувших чащ, и накрыли почти всю сушу с запасами пресной воды.
В этих чащах зверям было всё труднее жить. А оставшиеся люди добили почти всех. Кроме самых мелких и юрких. Даже почти все насекомые теперь были ядовиты и редко годились в пищу, как и ягоды, на которых приманивали не особо ядовитых и потому съедобных насекомых, а из ядовитых в смеси с соком ядовитых цветов делали мазь для охотничьего оружия. Ей-то и воспользовался продрогший на осеннем ветерке охотник, поспешивший домой и привычно идя по дороге с минимумом колючих кустов, на их обрубание, как и на собственных обогрев, сил ни у кого из племени почти что не было никогда.
Придя с охоты, А-та с замиранием и без того слабого сердца увидел ужасное и втайне известное ему зрелище: малое соседнее племя, чтобы оттянуть хоть ненадолго неизбежный конец от голода, в неистовстве напало на его родную деревню и убило всех его соплеменников. Всю семью пришедшего и одного, оставшегося сиротой после трёх зим подряд, старого сборщика ягод с насекомыми. Все захватчики были мертвы и лежали рядом с убитыми ими близкими охотника. Их лица отличались лишь серыми полосами на лице вместо чёрных, оружие было похоже на дырявые листья, но люди были такими же измождёнными и худыми. Лишь один человек в деревне пока ещё не умер, лежавший без сил на траве и истекая кровью от колотой раны в печени, нанесённой копьём в мелкую дырочку на конце, специально изготовленным таким для усиления кровопотери противника.
Это был А-на, старший брат А-та, он еле-еле сел, со стоном облокотившись на вход в родной шалаш, и посмотрел прямо на брата, уходящего от горя и холода в Мир Мрака, сквозь кашель еле слышно прохрипев: «Брат мой, А-та! Когда-то я пообещал тебе рассказать перед смертью великую тайну, которую понял давно. И вот она, мы последние люди на всём свете, больше людей нет нигде!».
Открыв глаза на правду своему последнему живому родственнику и последнему человеку на свете вообще, А-на с хрипом упал на траву и больше никогда не поднялся.
