слёг в горячке и единственным лекарство - это горячий чай и тепло тела его русской собаки.
В Касимове радостные русские сообщили, что Бонапарт оставил Москву и попытался прорваться к Киеву, произошло большое сражение под Малоярославцем. Французов погнали на запад.
- Если Наполеона погнали на запад, - недоумевали ссыльные, - то почему нас гонят на восток?
- Не поступило распоряжения генерал-губернатора Москвы отпустить нас, - пояснил Беккер, - вы же слышали, что граф Ростопчин восстанавливает Москву, ему не до нас.
По берегам реки образовался тонкий прозрачный лёд. Листья с деревьев облетели, снега ещё не было, шли бесконечные дожди. Сыро и холодно.
- Как же тяжело воевать солдатам при такой погоде: сырость и холод.
- При чём заметьте, месье Леруа, русские в своей стране, они привычны к такому климату. В Париже такая погода стоит зимой, а для русских это просто обычная дождливая осень.
На стоянке в Нижнем Новгороде баржа вмёрзла в лёд у берега. По Волге шла шуга – мокрый вязкий снег, который вот-вот превратиться в лёд. Продолжать плаванье стало решительно невозможно. Восемьдесят вёрст до Макарьева, французам предстояло проделать пешком, если не выпадет снег. Если снег выпадет, тогда можно будет попробовать на санях. Снег не выпал, ждали две недели и 14 ноября отправились на юг к Макарьеву по правому берегу, надеясь, что пока будут добираться, Волга замёрзнет и можно будет переправиться на другой берег к месту назначения. Четырёх женщин и их детей разместили на простой крестьянской телеги, сорок ссыльных и шесть охранников пошли пешком.
На третий день пути пали жестокие морозы, Волгу сковало льдом. Переправились через неё без происшествий, заночевали на левом берегу. На четвёртый день пути после полудня разыгралась жестокая снежная буря, потеряли направление движения, заблудились. Охранники требовали продолжать путь.
- Куда идти, господин офицер? Не лучше ли остановиться и переждать бурю?
- Не лучше. Всё равно куда идти, если остановимся, то замёрзнем.
- Варварская страна, - ругались ссыльные.
Шьенрюсс куда-то исчез, а через несколько минут в стороне слева раздался его лай, ему вторили другие собачьи голоса.
- Надо идти туда, - сказал полицейский офицер, - где собаки, там жильё.
Сквозь летящий снег путники увидели тёмные ворота помещичьей усадьбы. Возле них лаял и выл Шьенрюсс.
- Молодец, - сказал полицейский офицер, - хороший пёс, хоть и французский, вывел к жилью.
За забором надрывались лаем собаки, на настойчивый стук по воротам вышел похожий на медведя хозяин усадьбы со своими людьми.
- Кто такие?
- Ссыльные французы, - ответил офицер, - идём к Макарьеву. Просим разрешение остановиться у вас переждать метель, да и темнеет уже.
- У меня сын в действующей армии, - возмутился хозяин усадьбы, - а я тут французов принимаю.
- Но, месье, - сказал Домер, - и с вашим сыном может приключиться такое тоже.
- Нет, не может, Господь не допустит. Мой сын участвовал в деле под Малоярославцем и под Вязьмой. Бонапарт бежит из России. Я сам дрался с французами в Швейцарии.
- О, - сказал Хайдер, - вы защищали мою родину.
- Значит плохо защищал, если вы здесь.
- Это не так. Скажи, Вебер.
- Да, господин помещик, в Швейцарии все в восхищении от вашего фельдмаршала Суворова.
Помещик подобрел, его широкое лицо расплылось в улыбке.
- Царство Небесное Александру Васильевичу, великий был человек. Ладно, проходите, не брать же грех на душу.
Французы дружно и радостно ввалились во двор усадьбы, предвкушая, что эту ночь они проведут в тепле.
- Постойте, а вашу французскую собаку куда вы тащите? – спросил помещик. – В дом?
- А куда же её ещё, месье? – удивился Домер.
- Вы хорошую охотничью собаку хотите превратить во французскую болонку?
- А куда его?
- На псарню.
- Его там не загрызут?
- Не волнуйтесь, месье, у меня приличные собаки: русские борзые и английские гончие.
На следующие утро помещик любезно предоставил сани и довёз французов до места назначения, благо, что было недалеко. Это оказалась огромная восьми комнатная изба, срубленная монахами Макарьевского монастыря неизвестно, когда и неизвестно зачем.
Потянулись бесконечные тоскливые дни ссылки.
В середине декабря приехал жёны и прочая родня некоторых ссыльных. Новости они привезли радостные: русские освобождали тех французов, родственники которых не ушли с Наполеоном, а отступили с русской армией или остались в Москве и не ушли с французской. От них и узнали, что войска Бонапарта потерпели окончательное поражение на Березине и Наполеон бежал из России.
- Бесславный конец императора, - промолвил Домер.
- Это, конечно, не конец, месье, но начало конца – несомненно, - сказал Хершони.
- Вы решили остаться в Нижнем Новгороде?
- Да, месье. Мы приобрели здесь дом, а в Москве дом надо строить, хлопотно. И здесь проходит много товаров и денег, а где много товаров и денег, умный человек всегда заработает на кусочек хлеба.
- Вы правы, месье Хершони.
- Почему вы такой печальный, месье Домер? Ваша сестра, её муж и ваши племянники живы. И ваша жена, и сын найдутся, уверяю вас. Превратности войны. Что делать?
- Да, да, конечно, - грустно произнёс Домер.
- Во время ужасного пожара в Москве, - сказала мадам Рено, - вашу жену и сына спас лично император.
- Премного ему благодарен, - буркнул Домер.
- И заботился о ней, - продолжала мадам Рено, - поэтому она вынуждена была уйти с французской армией. До Березины они точно были живы. На Березине был кошмар. Русские пушки палили, ядра прыгали в гуще людей, бомбы взрывались, казаки налетали, люди в ужасе шарахались из стороны в сторону и давили друг друга. Но много попало в плен и были уведены в Вильно, где сейчас основные силы русской армии. Надейтесь, Анри. Напишите аббату Сюррюгу, вы его знаете, он как раз в Вильно он поможет вам в поисках вашей семьи. А ваша жена, месье Демонси, под Вязьмой потеряла вашего сына, но потом спасла другого ребёнка и ждёт вас в Москве. Ей тяжело одной и, поэтому, она возиться с этим ребёнком. Надеюсь, вы не будете жестокосердным и выгоните найдёныша на улицу?
- Да, что вы? Конечно, нет.
- Мужайтесь, Рей-Жоли, - продолжала Рено, - ваша жена и дети погибли. Она тоже потеряла под Вязьмой вашего первенца, неизвестно, что с ним, может быть и жив. Второй умер по дороги в Смоленск, а вашу беременную жену закололи штыком в Смоленске.
- Русские?
- Нет, французы. Император запретил пускать в город отставших солдат и гражданских лиц. А ваша жена туда рвалась, часовой просто исполнил приказ.
Ссыльные погрустнели, задумались. Чтобы развеселить соотечественников, мадам Рено сказала:
- А помните Тарквинио, итальянца?
- Кастрата? Помним, он обладает чудесным голосом. Или обладал?
- Обладает. Его на Березине захватили казаки, первоначально приняв его за женщину, но потом быстро разобрались кто это и теперь наслаждаются его великолепным сопрано. Защищают его, им нравиться его пение.
- В его репертуаре в основном арии из итальянских и французских опер. Что им может нравиться?
- И тем не менее. Причём это не русские казаки, а башкиры, ещё более дикие, они воюют луком и стрелами.
- Бедный Тарквинио.
- Ну, почему? По слухам, император Александр намеривается двинуть свою дикую армию в Европу. Тарквинио вполне может вернуться в Париж.
Приют ссыльных наполовину опустел. В январе приезжал знакомый помещик, просил Шьенрюсса на медвежью охоту, обещал привезти мясо медведя.
- А медвежье мясо разве употребляют в пищу? – удивился Домер.
- Ещё как!
- Нет не надо, это всё равно, что собачье.
- Странно, - сказал помещик, - лягушек и улиток едите, а медвежатину – нет. Хорошо, привезу барана.
С охоты Шьенрюсс вернулся довольный, а баранина разнообразила меню французов под Нижним Новгородом.
В конце марта, по последнему санному пути приехало два русских офицера и с ними аббат Вуазен. Офицеры привезли сообщение об окончании ссылки и конфискации имущества ссыльных французов. Аббат Вуазен привёз письмо из Вильно от аббата Сюррюга. Жена и сын Домера нашлись и ждут его в Вильно.
Домер поспешно начал собираться, чтобы успеть по санному пути добраться хотя бы до Нижнего Новгорода. Шьенрюсс, чувствуя предстоящее путешествие, прыгал как сумасшедший и радостно лаял.
- Я бы вам, месье Домер, - сказал аббат Вуазен, - не советовал брать вашу собаку. До Вильно путь не близкий, с собакой будет хлопотно, а денег у вас почти нет.
- Но, как же? Он был со мной все эти месяцы?
- Дело ваше, месье Домер, но это всего лишь собака.
Знакомый Домеру помещик был весьма удивлён.
- Вы уверенны, месье Домер, вы хотите оставить французскую собаку мне?
- Да, месье Уваров, вам и оставить навсегда. Мне ехать к жене и сыну в Вильно, это далеко, а с собакой хлопот будет много. У вас Шьенрюссу будет хорошо, я уверен.
- Да? – Уваров повернулся к старшему из своих псарей: - Как тебе
Фокич, французская собака?
- Хороший пёс, барин, вы же сами знаете, как он показал себя на прошлой медвежьей охоте. Только это не французская собака, а русская лайка. С ней и на медведя можно, и на кабана, и на мелкую дичь.
- Что берём её?
- Да как не взять, барин? Тварь божья.
- Да, месье Домер, может быть, вы и правы: до Вильно путь не близкий. Подождите меня, я сейчас, привяжите пока собаку к крыльцу.
Они стояли на улице у помещичьего дома. Уваров зашёл в дом, а Домер привязал Шьенрюса к балясине и стал ласкать его. Пёс ластился к хозяину, махал хвостом. Уваров вышел из дома и протянул французу сто рублей ассигнациями.
- Это вам, месье, за собаку и на дорогу. До Вильно действительно путь не близкий.
- Ну, что вы, месье Уваров.
- Берите, берите.
- Премного благодарен, месье.
Домер сел в возок и возок тронулся в путь.
Шьенрюсс заметался, залаял. А как же он?
Уваров погладил собаку.
- Бросил тебя твой хозяин. Не расстраивайся. Потоскуешь пару недель и забудешь. Пусть он едет в Вильно, а оттуда в свой Париж. А нам и здесь хорошо. На охоту пойдём. Тебе тут лучше будет.
Шьенрюсс натянул поводок до придела и, даже, встал на задние лапы, пёс смотрел в даль, туда, где скрылись сани с его хозяином, скулил и никак не мог понять, почему тот, которому он был предан всей своей собачьей душой так безжалостно предал его.
