Театральные времена, когда на замшевые сидения опускались лишь обладатели идеального слуха, отточенного вкуса и нарядов из панбархата, благополучно закончились. Сегодня ты никого не удивишь кедами там, где дают оперу, или бутылкой минералки, ловко вынимаемой из бездонного баула между фуэте. Мы стали не просто близки к культуре, мы въехали в нее на коне, поднимая своим дыханием занавес и запуская звук аплодисментов. Удивительно, но, благодаря этому, сюжет, развивающийся в партере, порой на порядок интересней происходящего на сцене.
Еще в фойе мой взгляд зацепил персонажей, коих редко встретишь на спектакле. Два молодца с тяжелыми подбородками и с не менее тяжелыми взглядами из-под нависших бровей, широкими шеями, украшенными массивными золотыми цепями, что спускались на волосатые груди, выпирающие из расстёгнутых, почти до пупа, рубашек, с закатанными рукавами. Они, словно инопланетяне, проскачившие нужную галактику и теперь судорожно пытающиеся понять, что же они делают среди многочисленных дам в кружевах. Неловко держа программку в пальцах, скорей напоминающие толстые сардинки, молодцы возвышались словно две горы под хрустальными люстрами, вызывая у собравшихся одновременно неподдельное любопытство и легкие позывы медвежьей болезни.
На сцене развернулся милый сюжет, где один товарищ пригласил себе в гости другого товарища, дабы сделать его посмешищем вечера. Но, как и бывает в сюжетах, построенных на абсурде, всё пошло не по плану. У хозяина случился приступ радикулита, а приглашенный гость, не способный отдыхать под неиссякаемыми импульсами доброты, кинулся ему на помощь. Народ в зале откровенно веселился, ибо нет ничего смешней, чем созерцать, как кто-то другой попал в нелепую ситуацию. Изредка я бросала взгляд на молодцев, что расположились в самом центре партера, откровенно перекрывая видимость всем сидящим за их спиной. Они сидели прямо, плотно вбив свои крепкие зады в изящные сидения. Сидели, без единой эмоции, просто смотря на сцену. Их лица напоминали лицо директора школы, что, проходя по коридору, вдруг решил заглянуть в кабинет, где над удачной шуткой дружно смеялся весь класс во главе с учителем. Такой лицо способно любое хихиканье в одну секунду превратить в заикание.
Затем я снова забывала о молодцах, легко переключаясь на динамично развивающиеся события на сцене. Гость путал все и всех. Кульминацией стала роковая ошибка, когда он принял жену за любовницу. В зале все затаили дыхание - мужчины с сочувствием, женщины с легким привкусом мести. И вдруг раздался сочный мужской баритон, перекрывающий все шумы в зале: «Вот зараза валит!». В этой фразе было столько понимания, столько мужской солидарности, столько прожитой истории, что все невольно повернулись на источник звука. Это был один из молодцев, он смотрел на сцену с такой горечью в глазах, что казалось, что вот-вот и из них выкатится одинокая слеза и побежит вниз, ловко перескакивая подбородки. Но мысль, что он мужик, а мужики не киснут, тут же собрала его лоб в мощную складку, где и слезы, и эмоции оказались намертво зажатыми. Он продолжал сидеть прямо, сжав кулаки и целенаправленно буравля взглядом сцену, а точнее, гостя. В зале народ замер, втянув в себя все звуки, стараясь даже через раз дышать, ибо сомнения о стандартном завершении данного театрального шедевра плавно поплыли по рядам.
Затихли и актеры на сцене. Хозяин, что провел большую часть представления, раскатываясь, лежа животом на пуфике с колесиками, выпал из сценария, позабыв о приступе радикулита. Он слегка сполз на пол, и осторожно наблюдал за необычным зрителем из-под декоративной скатерти, свисающей со стола. Остальные персонажи мелкими шажками задвигались к кулисам, делая между движениями позу «суслик в степи». И лишь гость, прижатый к декорациям метнутым молодцем взглядом, обреченно стоял на месте с лицом, выражающим надежду, что может быть сегодня день не по фен-шую для коды его театральной карьеры. Пауза в зале переплюнула Станиславского и стала почти неприличной, как вдруг вновь раздался голос, теперь уже второго молодца. Он обращался к актерам, и в его голосе звенел неподдельный интерес и нескрываемое нетерпение: «Робя, чё замерли? Чем дело-то кончилось?». Гран-при в партер!
Что не говори, а мужчина в театре – это отдельная история. Сколько живу, столько поражаюсь мужеству жен, выводящих свои половины в свет. Особенно, если данное событие выпадает на третье января. Оно и понятно – распадающиеся на молекулы салаты не усваиваются даже под водочку, бока и зады от сидения и лежания начинают побаливать, а память на первое и второе число похожа на пазлы, где половина деталек утрачена с концами и восстановлению не подлежит. Остается одно – выход в люди. И желательно туда, где не поднимают тосты и хотя бы часа два нужно находиться в брюках. В тот год Дом актера решил под своей крышей собрать тех, кто надумал встряхнуться, чтобы затем еще семь дней продолжать празднование нового года. Удивительно, но зал был полон. Второе удивление вызывало количество мужчин, изъявившие желание припасть к культурному источнику вместо горячительного. Но это удивление прошло быстро. Мужчины, одетые в костюмы, выбритые, хоть и местами опухшие, благоухающие свежи-подаренными лосьонами и одеколонами, театральные богему напоминали ровно до момента, пока не погас свет. Как только на партер опустились сумерки, а звукорежиссер запустил первые аккорды, мои соседи мужского рода, слегка сползя на креслах, вытянув ноги вперед и скрестив руки на груде, дружно засопели. Ни угрожающее шипение, ни толкание локтем в бок в исполнении жен не могли изменить положение дела. Мощный храп перекрывал всё – действие на сцене напоминало немое кино, где фоном шумел океан. Периодически актеры с недоумением косились в зал, никак не понимая, что за фонограмма идет эхом. Как не странно, но ко второму акту проснулись всё, ибо в этот момент на сцене развернулись шутки над мужчинами нетрадиционной ориентации. Но затихший океан не спас положения – для меня так и осталось загадкой, что же я такое смотрела третьего января? Правда один плюс есть – ибо после спектакля мы с подругой еще неделю развлекались, обсуждая варианты сюжета, пытаясь прийти хоть к каким-то общим линиям происходящего. И бис мужской непосредственности!
Если выводить мужа в театр – это как совершать променад с мешком картошки на плече, то поход в театр с детьми – это купание двух чиа-хуа в одном тазике. Ребенок честен и открыт в своих реакциях и далек от этикета - ему сложно объяснить, почему не нужно ковырять дырочки в обивке сидения и тыкать в актеров пальчиками. В результате детская непосредственность способна превратить любой знакомый сюжет в новую интерпретацию.
Однажды мы пошли с дочерью на детский спектакль про Алладина. Огромное уютное кресло, приятная музыка и мягкий полумрак за считанные секунды отправили мою шестилетнюю дочь в дремотный нокаут, и пока детка мирно просопела большую часть представления, я наслаждалась игрой и костюмами. Прямо перед нами на нескольких рядах сидели ученики седьмых классов. Девочки сидели чинно, положа мамины клатчи на острые коленки и осторожно шурша в них фантиками от конфет. Мальчишкам откровенно было скучно, они крутили головами в поисках развлечения, как вдруг... И тут я сделаю отступление. Подружку Алладина – Жасмин, играла симпатичная травести со смазливой мордашкой, она настолько была лишена женских прелестей, что даже откровенный восточный костюм ярко-желтого цвета, украшенный всякими сверкающими стразиками, не будил мужское воображение – глаз скользил ровно от чалмы до туфлей с загнутыми носами, ни за что не цепляясь и нигде не спотыкаясь. Пока, согласно сюжету, она не повернулась спиной к зрителям, обращаясь к Алладину, стоящему в глубине сцены. Театр сотрясло от громкого свиста и многочисленных возгласов: «Вот это да!». Вздрогнув, Жасмин повернулась к зрителям лицом – все стихло. Снова разворот к любимому, и снова свист и крики восторга. Мелко подрагивая, актриса, совершив повороты туда-сюда еще пару раз, приняла решение не поворачиваться к залу спиной, и остаток своего монолога она произносила, странно запрокинув голову куда-то - толи в бок, толи назад, и не менее странно заламывая руки, которые должны были нацелены на Алладина. Созерцая этот акробатический выверт, семиклассники разочаровано бурчали. Их лишили такого увлекательного зрелища – сзади травести обладала попой Дженни Лопес, что, будучи обтянутой ярко-желтым атласом, да еще и под светом софитов, с точностью снайпера направленных осветителем прямо на пикантное место, воистину была прекрасна и достойна свиста и возгласов: «Вот это да!». Аплодисменты в студию!
Но самое неблагодарное занятие – это вывод на утренний спектакль деток, единственное жизненное достижение которых – это умение усидеть на горшке, не заваливаясь на бок. Однажды «залетный» театр давал в нашем городе «Красную шапочку». Осчастливленная разнарядкой билетов, я повела свою младшую группу на представление. Плотно «вбив» по два ребенка в сидение и положив на колени сумку с запасными трусами, я погрузилась в созерцание знакомого с пеленок сюжета, где глупая девочка, вооруженная корзиной с пирогами, шарахалась по лесу в поисках приключений. К сожалению, мои приключения начались раньше. Одна часть детей тихо засопела, вторая же перешла в привычное детское русло – «пить, пИсать, гулять». Я металась вдоль первого ряда, щедро выделенного моей группе и, как «золотая рыбка», исполняла желания. Спасибо волку, что в какой-то момент решил покинуть сцену и, пощелкивая огромной челюстью, пройтись перед моей малышней. Эффект был мгновенный – детки, затихнув и лишь хлопая ресницами, на некоторое время забыли про свои хотелки. Правда, кое-кому пригодился запас трусов. Остаток спектакля мы досмотрели в относительном покое. Короче, за два часа «театральных мук» меня порадовал только один ребенок – трехлетний Мишенька, маленький росточком и серьезный не по годам мальчик в круглых очках, что два часа отсидел, сосредоточенно смотря представление. Именно его меня дернул черт спросить: «Ну, как понравился спектакль?». Мишенька повернул в мою сторону свое умное личико, и, поправив очки пальчиком, произнес: «Маразм!». Плачь Мельпомена, браво мужская мудрость!
Такие истории всегда хочется закончить как-то эпически, жизненно мудро, одновременно снисходительно философствуя по-стариковски, но увы и ах, в голове крутится лишь фраза из советского фильма, давно ставшая аксиомой – «культура всё еще в долгу перед народом». И пока это будет оставаться приоритетом – сюжет в партере будет запоминаться сильнее, чем действие на сцене, а театр реальности продолжит держать пальму первенства по абсурду.
