19. Раздвиньте мне веки

Научно-фантастический роман Кластер. Часть первая.

Источник: https://xn--80aacco7a1al3a7bs7e.xn--p1ai/
Авторский сайт: Ревущаябочка.РФ
Источник изображения: images.yandex.ru


Глава 19. Раздвиньте мне веки

- Лежал-лежал бич в кустах в самых полных отрубях, а к нему в штаны уж заполз. Встал бич пописать, рылся-рылся, всё никак не мог найти нужную деталь организма, потом всё же нашёл и конечно обрадовался. Вытащил ужа за головку, стоит, покачивается, ждёт-пождёт, а струи всё нет. Наконец бич разозлился, поворачивает змея к себе головкой, всмотрелся и спрашивает: эй, чувак, так ты писать будешь или глазки строить?!
- Представляешь, если бы там и вправду глаза были?! Чего б только они ни видали! Особенно, когда до тошноты гоняют взад-вперёд. Немудрено, что всё время рвать тянет.
- У докторов, я слышал, такое есть. В смысле прибор. Эндоскоп называется. Только его не стошнит и не вырвет. А так всё то же.
- Что только врачи ни придумают, лишь бы подсматривать, куда не просят! Наглядеться не могут, сволочи. Это, как их, экс…эксгибиционисты! Во!
- Ни хрена себе ты выдал, бичара! Тоже грамотный, что ли?!
- Так бич же! Бывший интеллигентный человек – бич!

Крепыши-доходяги Норкин и Мухортов негромко вели промеж себя вот такую, чрезвычайно обстоятельную беседу за жизнь. Повод был, всё сделать правильно. Поскольку сами в этот момент подглядывали, куда не просят. Прочно сидели фронтовые друзья-товарищи супротив бомжомамки леди Кры, сильно разметавшейся во сне, и со слабым, безутешно ностальгическим интересом рассматривали пупырчатые лодыжки камышовой зайчихи. Интересно стало пытливым юннатам как же всё замечательно устроено у неё. А то подзабыли слегка. Не мешало бы заново освежить это дело с помощью какого-нибудь эндоскопа, паче чаяния найдётся. Причём Норкин и не поминал, что ему якобы на один раз осталось. Чёрта с два! Вероятно, потому что его собственный змей слишком большие глазки внезапно принялся строить. Вероятно, в тошноте от нахлынувших воспоминаний. Так что не до мелких надобностей стало. Как бы не вырвал раньше времени!

Чрезвычайно интересное природное изделие плавало в глазах полуподвальных естествоиспытателей, словно разделанная лягушка в собственном соку, а может и будто иная акулья приманка. Разметалась, слюни пустила и разулыбалась во сне. Вдобавок настолько отчётливо прорисовывалась по всем абрисам, что не нужно было никакого ни эндоскопа, ни телескопа с микроскопом. Бери как есть, да изучай, вдоволь удовлетворяй свой сугубо научно-исследовательский интерес. Пока мутить не станет и самого не вырвет. Доцент хорошо видел, как малыш карла буквально залютовал при созерцании всей этой неизбывной красоты. Попросту не сводил со всё более волнующихся бомжиков остановившегося яркого, буквально гиперболоидного взгляда. Такие глазки сам принялся строить этот змеёныш, что всем вокруг в преддверии настоящего извержения можно было позабыть навсегда о любых своих надобностях. Тем более естественно-научных. Некому было даже содрогнуться при виде столь замечательной картинки. Бомжики, чрезмерно углубившись в тему, всё ещё ничего особенного вокруг себя не замечали. Мухортов застенчиво признавался приятелю:
- Мою кобру тоже звали Зайчик. Правда- правда. Но и эту гюрзу знаю, как облупленную. Она людоед. У моей жены был такой же взгляд. У неё ещё на правой сиське колдырь есть, такой чёрненький. У этой змеи, не у жены. А у этой за ухом ещё и второй есть, вроде вишенки на торте, только чуть посветлее. Это от переедания человечинки. Вот щас повернётся, увидишь. Говорят, в наше время все ведьмы имеют такой QR-доступ. Вскрывается наподобие эквайринга. На раз. Только приставить надо. Да телефон приставить, телефон, дурень! Ты чего?!

Тогда Норкин также чистосердечно, но на это раз куда более прямолинейно, буквально выпалил в ответ, как на духу теперь, то есть, практически одним махом исповедался:
- Вот бы уконтрапупить её… в смысле у-контрабандить!
- О-па-на-а!
Точно! Вот это была мысль! Царская! Где же она была раньше?! Даже встрепенулись оба сокола. И приосанились насколько были в состоянии.
- Тебе не кажется, что эту дырку нам подогнала вселенная?!
- Так и что, будем теперь мышку из неё караулить? Наверняка зубастая окажется, учти.
- О-ё-ёй! Оттяпает последнее! Нет- нет! Я – пас!
- Много не просим, - всё ещё нерешительно пробормотал Норкин, - палок по восемь.


Доцент иронически хмыкнул и подмигнул тоже грамотному бичу, а также сыщику Осклизкину:
-  «Природа-мать, когда б таких ###дей Ты иногда не посылала миру, Заглохла б нива жизни!..». Во студенчестве у меня имелся друг гинеколог Витя Кудлаев из меда. Был широко известен на курсе застенчивой, но крылатой приговоркой: «Будь я девушкой, никому бы не отказывал!».
- Нормальное кредо. Каждый мужик подписался бы. Наверно профессорский сынок, больно застенчивый урод. Нам бы сюда его. Сходу подженили бы на нашей бомжомамке.
- В точку попал. Потомственный гинеколог, из той ещё семейки, что никак насмотреться не могут.
- Поначалу я сдержался, сразу не уписался от смеха, но теперь точно не выдержу. С ума сойти, какие экземпляры духа и воли! – Не выдержав, всё же захохотал сыщик.

Кое-как подошедший временно писюкастый злыдень Жорик тоже и туда же встрял. Как без него?! Сострил, будто ещё состоял при таких делах, хотя сам даже стоять почти не мог:
- Л-ложись, девка, б-большая и маленькая!.. - И сам лёг. Вернее, рухнул плашмя на своё койко-место. Так что не сокол. Нет.
- О! Ещё один гинеколог!
- А я рискну. Лучше стыдно, чем никогда!
Норкин оказался единственно настойчивым. Гвозди бы делать из этих людей! Инициативу свою лелеял, как любимую креду. Совершив чистосердечное признание насчёт уконтрапупить и рискнуть, он попытался и действовать по высказанному собой же алгоритму. Подошёл к затихшей акульей приманке, раскачиваясь, попробовал расстегнуть штаны. Вероятно, ужа хотел из них вынуть, да заглянуть давнему приятелю в глазки, вдруг очнётся дружок, да и подскажет порядок дальнейших действий. Не пора ли, прости господи, истратить неприкосновенный боезапас, без захода в порт приписки. Или даже дозаправки в воздухе. Отважный естествоиспытатель постоял ещё немного, выписывая головкой змея угасающую синусоиду, изо всех сил держась за ускользающего в страхе отечественного производителя - и всё-таки о чём-то ещё и думая при этом. Вероятно, колебался, не хотел тратить последний патрон на столь сомнительную дичь. Однако разве можно думать при таких делах?! И что это такое вообще?! Тем временем патрон видимо уже отсырел.

Глаза у карлы стали полностью затягиваться голубоватой плёнкой. Ему единственному сделалось стыдно. Фредди сильно побоялся, что какая-нибудь расправа произойдёт прямо сейчас и на месте, не отходя от кассы. Однако и это пронесло, хорошо, что на сей раз не жидко. Бомжик махнул рукой или чем-то там другим, прижмуренным, что ещё за ним по номенклатуре числилось. Может колдыря на правой сиське у бомжихи устрашился, не дай бог раскроет код доступа раньше бегства. Нет, он тоже пас! Тогда поспешно затолкал перепуганный эндоскоп поглубже. Точнее, тот сам со страху так запрятался, что полностью втянулся, как дождевой червь, будто схлопнулся в ноль. Теперь и днём с огнём не нащупать. Затем несгибаемый рейнджер развернулся, едва не упал, выровнял дифферент на корму и всё-таки избрал курс на свою кровать. Принялся по мере возможности устойчиво продвигаться по вновь прокладываемому маршруту и в полном соответствии с вновь открывшимися обстоятельствами дела.

В глазу звёздного засланца пульсировала красноватая жилка, словно непрерывно мигающий сенсор в навороченном гаджете, в аварийном режиме тестирующем все коды подряд. Зрачки сузились, как на очень ярком свету. Тогда Мухортов взял и с места по следам приятеля всё равно не тронулся. Сразу последовал всеобщему примеру, поступил наиболее грамотно - ограничился глазами. Слава богу они ещё располагались прямиком на морде лица. Поодиночке, слева и справа от носа.
Иные обитатели полуподвала вели прочие беседы промеж себя - при ясной лампочке под потолком и при совершенно неясном мерцании внутри чего-то совсем уж неотчётливого и с давно разломанным доступом к миру скорбному сему. Словно мечтательные жабы на философском семинаре бизнес-план для Ассоль составляли. Будь в наличии жабры – слиплись бы от предвкушения!


Теперь солировали, как обычно, бывший сыщик, некогда пожиратель маленьких людских судеб, а также позавчерашний доцент некоей послезавтрашней творческой специальности. Ныне оба стихийные педофобы, откровенные нелюбители маленьких хоть мальчиков, или тем более, прости господи, девочек. Они сидели в обнимку на одной и той же кровати и хриплыми начерниленными голосами пели до неприличия суверенный гимн родной страны. Бывает у людей и такой извращённый эндоскоп в голове. Практически не жмурится при извлечении. Когда внутри черепа совсем плохо и перемыкает где-то в основном контуре, тогда да, иногда может и встать на краткосрочную профилактику или для новой трансформации.
С потолка тем временем падали полностью отключенные мухи. Или же то были кусочки омертвевшей штукатурки, теперь совсем не разобрать.

Приятели упорно оставались кем по сути и были, натуральными в собственному соку бомжиками, сиречь, профессиональными подонками, природными бичами да скирдятниками и всё давным-давно с себя и в себе пропили. На непревзойдённом исполнительском уровне звучали из их просаженных глоток проникновенные слова о свободе и славе дорогого отечества, рассадника всеобщей любви и прочей загогулины за други своя. Чётко прослушивалась также тема сильно ненавязчивого андерграунда, в каком интересном гробу они их на самом деле хотели бы повидать, да ещё и в каком именно положении сделать. И свободу ту и славу. Доцент как-то всё больше предпочитал консервативную position number one. Дурачок никогда не любил извращений. А они его.

Однако от принятого ли на душу чрезмерно лилового градуса, от невероятной ли силы певческого своего искусства, а может от чего ещё, но в данный конкретный момент и сыщик Осклизкин и доцент Серёгин всё же потеплели между собой. Даже почти перестали ссориться. Как-то позатихло нездоровье в самых разнообразных органах и тканях, на что до этого постоянно друг другу жаловались. С каждым новым пугающим звуком из роковой зыбки эти жалобы и песнопение стихали ровно на один децибел. Заодно убывали ровно на одну октаву и один такт. Пока все не сошли на нет. Что касается последующего затем текста по-прежнему обязательной коммуникации, то тут совсем ничем похвастаться нельзя было. Разве что чуть более качественным мычанием и отдельными, отчасти ещё членораздельными звуками, сначала гласными, а потом и будто заглохшими, едва шипящими, иссякающими согласными.

К этому времени весь народ, в смысле наиболее передовая часть, экипаж элитного бомжатника, оказался практически никакой. То ли совсем уж клинически безмолвствовал, это когда с мальчиками кровавыми в глазах, то ли всё ещё блекотал что-то практически несусветное. Новое царство небесное призывал и поэтому никак не мог считаться ни весёлым, ни даже находчивым. За что его только сюда поместили?! Но главное –