Ирландские ритмы, танец рил — звонкий, как весенний ручей, стремительный, как порыв ветра. Праздник какой‑то на улице: пахнет жареным хлебом и мёдом, смешиваются голоса, смех, переборы скрипки и бой бодхрана. Крестьяне танцуют, и кажется, сама земля пульсирует в такт.
Двое в башне — Королева и Шут. Она стоит у узкого окна, пальцы впиваются в холодный камень подоконника. Он позади, почти неслышно переминается с ноги на ногу, боясь нарушить её молчание.
— Ты слышишь? — наконец спрашивает она, не оборачиваясь. — Это как сердцебиение мира.
Он улыбается:
— Это просто рил, ваше величество. Но если хотите — пусть будет сердцебиение.
Она поворачивается, и в её глазах — то ли упрёк, то ли вызов:
— Почему ты не зовёшь меня танцевать?
Он делает шаг назад, шутливо поднимает руки:
— О, ваше величество, разве подобает шуту вести королеву в народном танце?
— А разве подобает королеве смотреть, как другие живут полную жизнь, пока она лишь наблюдает?
Он молчит, понимая, что это не вопрос. Потом тихо говорит:
— Тогда идём. Но предупреждаю: я плохо танцую.
— Зато ты умеешь смеяться, — отвечает она и берёт его за руку.
Низенькие белёные домики, девушки и парни в больших башмаках и ярких носках в поперечную полоску задорно танцуют рил. Шут ведёт к ним свою королеву. Сначала она ступает осторожно, будто пробует воду ногой, но ритм захватывает её: шаги становятся увереннее, плечи расправляются. Волосы её рассыпаются по плечам, она счастливо улыбается.
Музыка — как волна, которая несёт и не даёт упасть. Шут смеётся, кружит её, и на миг ей кажется, что она летает. Но вот он делает смену партнёрши, и Королева видит, как он обнимает другую за талию, смеётся, что‑то шепчет ей на ушко.
Её сердце сжимается. Она продолжает улыбаться, но теперь улыбка — как маска, тонкая и хрупкая. В голове мечутся мысли: «Он всегда был таким. Это игра. Это просто танец. Но почему так больно?»
Однако музыка не ждёт. Партнёр ловко ведёт её в танце, они делают переход на другую половину круга, ближе к музыкантам. Скрипка взвивается ввысь, барабаны бьют в унисон с её пульсом. Ей становится весело. Дыхание сбивается, но партнёр не сбавляет темп. Она подхватывает подол платья, как простолюдинка, и чувствует, как внутри разгорается огонь.
Уверенный взгляд партнёра, белозубая улыбка — у Королевы словно открывается второе дыхание. Азартный ритм подстёгивает, и она, горделиво вскинув голову, продолжает танец. Теперь она не просто королева — она женщина, которую ведёт музыка.
Шут, делая очередную смену партнёрши, вдруг теряет из виду свою Королеву. Он ещё какое‑то время держит улыбку на лице, потом останавливается, и, не глядя на оставленную посреди круга девушку, пробирается среди танцующих пар к плотно сбившимся аплодирующим зевакам. Расталкивая их, он пробирается к середине круга.
Здесь он видит её и не узнаёт. Глаза её горят, на вечно бледном лице яркий румянец, волосы вьются по плечам, она танцует божественный рил. Она божественно танцует рил. Она — Королева.
Лицо его искажено гримасой. В ней страдание, боль, даже ненависть. Ненависть к себе или к ней? Или к обоим? Что творит с влюблёнными сердцами неуверенность в любви? Как тонка граница между ними. Но она становится прочнее и сильнее с каждым мгновением.
«Я должен был остаться с ней. Я должен был сказать. Но теперь поздно», — думает он, и эта мысль режет острее ножа.
Решайтесь! Ещё не поздно остаться вместе на одной стороне стены, оставив по другую её сторону ненавистное недоверие.
Двое в башне — Королева и Шут.
Он преклоняет перед ней колено и подносит к холодным губам её холодные пальцы, еле касаясь их. Потом встаёт и, почтительно склонив голову, подаёт прошение об отставке. Она бледнеет. Вчерашнего румянца как не бывало. Вчерашнего веселья как не бывало. Вчерашнего танца как не бывало. Лучше бы его не бывало.
Она смотрит на бумагу, на дрожащую подпись, которую ещё не поставила. Вспоминает его смех, его руки, ведущие её в танце. «Это конец?» — спрашивает она себя. И сама же отвечает: «Нет. Не может быть».
Она подписывает. Он уходит.
О, Королева! Королева, ты юна, но уже слышишь истину. Ты знаешь, что любовь — это не только радость, но и риск. Что доверие — это мост, который рушится от малейшего сомнения. И всё же…
У подножия башни слуга держит за уздцы запряжённого коня, ожидая господина. Тот, тяжело спускаясь вниз по винтовым лестницам, вспоминает, как легко бежали вчера по этим лесенкам вместе. Как она смеялась, когда он споткнулся на третьей ступени, как они пили чай на балконе и смотрели на закат.
Еле переставляя ноги, точно внезапно им овладевает странная болезнь, он подходит к слуге, берёт из его рук уздечку, треплет по морде нетерпеливо танцующего на месте коня. Ставит ногу в стремя и через миг он уже в седле.
И только сейчас обращает внимание на то, что до сих пор сжимает в руке лист бумаги. Разворачивает. Подписи Королевы нет. Вместо неё строки:
Возьми свой волшебный бубен,
Сыграй мне, мой храбрый Шут,
Предаст только тот, кто любит,
Все прочие просто лгут.
Он перечитывает письмо трижды. Ветер треплет край бумаги, а он всё смотрит и не может поверить. Потом резко разворачивает коня и скачет обратно — туда, где в башне ждёт Королева. Туда, где ещё звучит в его памяти ритм рила, где ещё живы её глаза, полные огня и надежды.
Потому что любовь — это не про «было» или «будет». Это про «сейчас». И если ты ещё можешь вернуться — вернись.
| Помогли сайту Праздники |








Но твоя королева уходит,
Мой король, твоя сказка печальна,
Лишь на грустные мысли наводит.
Королева, моя королева!
Было нам в нашей сказке неплохо,
Ты со мной не была одинока.
Королева! Не уходи!
Мой, король, я тебе на прощанье
Подарю колокольчик хрустальный,
Если будет тебе одиноко,
Он споет тебе песни мои.
Королева моя, королева
Будет твой колокольчик хрустальный
В нашем замке звенеть одиноко
В нашем замке звенеть о тебе...
Была такая старинная песенка. Ваша прелестная миниатюра напомнила мне ее.
Спасибо Вам!