Периодически натыкаюсь на современное поливание грязью советских солдат, освободивших от нацизма Родину и Европу. Людям пытаются вбить в голову что Красная Армия была сборищем воров, убийц и насильников. Именно такими пытаются представить сейчас нас наши бывшие союзники, опиравшиеся на дневники Геббельса и его пропаганду.
Разумеется, советские солдаты не испытывали тёплых чувств к гражданам Германии, которые были виновны в бедах и страданиях, выпавших народам СССР в ходе войны. И доказывать, что все советские солдаты были белыми и пушистыми, не буду. Просто передам рассказы отца об этом периоде Великой отечественной войны, как прямого ее участника. Именно так, как он рассказывал, в диалогах и монологах. Многие истории отца, по горячим следам, я записывала. Некоторые по моей просьбе он записал сам. Всю войну отец прошел в разведке, начиная заместителем командира роты разведки и заканчивая майором, заместителем начальника оперативного отдела штаба дивизии, 385 стрелковой Кричевской Краснознаменной ордена Суворова дивизии. В ней, в этой дивизии, он и провоевал всю войну.
Первый рассказ «Поляки».
«Как только мы пошли по чужой территории, был издан приказ о запрете якшаться с местным населением. Запрещалось не только грабить или насиловать кого-то, а просто разговаривать. Нам его в штабе прочитали и разъяснили, мы передали своим бойцам. Приказы были разной степени секретности и по-разному доводились до разных подразделений. На чужой территории были националистические формирования: на западной Украине, в Польше, в Прибалтике. Армия с националистами воевала, плюс специальные подразделения «Смерш». Болтун находка для шпиона - фраза такая была. Что касалось нас, то нам запрещалось входить в местный магазин в составе менее, чем три человека. И на постой тоже стать в составе не мене трех человек. Хотя на постой к местным крайне редко становились. Пустые дома занимали часто. И то, в основном, офицеры с ординарцами. А солдаты жили по - военному, в блиндажах. Но всяко бывало. В небольшом польском городке заняли часть приличного дома. Там нас сам хозяин пригласил, пожилой поляк. И поселились у него три офицера с ординарцами и денщиками. В общей сложности человек семь. В конце войны у некоторых офицеров, чаще у штабных, появились денщики. Они может и ординарцами тоже числились, но использовались как денщики. И были они часто из негодных к строевой службе после ранения солдат, но желающих до воевать со своей дивизией. Так вот, что нас поразило: именно к нам, к офицерам, пришел вечером хозяин дома и предложил выбрать девушку из двух своих дочерей. У него две дочки были, совсем девчонки: одной лет шестнадцать, а вторая не старше тринадцати. То есть совсем подросток. Отец девушек говорил вполне понятно, по-русски, с акцентом: «Не хотят ли паны офицеры девушек, за туфельки, отрез, часики или украшение. На ночь». Мы, три взрослых мужика, были в шоке. Как отец может торговать своими дочками? В Германии на подобное не наталкивался. А вот в Польше было. Даже если бы девчонки были взрослые и это был бы банальный дом терпимости, офицеру это «общение» грозило бы малоприятным объяснением с Особым отделом (Третьим отделом) или «Смершем». И офицер мог попасть под трибунал и в штрафбат. На другой день, мы из этого дома ушли, от греха подальше.
Поляки нас ненавидели, как немцев. Мы для них не были освободителями. Россия еще с дальних веков воевала с Польшей. С Армией Крайова были стычки. Потом создавалась просоветская Армия Людова. Мы как-то шли параллельно с подразделением армии Людова и переговаривались между собой о том, как бы на привале с поляками пообщаться: может кто знает польский. «Людовец» в польской форме на чистом русском рассмеялся: «Общайтесь», - говорит,-"У нас в подразделении четыре поляка, остальные белорусы».
Уже после войны, когда меня ранило, я в госпитале долечивался в городе Лодзь. И со мной в палате лежали белорусы из армии «Людова", один в звании капрала был. Вот вместе с ним и еще одним солдатом, нам пришлось драться с вполне здоровыми польскими парнями. А было так. К нам в госпиталь девочка приходила лет двенадцати, она русский знала, видимо кто-то в родне был русский. Она пела нам русские и польские песни и выполняла небольшие поручения. В магазин ходила за покупками: селедка, сигареты, алкоголь. Сдачу мы ей оставляли. Все, что она покупала, было хорошего качества. Но как-то она не пришла, и мы, ходячие, решили сами сходить в магазин, втроем. У меня колено раздроблено, но гипс врачи доложили аж до паха и еще гипсовая накладка на груди, видимо ребра тоже задеты. И я с костылем, но ходячий». «А если колено раздроблено, зачем гипс до паха?» - спрашиваю я отца. Отец в ответ смеется, но отмахивается. Я не могу понять «почему» и ною. «Ладно, расскажу», - говорит он смеясь. «В моей палате лежали с конечностями. И вроде операция хорошо проходила, но у многих могла начаться гангрена. Ну и слух прошел между ранеными, что гангрена мочой лечится. И, вроде, кому-то помогло. Ну врачи стали так гипс класть, чтоб было невозможно под гипс написать. Бойцы смеялись, что меня до груди загипсовали. Но гипс не цельный был, из двух кусков». Оба хохочем.
Отец продолжает: «Пришли мы в магазин, цены для нас оказались намного дороже, чем нам девочка покупала, а качество дерьмовое. Ну это потом разобрались. В магазине три поляка были, стали они в нашу сторону с явной ненавистью смотреть и между собой о нас говорить. Понимаю, что что-то мерзкое, но я язык не знаю. И тут наш бывший капрал польской армии как врежет одному из поляков, да по-польски ему начал что-то кричать. У капрала одна рука полностью в гипсе. А на второй кулачище здоровенный. Завязалась драка. Я костылем мотаю, чтоб ко мне не подойти, но один из поляков меня все же в грудь кулаком стукнул, но гипс то не видно, он же под пижамой. Да, у нас пижамы были больничные. Стукнул он меня по гипсу рукой и сам аж заплакал от боли. Так что гипс меня спас. Хозяева вызвали комендатуру, польскую и русскую. Забрали нас в польскую вместе с русским представителем. Там наш капрал коменданту польскому все по-польски объяснил, нашему переводчик все переводил. Польский комендант своим полякам еще раз врезал собственноручно. Те стали извиняться и предложили выпить вместе. Но мы отказались и нас отвезли в госпиталь. Всех троих, вымазанных селедкой, ржавой и не вкусной».
Рассказ второй «Бывший».
К сожалению, спросить не у кого в каком городе была история ниже. Вроде в каким-то небольшом немецком городке, избежавшим сильного разрушения. Но ведь важна суть.
«Три офицера зашли за сигаретами и чаем в небольшой магазинчик на уже завоеванной территории. В магазинчике, не смотря на войну, вкусно пахло кофе. Так как немецкий знали на уровне «хонде-хох», то смотрели на витрины и переговаривались между собой по поводу запаха кофе и как спросить по-немецки цену. Пожилой грустный мужчина стоял у кассы и с интересом следил за парнями. Потом что-то сказал на немецком хорошенькой девушке, и та принесла на маленький столик три маленькие чашечки кофе. Парни удивились, немного растерялись, а пожилой мужчина сказал на чистом русском: «Здравствуйте, господа офицеры». Парни растерялись еще больше. За оружием потянулись. А «немец» просил их рассказать о стране, которую он покинул после революции. Что могли сказать парни? Что они победители, а страна замечательная! Мужчина же рассказал про себя. Что бежал от революции, что женился на немке, что магазинчик достался от ее родителей, что два его сына погибли в этой войне, так как служили в войсках Вермахта. И осталась только дочь. Потом он подарил парням пачку чая и пачку хороших сигарет. Отмахнулся от денег. А в глазах были слезы. Обращался к ним очень почтительно: «Господа офицеры». И «господа офицеры» ушли в совершенной растерянности. Правда в части сами рассказали сослуживцам о данном случае и сигаретами угощали. А вот чай заварить и выпить не успели. А на следующее утро пришлось писать объяснительную в Особом отделе всем троим. Возможно кто-то из участников написал раньше по собственной инициативе или кто-то из слушателей. Нераскрытую пачку чая отобрали, как и остатки сигарет. Особо не ругали. Предупредили не брать никаких подарков от местного населения, особенно от «врагов советской власти».
Доносительство на своих сослуживцев в Особый отдел было обычным явлением. Как знакомство с «господами офицерами» отразилось на жизни бывшего русского, отец не знал. Мог и в тюрьму загреметь на родной земле. Как бывший эсер С. П. Постников. После прослушивания рассказа, я спрашиваю: «Что все друг за другом следили и доносили?» Отец отвечает, удивляясь моей подростковой наивности: «Следили и доносили задолго до войны, но во время войны — это нормальное дело. Знаешь, сколько в начале войны было перебежчиков? А то что ходить в составе не менее трех - это тоже понятно, больше шансов остаться живым. Одного по башке стукнут и прикопают на огороде. А три бойца- это нормальная рабочая группа. Разведчики за «языком» тоже чаще втроем ходили».
Рассказ «Донос в «Смерщ»».
Мне кажется эта история самая интересная. И более всего показывает, как было «легко» насиловать немок.
Все, Берлин взят. Штаб 385 дивизии занял большой особняк немецкого военного. Хозяин вместе с женой застрелился у входа в дом. Видимо, гитлеровские усики и челка были модны в Германии. Из дивизии доложили в штаб армии, что застрелившийся похож на Гитлера. Там ответили, что похожих уже штук пятнадцать. Жилые дома Берлина были не везде разбиты до непригодности к жизни, некоторые вполне целы, выбитые стёкла не счет. Дивизия и заняла десяток больших домов подряд, домов свободных от населения. Дом, в который попал отец, был двухэтажным в виде узкой буквы «П» с маленьким внутренним двориком, выход из которого закрывал боковой фасад другого небольшого дома. Этот дом поменьше был по форме близок букве «Г». Бойцы тоже зашли в него и нашли в его подвале сбившихся в одной комнате с десяток плачущих немок с детьми. Немки падали на колени, прикрывали собой детей. Наши проверили все вещи, оружия не нашли, здоровых мужиков тоже. Решили местных тут так и оставить, заодно переселить сюда всю обслугу из занятых домов, если она будет. Хозяева либо сбежали, либо застрелились. Но могли и косить под обслуживающий персонал. При немках были дети разного возраста: от пеленочного до лет двенадцати. Скорее всего, этом маленький домик был как раз домиком для прислуги хозяев особняка.
Занятый большой дом на первом этаже имел обширный холл с верхним светом, кухню с комнаткой для прислуги и стену с библиотекой на два этажа. На втором этаже располагались спальни, кабинет и ванная комната. Заглянув в ванную, офицеры остолбенели. Ванная представляла собой большую комнату с окном, посреди которой на золотистых ножках льва стояла огромная ванная белого цвета. То ли мраморная, то ли керамическая. К ванной подходило две латунных трубы с кранами – для холодной воды и, видимо, горячей. Труба с горячей водой шла от котла, расположенного рядом. Котла на дровах с большим встроенным баком. Внизу под котлом на полочке лежали аккуратные
