планировали с Петей создать подпольную типографию и издавать свой нелегальный революционный журнал, который можно назвать так же: «Молодая Россия»…
Проверка записных книжек капитаном Бочкиным
И вот, в одну памятную ночь, когда все на смене спали, а я что-то читал или писал, вваливается к нам в помещение, очень злой, капитан Бочкин — и решительно командует:
«Все свои личные записные книжки — на стол!»
И объясняет это тем, что у кого-то из наших он случайно обнаружил в его записной книжке — какие-то переписанные секретные коды…
У меня — три записных книжки. Одна другой стрёмней. За любую — можно оказаться за решёткой всерьёз и надолго. Какую показать?!.
Пришлось выбрать ту, которая мне показалась, при всём огромном риске, наименее провальной…
Однако, там — с самой первой страницы — у меня уже было прописано:
«Программа Союза революционеров-марксистов...»
Только весь фокус заключался в том, что писал я это не кириллицей — а латиницей. В этом только и заключалось всё моё шифрование…
Меня, сколько помню, Бочкин, пройдя по кругу, проверял последним…
Смотрит с недоумением в мою записную книжку — и спрашивает:
«Это что у тебя за ху...ня?»
Говорю:
«Да я немецким занимаюсь!..»
Я действительно занимался немного немецким — он у меня был и в школе, и в институте, и вообще он мне нравился…
Он опять пялится в мою записную книжку, шевелит губами, что-то пытается прочесть — и говорит:
«Да что я — немецкого не знаю, что ли? Это у тебя — какая-то смесь немецкого с польским!.. Что это за текст такой?..»
Говорю:
«Да обычный текст!..»
А он опять — попытавшись что-то прочесть — заявляет:
«Да никакой это не немецкий!..»
И потом мне:
«Ну что — отнести это к шифровальщику?..»
Я только пожал плечами…
И вот тут — мне подыграл Петя…
Он сидел примерно за спиной у Бочкина — и тихонько так подхохатывал, покачиваясь на своём скрипучем стуле, как бы подспудно создавая атмосферу — чего-то несерьёзного, какого-то стёба, какой-то клоунады, какой-то хохмы — и повторяя, как бы со смешком:
«Ой, ВеретЁнников!.. Ой, ВеретЁнников!..»
Я слыл, ещё с «учебки», за некоторого «долбоёба». И когда, в определённых случаях, хотели подчеркнуть это моё «долбоёбство» — то именно так и произносили мою фамилию: «ВеретЁнников»…
И Петя как бы намекал: мол, ну что вы от него хотите — он же у нас известный долбоёбушка!..
Бочкин покачал, с сомнением, на своей ладони, мою записную книжку, как бы взвешивая её… И — почти с размаху — хлопнул мне её на стол!..
Сказал:
«Занимаешься — ху...нёй!»
И — вышел вон…
Вскоре все снова заснули. Никто не придал этому инциденту какого-то серьёзного значения…
А Петя потом тихонько встал, прошёлся немного, туда-сюда, подошёл ко мне, глянул на меня, так выразительно, и говорит мне, так тихо:
«Ну, что?..»
Мне было нечего ему ответить. Да и лучше было — ничего не отвечать…
Дембель близок...
Подошёл месяц ноябрь…
Дембеля, до которого оставались буквально считанные дни, напряжённо и с тоской, ждали все наши «старичманы»…
Я ждал дембеля с нетерпением — чтобы, наконец, заняться полноценной революционной деятельностью на «гражданке»… И потом ведь это — просто Свобода!..
Буквально за месяц или два до дембеля — я стал курить. Мне нужно было стать «как все», даже ценой своего здоровья, вред которому от никотина, полония и всего прочего, что есть в табаке, я вполне сознавал. Но я уже хорошо понял, что курение — это чрезвычайно простой и доступный способ коммуникации между людьми. Дать человеку просто прикурить — а, тем более, угостить его сигареткой — и у вас уже возникает контакт, который можно тут же развивать…
В дальнейшем, в любой молодёжной компании, где я вращался, быстро узнавали, что у меня всегда есть хорошие сигареты, и активно этим пользовались, особенно девчонки…
Лишь гораздо позже я понял, что курение табака, «травы» и прочего подобного зелья — это лишь очень примитивная и поверхностная спекуляция на культе Огня. Сигарета — лишь очень поверхностно соединяет людей, но разделяет — гораздо больше. Лишь истинный Огонь — соединяет людей. Но этот Огонь — надо искать, и ничего для этого не жалеть…
Я помню, как я купил в нашем солдатском буфете, куда я обычно не заходил, свою первую пачку болгарских сигарет с фильтром «Опал» за 35 копеек…
Мне предстояло травиться ими ещё не один год; но они сделали своё дело…
…
Также я знал, что на «гражданке» мне теперь придётся очень много бухать. И Петя наставлял меня: как можно лишь делать вид, что пьёшь, как можно пить и не пьянеть, как нужно уметь не терять над собой контроль, как это всё умеют делать профессиональные разведчики… И это всё мне тоже пригодилось…
Да, «бухалово», как может показаться, соединяет людей ещё более мощно, чем курево. Но это такая же иллюзия — только ещё более опасная… Виноградный сок — это сила Солнца. И эту силу Солнца — надо искать в её самом чистом виде, в её самом светлом спектре. Иначе Чёрное Солнце — тебя сожрёт…
…
Ах, какая была тоска — в эти последние дни перед «дембелем»!.. И какое ожидание — совершенно новой жизни!..
Несколько человек из наших «дембелей» отпустили вовремя, как было положено: в самом начале 20-х чисел ноября. Но для большинства — дембель почему-то задержали где-то на неделю; и эта непонятная задержка наполняла всех оставшихся — страшной тоской…
Наконец, было чётко объявлено, что все оставшиеся — уйдут несколькими партиями буквально в ближайшие два-три дня… И — ох, как это на всех подействовало, и в каком все были состоянии!.. Сказать, что это была эйфория?.. Нет, это слишком слабо сказано!.. Все ходили — как пьяные!.. Как уже — пьяные! Опьянённые — Свободой!..
Пою «Куклу»
Мы с Петей залезли в жаркую «сушилку» — и разлеглись там на бушлатах… Он немного играл на гитаре — и ему удалось в самые последние месяцы у кого-то её раздобыть. У меня тоже была до этого небольшая гитара — но капитан Бочкин разбил её в щепки; не при мне — просто так рассказывали очевидцы…
И гитарой мы с Петей тоже занимались не из любви к искусству — это тоже было средство коммуникации, способ общения с людьми и способ влияния на людей…
Но сейчас — мы с ним были действительно как пьяные!.. И он стал играть — а я стал петь «Куклу»…
«Кукла» — это была знаменитая тогда итальянская песня, которую стали петь на самых разных языках. На русском — её стала петь Тамара Миансарова. Хотя мне больше нравилось, как её поёт Пэтти Право. Был и польский, и другие варианты…
И казалось бы — что революционного в этой поп-песенке?.. Но она прогремела в Италии — как раз в мае-июне 1968-го года! Она была пропитана духом 1968-го года — духом революции; сознавали это авторы и исполнительницы — или нет! Духом — протеста, духом — радикального феминизма, духом — жажды прорыва, прорыва — к Свободе!..
ЧЕЛОВЕК НЕ ХОЧЕТ БЫТЬ КУКЛОЙ — НИ ДЛЯ КОГО!
И я стал петь — как пел, наверное, только в раннем детстве, когда меня прочили в Капеллу — в плане совершенной естественности и полной открытости, когда совершенно не боишься полностью раскрывать свою душу, и петь — во всю силу, ничего и никого не стесняясь, с наиполнейшей отдачей!..
И я действительно чувствовал — что на меня что-то «нашло»!..
Когда в тебе поёт не просто твоя душа — а та Душа, у которой — нет границ!..
Наши «дембеля» забегали к нам в сушилку, смотрели на нас обалделыми глазами — и все говорили, что это — «у, круто!»; кому-то даже показалось вначале — что это исполняется по радио…
А солдат — он тоже не хочет быть куклой…
И больше я так — не пел никогда!..
Последний день в армии...
И вот — наступил этот последний день…
Пете — дали лычку ефрейтора, мне — благодарственную грамоту…
Нас промурыжили — ещё почти до самого вечера… Было уже темно…
Я не помню — как оказался за пределами части… Не помню — как я, Петя и ещё один парень оказались на Московском вокзале. Но Пете — надо было в Новгород, а парню — в Колпино. Но прежде — мы втроём хотели купить «бухалово», чтобы отпраздновать наш «дембель»…
Кажется, Петя побежал за бутылкой — и исчез. Это было в духе Пети. Возможно, он просто не хотел бухать… Мы его не дождались — и парень поспешил к себе в Колпино…
Я увидел Петю в электричке на Новгород — в самый последний момент. Он сидел у окна — и тоже увидел меня. Он стал делать мне — медленно — какие-то знаки. Потом стал что-то так же медленно — чтобы я понял — чертить на стекле… Но я — не понял…
Электричка тронулась — и я запомнил только его глаза: те самые глаза — что я потом увидел на картине Тициана, и которая меня поражает до сих пор — этим необыкновенным сходством...
Не помню, как я добрался до дома. Быть может — шёл по Невскому пешком…
Дома меня уже ждали — отец, мать, сестра, и не помню, кто ещё…
Праздничное застолье — теперь для меня тоже было особой школой жизни и общения между людьми. Общения — из которого надо суметь построить общность гораздо более высокого порядка…
Лишь бы — тебя услышали и поняли…
Но для этого — надо суметь понять себя…
Снова на «гражданке»
Родители совсем незадолго до моего дембеля вернулись из Александрии, из Египта, куда на год посылали отца как специалиста по торпедам. Он очень мало что рассказывал: не положено, да и не умел он рассказывать. Плавал на атомных подводных лодках, один раз там горел, упал, спасаясь, в люк, сломал палец, один раз утопили торпеду с ядерной боеголовкой…
Впечатлений о Египте у них, конечно, было много, привезли и массу фотографий, в том числе, и где они среди пирамид…
…
Меня ждали из армии и мои школьные друзья: Игорь Загрядский, Юра Андреев и его невеста Галя («женщина Рубенса», как говорил Юра). Галя уже приезжала с Юрой ко мне в армию. Она училась в ЛГУ на филологическом, жила с родителями на Васильевском острове… Галя взялась меня просвещать и воспитывать — и сразу познакомила меня с красавицей Санечкой (наполовину персиянкой)…
Ходили, все вместе, на выставку потрясающих рисунков гениальной девочки Нади Рушевой, наполовину тувинки, которая умерла в 17 лет от инсульта…
Галя гневно шептала мне на ухо:
«Где твоя дама, где ты потерял свою даму?.. Ты — ухаживай за ней, ухаживай!..»
…
Встретил меня и Игорь Пасечник. Он был неприятно поражён — что я стал пить, курить, интересоваться девушками, подобно ему. Он меня помнил совершенно другим…
Я ему ещё очень долго ничего не говорил — ни о своих революционных идеях и планах, ни о своей конспирации, ни о своей тактике «глубинного энтризма»…
Игорёха познакомил меня с компанией молодых девчонок-лимитчиц. Одна из них, Наташа Белкина, жила у самых Нарвских ворот, в коммуналке, в небольшой комнатке, и у неё часто собирались её подруги, которые жили, сколько я понял, в какой-то общаге…
Одну из них звали Вера, и она считалась девушкой Игоря…
Именно там, в коммуналке у Нарвских ворот, в этой весёлой девичьей компании, я и встретил 1972-ой год…
Была оттепель...
16.4.2924
