тебя и не мерзавцы даже. Просто не хочешь ты знаться с ними, хочешь себя отделить. Но дерево без корней не живёт, а имя – те же корни. Свои пустишь? Ну сколько же времени пройдёт? Сколько бурь да ветров? Сколько засухи…
Впрочем, воля твоя, выбор не мой, моя лишь игла. Я зашью твоё имя, но легче-то тебе не станет. Кровь не вода – не разбавишь. Всегда тень твоего имени за тобою последует. А страх-то напрасный! Над именем можно встать, над страхом возвыситься, но воля твоя, конечно.
Ты спи только, спи, не надо тебе видеть, как я твоё имя, выжженное на душе, стираю, как зашиваю по самому краюшку, чуть-чуть калеча твою душу, а там и память зацепится, и сердце на беспокойство…
Игла, иди сюда! Капризничаешь? Ну прости – не всегда ты нужна, иногда и полежать нужно. Давай, не лукавь!
Не лукавит. До труда истосковалась и ведёт мои пальцы по душе, зашивая её края, чтобы имя больше не виднелось. Не поможет, ой не поможет, только душу свою тоньше и меньше сделаешь.
Но выбор твой, мы с иглой не при деле! Мы только шьём – она направляет, я делаю стежки.
–Ступай, всё кончено.
Меняются лица, меняются души, а голоса как будто бы одинаковы в просьбах своих и слезах. Каждый думает о том, что горе его уникально, а просьба необычна, но каждый из них ошибается.
–Зашей мою совесть! Сил нет терпеть!
Нет, и не будет. Совесть зашить просто – я зашиваю на три грубых стежка меньше, чем за минуту.
–Иди, дело кончено.
–Зашей мою любовь!
Зашью, да только не любовь это – то, что ты за неё принимаешь – обман. Любовь впереди, но выбор твой, слова твои, и ответственность твоя. Я-то сделаю, на то я здесь и обитаю, между мирами оставлена, чтобы ваши желанья исполнять, а вот выбирать не мне. Зашить любовь? Зашью. Только не удивляйся потом пустому усталому стуку сердца.
–Иди, дело сделано!
Благодарности, неловкие кивки и попытки заплатить. Я принимаю – нельзя не брать – сила обидится, мол, я что, впустую тружусь?
К слову о силе!
–Зашей мою силу.
Зашью, только то, что ты за неё принимаешь – от страха ведь идёт. А самой силы в тебе немного. К твоим годам уж понимать бы надо. Но нет, возгордился! Силы в нём много, укоряется, придумал оправдание: ничего не получается от того, что я слишком сильный человек, всё могу, всё проломлю…
Нет, не от того не получается. От чего-то другого. От гордыни, например, от наглой самонадеянности. Но воля твоя – сила так сила.
Серебрится игла, стежок за стежком ступает так лихо, словно танцует, а может это и есть танец – танец силы и серебра, танец ваших решений и моего покорства. Вы ведёте, вы озвучиваете, мы с иглой исполняем.
–Дело сделано, иди.
Уходят – другие лица, другие взгляды, даже походка другая. Душа уже чует подвохи, разум уже возмущается, пустеют сердца – свершено едва поправимое, нет, при желании, конечно, поправимое, только вот нет того желания – это же за собой ошибку признать! А страшно, страшно…
Первый раз приходящие они все лихие. А дальше всё робче. Вон, сидит передо мной деваха – молодая, крепкая, кровь с молоком. Только вот приходит она не в первый раз – сначала горе зашивала, потом тоску пыталась, да только тоску латать надо всё время, она полнеет, ширится, протекает потом через тонкие части сути, вот, в третий пришла…
–Скучно мне, тошно.
Ну и жизнь не площадь скоморохов! Но воля твоя. Только зашитие скуки тебе веселья не принесёт – напротив, без скуки цена веселью ломаный медяк!
Какая ценность в том, что не имеет отражения перевёрнутого?
Стежок за стежком, трудится игла, у меня к вечеру всегда пальцы распухают от её гладких боков, да и потрескивает в пальцах огоньками боли – привыкнуть надо к труду, да каждый день через себя нить силы выдавать, да шить без конца и края, да чтобы ещё крепко было и ладно, да чтобы ещё красивый шов был – это, знаете ли, тяжеловато.
–Зашей мне вину!
Без вины жить – ошибок своих не знать. Но выбор за тобой, ответ тебе держать. Мы зашьём, мы привычные! Серебрится игла, шьёт ловко, легко. Ей-то легко, она не видит, только шьёт и помнит.
А я?
А я на то и поставлена…
–Зашей мне ехидство и колючесть.
Зашить-то зашью, да только суть у тебя такая, что тут не переделать. Зашить слова злые можно, но эта колкость во взгляд перейдёт, да руки станут ледяными, как могильным холодом овеяны, к чему не притронешься – всё не то. Людей близ тебя это не прибавит, да милее для них ты не станешь. Людей в этом деле не проведёшь – не сделать из репейника фиалку! Лучше уж будь репейником, но честно будь…
Впрочем, воля твоя, спи – мы зашьём.
–Зашей мне наивность и доверие.
Легко. Но без доверия жить тяжело. Всем нам хочется верить – в себя, в ближнего, да хоть в Володыку. Интересно, а сам он во что верит?
Впрочем – воля твоя, игла моя. Я зашью, но пеняй на себя.
***
Иссякает сегодняшний путь, исходит день, а я стою у зеркала, смотрю на себя, и вижу на себе отпечаток этого дня и бессилия.
День умирает, ночь уже близка, выползает понемногу из своего укрытия, тянется, хочет разлиться, и спать уж пора, да только осталось одно…
На сути моей тысячи швов – по числу тех дней, что я живу. Иные швы наслаиваются друг на друга, иные насквозь друг друга идут. Что делать – много дней я живу, много дней шью, и каждый такой день на меня приходится так же, как и на них, только они по одиночке, а я их всех ведь вижу.
Иголка знает своё дело, и сама прыгает мне в руку, едва я касаюсь её. Она знает стежки и знает как надо шить.
–Зашей этот день, – прошу я, и рука моя, иглой подталкиваемая, выводит стежки. Самой себе шить это сложно только поначалу – непривычно у зеркала, а потом ничего, рутина – как и всё, что остаётся после нового шва.
Стежок за стежком, чуть-чуть подцепить, чтобы завтрашний день ещё можно было на чём-нибудь написать…
Всё, справляется игла быстро и ныряет в серебряный сон, а я перехватываю лентой волосы и закрываю зеркало чёрной тканью – видеть себя настоящую, без морока и без магии, с тысячами швов – мне невыносимо.
Но это мой выбор. И игла моя. Да и воля тоже. И отговоров мне не надо – служба у меня такая, и я могу выносить её только так, а иначе счёт дней был бы сильно меньше, а разочарование больше. А так – ничего. Новый шов, да кто его увидит? А меня игла не выдаст – покорная…
