располагался столик, сбитый из досок на скорую руку и водруженный на ножки-«козлы».
-Будете жить здесь! – строго сказала тетя Нина и добавила: - Подъем летом в пять часов, зимой в шесть. Ведерко, чтобы пописать, в углу за занавеской. Умываться будете пока на пруду. – и ушла, заперев дверь пристройки снаружи.
Всю ночь Сережку мучил понос от несостыковки огурцов и молока. Братик сидел на ведре, свистел попкой и плакал. Ленке было жаль его, но что она могла поделать, чем помочь? Как умела, успокаивала, пыталась рассказывать сказки, однако знала она из них совсем чуть, а повторение, как и сам понос, нагоняли на Сережку еще большую тоску.
На рассвете дверь открыла какая-то старая тетенька и позвала их на кормокухню завтракать. Поставила перед детьми по миске горячей овсяной каши и крынку с молоком. Несмотря на больной живот Сережки и бессонную Ленкину ночь, дети уписывали угощение за обе щеки. Жизнь, пусть и коротенькая, приучила: жри, что дают, или сдохнешь!..
Старая тетенька, притулившись у огромной плиты, на которой в десятке чанов и котлов варилась поросячья затируха, распространяя по кормокухне сытные ароматы, молча наблюдала за детьми, жадно поглощавшими кашу, изредка тяжело вздыхая и горестно, как-то безысходно, покачивая головой. Она все знала, эта старая тетенька, тридцатипятилетняя вдова погибшего в Чечне прапорщика-контрактника. Устроившись на работу к Артему Павловичу, она многое успела узнать и увидеть. А Ленке и Сережке еще предстояло на собственном горбу ощутить, что такое хозяйский кусок хлеба…
Потом пришла тетя Нина и увела детей на огород. Чего только на том огороде не было! Стояла середина апреля, а на грядках уже давала третий листик редиска. Кустился лук, прорастала морковка, петрушка, укроп и еще какая-то самая разнообразная зелень. Тетя Нина горделиво объяснила ошарашенной Ленке, уверенной в том, что в апреле, когда только сошел снег, ничего еще не должно расти, что у дяди Артема есть свои секреты и способы обмана природы. А главный секрет в том, чтобы трудиться не покладая рук. Тогда, мол, и на снегу помидоры вырастут…
Помидоры, огурцы, сладкий перец и даже виноград росли в четырех громадных теплицах, куда было подведено газовое отопление, но теплицы закрывались на замки и Ленка с Сережкой лишь снаружи, через стеклянные стены, увидели покрытые росными капельками яркие, налитые овощи и плоды. Туда детям, как оказалось, ходу не было. Их работа заключалась в прополке и рыхлении грядок. Утром, коль позволяла погода, они скатывали в рулоны пленку, открывая грядки, и копались на них до позднего вечера, потом снова накрывали на ночь, докладывали тете Нине, ужинали и без сил валились на свои раскладушки в пристройке. В хозяйский дом-дворец их не пускали. Правда, в пристройке тоже имелось газовое отопление, и дети довольно скоро привыкли к своему новому жилищу и не роптали. Как говорится, от добра добра не ищут. В родительском доме вечно были голодными, частенько битыми, а тут хоть однообразно, но сытно кормили, выволочек по пустякам не устраивали, разрешали купаться в душе на свинарнике и даже спецовку — сапоги и комбинезончики — выдавали. О продолжении Ленкиной учебы в местной школе речи не заходило…
Долго ли, коротко, — минуло лето. По утрам трава начала покрываться белой паутинкой измороси. На водном велосипеде Ленке, тем паче, Сережке так и не удалось ни единого раза покататься. Эти велосипеды, и лодочка, и беседка посреди пруда, и рыба в нем были предназначены исключительно для отдыха хозяйских гостей, разных крутых дядек и тетенек, в изобилии наезжавших по выходным в усадьбу.
Дядя Артем с двоюродными племянниками не общался. Он их просто не замечал, будто бы они — пустое место. В принципе, он таким же образом относился и к многочисленным рабочим на свинарнике, в саду, на кирпичном и маслодельном заводиках, построенных им ради дополнительной прибыли. Грубости, либо издевательств по отношению как к родственникам, так и к наемному персоналу он не допускал, однако все, включая Ленку и особенно Сережку, его страшно боялись и старались скрыться с глаз долой, стоило ему лишь появиться на террасе своего шикарного особняка с башенками. Спроси любого, почему так, никто бы не смог внятно сформулировать ответ. Боялись — и все!
Тетю Нину не боялись. Ее молча ненавидели. За что? У нее никогда не сходила с круглого лица сдобная улыбочка, но угодить ей в работе было совершенно невозможно. Как невозможно было от нее куда-нибудь скрыться, спрятаться. Она видела и примечала в хозяйстве абсолютно все. Стоило той же Ленке кинуть в рот ягодку, или сунуть ее Сережке, тетя Нина мгновенно возникала за спиной и принималась нудно и противно выговаривать детям за транжирство хозяйского добра. А еще она с маниакальной настырностью любила корчить из себя и дяди Артема благодетелей, кормильцев и поильцев оравы побирушек, из милости принятых на работу.
- Вот, и сиротки вокруг нас кормятся…- говорила тетя Нина своим гостям, умильно поглаживая подведенного к ней по этому случаю Сережку по вихрастой голове: - Бросили их родители, а Артем Павлович, добрая душа, подобрал, пригрел, так сказать…
- И не говорите! - отвечала она на реплику какой-нибудь раскормленной тети из города: - Не говорите! Повадился народишко на халяву существовать. Палец в рот не клади, всю руку до плеча откусят… Ну да ладно, с нас не убудет, а добро Господь на том свете зачтет…
Ленка, может, сама еще и не осознавала до конца тети Нинину демагогию, но работники-то между собой толковали, будто кусок, заработанный у этих новых деревенских русских, поперек горла становится, да только вот деваться некуда! Жили, мол, при советской власти хоть и не сладко и не всегда сытно, так защиту какую - никакую со стороны той власти все же имели, а нынче любой скоробогатенький пузырь может изгаляться над тобой, как ему заблагорассудится, и управы на него не найдешь…
Ленка не знала, что такое советская власть. Как, впрочем, не знала, что такое и нынешняя власть, демократическая, или как уж там?.. Ей не с чем было сравнивать, поскольку хорошо они с Сережкой еще не жили. Собственно, что такое жить хорошо или плохо, она тоже не знала. Училка в школе рассказывала, что в советской стране все дети были равны и счастливы. Они ходили строем, принимали разные торжественные клятвы и давали обещания строить светлое будущее. Выходит, дядя Артем и особенно тетя Нина тоже ходили строем и клялись создать для всех коммунизм? Что это такое, Ленке и вовсе было неведомо, но та же училка говорила: при коммунизме, мол, все будут богатыми и жить будут по принципу: «Человек человеку друг, товарищ и брат!». Это тетя Нина-то друг и брат? Да она, как однажды сказала старая тетенька поросячья повариха, которую звали Олей, за копейку в церкви пернет и не смутится… В общем, Ленка исподволь, подсознательно постигала науку человековедения. И чем дальше углублялась в тему, тем в больший душевный раздрыг и головную боль себя вгоняла.
В конце зимы случилось происшествие, последствия которого дети не могли предугадать. Всю зиму они работали на свинарнике: чистили закуты, раздавали корма, ухаживали за маленькими поросеночками. Этим потешным и смышленым существам не всегда хватало молока от мам-свиней и Сережка с Ленкой допаивали деток из бутылочек с сосками обезжиренным молоком-обратом. Им нравилось работать на свинарнике, но так как они все-таки были еще детьми, то однажды разыгрались с поросячьими малышами и Сережка нечаянно опрокинул флягу с обратом.
Вмиг возникла тетя Нина. Такой дети ее еще не видели. Куда подевалась сдобная улыбочка и медоточивый голосок? Это была злобная, шипучая гусыня! Ухватив Сережку за ухо, она так крутанула мальчишку вокруг собственной оси, что почти наполовину оторвала ему ухо. Брызнула кровь, заливая шею и руку мальчишки. Он в ужасе закричал. Ленка кинулась на помощь брату, но нарвалась на тетин пухлый, с виду булочный кулак и отлетела к стенке, больно ударившись спиной и выплюнув с кровью два зуба. А тетя Нина шипела, визжала, ругалась нехорошими словами до тех пор, пока подбежавшая к ним поросячья повариха Оля, совсем, оказывается, еще не старенькая, а просто добрая, не назвала тетю Нину «злобной сукой» и не пригрозила ей обломать об нее слегу.
Детей на целые сутки закрыли в пристройке и ничего не дали поесть. Воды тоже не дали. А добрую тетеньку Олю уволили в тот же день и не разрешили переночевать до утра. Так она и ушла куда-то под вечер; либо на трассу, либо на железнодорожную станцию и потерялась от ребят навсегда. А через неделю Ленка с Сережкой сбежали от своих благодетелей. Из хозяйского дома каждое утро уносили остатки еды на кормокухню. Тут были и надкусанные ломти хлеба, и колбаса, и «фирменные» кусочки беконного мяса и еще много разных вкусных отбросов. Ленка набрала два полных пластиковых пакета. Ночью они с Сережкой выломали оконце пристройки, пролезли в него и удрали куда глаза глядят. Хотя нет, не так! Они оба решили вернуться в Тулу, к папке и мамке.
Денег у них не было ни копейки. У дяди Артема только взрослые работники получали деньги за труды, а детям приходилось довольствоваться харчами и спецодеждой. Потом сестра с братом направились к железной дороге. На электричке-то, посчитала Ленка, можно и без денег до Тулы добраться. Сережка еще маленький. Ему так и так бесплатный проезд разрешен, а ей хоть уже почти десять лет, но если угнуться, поджаться, вполне может сойти за малолетку. Авось проскочат. На автодороге — это уж точно — никто не посадит. Маршрутки сразу исключаются, а рейсовые автобусы сплошь коммерческими стали…
Им повезло. Они заблудились, подались не в ту сторону и лишь на второй день вышли к железной дороге у города Подольска. Продрогли, но не замерзли в ночной морозной стыни, не упали где-нибудь в овражке или лесочке. У них была цель, и они выбрались к электричке.
А потом везение закончилось. Квартира оказалась проданной, родители исчезли в неизвестном направлении. Ребята остались и без семьи, и без крыши над головой. Вроде бы закон не разрешает продавать жилье, в котором обитают наравне со взрослыми их несовершеннолетние дети, но кто же и где нынче в нашей стране соблюдает законы? Паче того, законы, защищающие права детей? И кто ныне более бесправен, чем дети? Нас ежедневно по телевидению и в других СМИ убеждают в наступившей и закрепившейся стабилизации. Убеждают все: начиная с президента, министров и кончая «Полем чудес», только вот стабилизация эта плодит все больше беспризорников, сирот при живых родителях, бродяг поневоле. Единицы из жуликов, прохиндеев, взяточников жиреют, а широкие, как говаривали коммунисты, массы производителей материальных благ перебиваются с хлеба на квас и донашивают шмотки, приобретенные предками лет эдак сорок-пятьдесят назад. Хреновая получается стабилизация…
О возвращении к деревенским родственникам, ясное дело, не могло быть и речи. Объедки с
