Вечер после трудного дня 6

своих постаментов и следуют за мной.  Близко не приближаются,  держат дистанцию. Что им от меня нужно?  И чего  им не стоится  на своём месте?!  Двигаюсь дальше.  Тропинка выводит меня к главному корпусу. Поднимаюсь на  ступеньки.  Статуи  скромно  стоят в сторонке. Ждут, как положено,  сопровождающим лицам.  Лётчик  и спортсменка. Белые, гипсовые, неприкаянные.  Бронзовая дверь на огромном, амбарном замке. Приехали! Стою, чего-то жду. Сгущается тьма. Надо мною таинственно шумят деревья.  Вокруг ни огонька, ни искорки.  Полная луна,  сеет свой бледный, тоскливый свет по округе.  Куда теперь? За спиной слышу  шепот, короткий смех, приглушенные разговоры. С чего  бы это  мои сопровождающие развеселились?  Ой, не к добру! И вот уже, что-то,  где-то  грохнуло, посыпалось, покатилось и колонны главного корпуса слегка вздрогнув,  стали медленно заваливаться  на  сторону. Прямо , как в последнем дне  Помпеи! Срываюсь и мчусь, куда глаза глядят. Падающие колонны,  черной  тенью зависают  надо  мною, они всё ниже, ниже. Рвусь из всех сухожилий.    Ноги не слушаются. Задыхаюсь от страха. Собираю последние силы и прыгаю  в никуда.  Падаю, лечу  и чувствую с гибельным восторгом,  пропадаю, пропадаю!  И.. Просыпаюсь. Лицо в подушке. Еле отдышался. Приснится же такое! Оглядываюсь.  Где это я?  Из коридорчика возле ванной доносится чей-то шепот  и смех.  Всё понятно.  Вернулся долгожданный рыцарь. Светает. Успокаиваюсь. Поворачиваюсь на бок, накрываюсь подушкой  и засыпаю тихим , мирным сном.
Солнечный  свет пробивается  сквозь закрытые веки. Я сплю или нет.  Пахнет  цветами и сосновыми шишками.  И  птицы, как  поют птицы!  Может быть, я уже в раю? Боюсь, шевельнутся  и спугнуть  это ощущение гармонии  и  покоя. Начинаю считать – раз, два, три! Сколько ещё продляться эти мгновения?!  Четыре, пять , шесть!  Послышались чьи-то шаги.  По коридору.  Не по облакам! Стук в соседнюю дверь  и неприятный голос  возвращает  меня с небес  в гостиницу: «Людмила Ивановна!  Поднимайтесь ! Завтрак стынет!»  Открываю глаза.  Утро!  На часах начало девятого. Серёга, санаторий, падающие колонны!  Нет.  Колонны, наверное , не от сюда. А что же от сюда? Серега, строгая  Наталья,  и…  Как-то надо выбираться из этих сладкозвучных парков , да добираться до дому.  Щелкнули  чьи-то двери, поворот ключа  и  Людмила Ивановна  быстро, быстро  застучала  каблучками по  коридору,  на стынущий завтрак. Могла бы пораньше встать! Да и ходить по тише. Не все такие крепко спящие, как некоторые.  Серёга спит один,  распластанный  в невероятной позе .Словно убитый на излёте, последним патроном. Кроссовки  валяются у кровати. Едва дотянул до места. Что ему  сейчас, стучащие каблучки по коридорам, такого  из пушки не разбудишь.  Умаялся, бедолага. Стол чист, как белый лист. Не пили, не ели.  Разошлись по - хорошему. Иду в ванную . В коридорчике на обоях следы от кроссовок. Чёткие.  Следы поднимаются  выше, выше и заканчиваются на потолке. Вчера их  не было, это точно. Серёгина работа.  Какой размах! Места ему было мало, что ли?  Моюсь, смотрюсь в зеркало.  Вид  более, менее приличный.  Теперь  можно  и домой. Надо бы  Серёгу    будить. 
  После второго толчка в бок Серёга поднимается и садится на кровать. Состояние – нестояния.  Разбитый корабль. Пытаюсь его взбодрить: « Вставайте граф!  Рассвет уже полощется!  Послушай,  как птицы поют!» Он поворачивает голову, невесело  смотрит в окно и говорит : «У меня от этих птиц в голове звенит! »  «Серёга просыпайся!», - говорю я , - «Включай голову и думай , как мне до дому добираться».  «Тихо, тихо!», - морщится Серёга, - «Все уедем! Не переживай!»  Он оглядывается по сторонам и  с  робкой  надеждой спрашивает:  «У нас, что-то осталось?»  Я лезу в холодильник, достаю пакет и выставляю содержимое на стол.  Водка, салат, колбаса, бутылка «Спрайта» и стаканчики. Запасливая девушка!  «С этого и надо было начинать! А то он мне про птиц. Что я, птиц, не слыхал, что ли?», -  ворчит  Серёга,  подсаживаясь к столу.  Я отказываюсь  от угощения.  Знаю я, эти утренние 100 грамм.  Потом опять труба позовёт куда-нибудь не туда ,  и про дом забудешь.  Серёга пьёт и закусывает с удовольствием. Меняется на глазах. Разбитый парусник превращается в боевой  фрегат. Он победно  смотрит в окно и торжественно декламирует:  «Люблю я пышное природы увяданье . В багрец и золото одетые леса».  Тут же  скромно  поясняет:  «Не к месту , зато красиво!»  Кризис  миновал,  и пока он пребывает в состоянии легкой эйфории,  быстренько  задаю ему  вопрос:  « Ты куда вчера пропал?»  «А!», - он разочарованно  машет рукой, - «Ленка, знакомая моя, медсестрой  в терапии работает.  В  ночную смену  выходила.  Полночи за ней по палатам  протаскался. Доктора изображал. В шапочке, в халате.  Всё как положено. Бабушек  слушал. Головой кивал.  И когда все уколы были  проставлены, лекарства  приняты  и пора  бы, вроде  отдохнуть , от  трудов  праведных. Припёрся  в ординаторскую дежурный врач,  со спиртом.  Выпили немного. Они  с Ленкой, весело так зачирикали. Я посмотрел на них,  на радостных таких,  чувствую –  лишний,  и ушел. Они наверно и не заметили. Отряд не заметил  потери бойца! Вообщем облом.  Прихожу сюда , здесь такая же история.  Не даётся и всё.  А уж, как уговаривал, как уговаривал.  Вчера видимо день был не мой.  А может, старею?  Пора уходить из большого секса,  да  в мужья кому-нибудь набиваться.  Но  ведь, не возьмёт никто!  « А Надя в общаге, почему тебя рыцарем назвала?», - спросил я. «Какая, такая Надя? А, эта, страшненькая  которая? », - на  лице его - полное недоумение, -    «Да, чёрт его знает? Я Светку  с  Ольгой в кафе подцепил. Мы как-то быстро нашли общий язык.  Они пригласили меня в общагу, зеркало помочь  в ванной повесить. Повесели зеркало , да ещё попутно, полку какую-то к  стене присандалили.  Потом общались, болтали  ни о чём.  Весело  с ними было. А эти две мегеры, на заднем плане всё мелькали. Полина и эта, страшненькая.  Всё уколоть  девок  норовили, по  любому поводу.  Я думаю, из ревности.  Весь вечер терпел  я эту  несправедливость. Не у себя дома. А в конце вечера,  мне бонус  пожаловали в виде Полины. Она там, самый ценный кадр. Лицо комнаты, грудь комнаты, ноги комнаты. Отказываться не стал. Просто целовались в коридоре. Без азарта. Я и лица её толком не помню. А блин  на голову -  импровизация.  Подвернулся момент – я его использовал.  Не всё ей,  другими помыкать. Пусть и она почувствует себя не в своей тарелке. Эх, а хороши были девушки ! », -  последняя  фраза  прозвучала, как-то особенно  печально и  Серёга  проваливается  в «сиреневый» туман. Наверное, ему было  о чём погрустить.  Я конечно был бы не против , если бы не пресловутая - дорога домой. В голове, ещё так некстати  вертелся вопрос, о  таинственных следах на  обоях.  Пять минут  ничего не решают. Пусть думаю, погрустит. Не всё ему веселиться.
  Серёга очнулся через минуту. Недолго нас красавицы  тревожат!  «Жди меня здесь!», - скомандовал он , - «Я  в  диспетчерскую.  В  10 «скорая» в город идёт. Мы её сейчас за струним».  Вставил ноги в кроссовки и умчался , грохоча по коридору, как  товарный поезд.  Вернулся минут через десять . «Есть два варианта», - с ходу  бросил  он,  едва  переступив порог, - «Первая машина отправляется через 1 5 минут. Правда… с  телом усопшего.  Как ты?  Не брезгуешь  прокатиться  с  молчаливым пассажиром?»  По правде говоря, хотелось не очень.  « А он не пахнет?», - осторожно  поинтересовался  я, - «Жара всё-таки! У меня  рвотный  рефлекс…»  «Не знаю, ещё не нюхал. Говорят - свеженький», - ответил  он.  «Ну, а второй вариант?», - спросил я, и подумал, что хуже  уже  наверно не будет .  «Отправляется через полчаса», - бойко  начал он и сделав паузу, скромно  продолжил , - «Пассажир с «белочкой». Ночью едва  успокоили. Пока - тихий!»  «Нет, нет.  Белочка не про нас», - подумал я и тут же согласился  на первый  « Я  тоже так думаю. С покойником, оно как – то  спокойнее!», -  сказал  Серёга. И уже через  пять минут мы стояли у «скорой». Серёга деликатно представлял меня водителю.  Водитель  с видом неподкупного  таможенника Верещагина,  грустно смотрел в лобовое стекло,  и  ему  было не до нас. Был он трезв и совсем невесел. Держал паузу. «Михалыч, не спи, замёрзнешь!», - крикнул Серёга  ему в кабину.  Водитель повернул к нам свою неприятную физиономию, прижал палец к губам  и  таинственно прошептал: «Тихо ! Ты мне так всех бабочек  распугаешь!» И точно, маленькими  белыми бумажками, бабочки вспорхнули со стекла. Водитель  криво улыбнулся: «Ну вот! Нарушили  идиллию! Улетели листья с  тополей». Он откинулся на спинку сиденья, сладко потянулся  и радостно  произнёс:  «Серёга!  Не переживай!  Доставим мы твоего красавца – вовремя и в срок!»  Затем придирчиво присмотрелся ко мне и  спокойно  так, по - дружески  оповестил: «Первая остановка – морг.  Вторая, конечная - кладбище. Вам – куда?» «Мне посредине.  У Гознака. А на «конечную», мы  пока повременим», - ответил я.  «Какой  шустрый? А груз 200 тебя не смущает?», - переспросил он.  «Не очень», -  ответил я.  «Кремень!», - торжественно произнёс он, - «Тогда по коням! Сейчас подойдут два молодца – одинаковых с лица, и в путь».
Мы отошли в сторону. Серёга  посмотрел на часы.  «Извини , что всё так несуразно получилось», - виновато проговорил он и тяжко вздохнул, -  «Сейчас в номера  и, баюшки –баю, до вечера. Потом к тётке на огород. Чинить заборы. Будь они не ладны. Падают и падают». Он замолчал, обдумывая свои нерадостные перспективы.  «Серёга», - говорю я, - « В номере следы на потолке и на обоях. Надо бы замыть».  «Следы? Какие следы?», - он морщит лоб, - «Ах, да! Мои наверно. Я Наталье вчера, свои невероятные возможности показывал. Грохнулся там пару раз. Чуть не разбился. Не оценила…». Трезвонит Серёгин мобильник .  Он раздражённо  достаёт трубку.  Смотрит на номер,  мгновенно  преображается в  раскающегося  грешника  и  тихим, разбитым  голосом отвечает: «Привет!», - быстро прокашливается  в сторонку,  ловит нужный тембр голоса  и продолжает в мягких, извинительных  интонациях, - «Не очень… Понимаю…Всё понимаю…Виноват. Сижу в номере. Один. Совсем один… Ты там прихвати чего- нибудь. Сама знаешь чего… Целую… Жду». Звонок подействовал, как бальзам на раны. Серёга просиял.  В глаза проник  синий свет надежды. «Димка! Ну, я побёг! До понедельника!», -  он радостно,  протянул мне руку на прощание. Я жму его руку и  говорю  напоследок: «До понедельника, рыцарь!»  «Рыцарь! А что? Неплохо звучит. Надо бы закрепить этот образ!», - засмеялся он и побежал в парк.