предпринимательства отмазал. Печки без разрешения клал. Я ему позвоню сейчас.
– Да подожди ты! – запротестовал Георгий. – Какой ещё Васька-печник?
– Настоящий.
– Но у меня же нет печки.
– Зато есть проблема со сном. А у него очередь из страдальцев всяких. Был печником, стал знахарем.
– И тоже без разрешения?
– Не сомневайся, людей он лечит также хорошо, как печки кладёт. И не остывают, и не дымят.
– И как же он лечит? – хотел было засмеяться Георгий, а сам, зажмурив глаза, зевнул в очередной раз. – Кирпичом по башке бьёт, что ли?
– Ну, что за шутки! – возразил Станислав. – Он просто советует.
– Ну, например?
– Пожалуйста. Храпел я жутко, жена наушники надевала, а сосед в стенку колотил. Звоню Ваське. А он и говорит, на спине больше не спи, на живот переворачивайся.
– И что, помогло?
– Ещё как!
– И в чём секрет?
– Оказывается, когда ты спишь на спине, то яйца-то западают, и тяги нет.
– Ну, знаешь, это просто анекдот старый, – махнул рукой Георгий.
– Возможно, – согласился Станислав. – Но помогает же. Или вот другой пример. Про жену. Медведь, говорю, каждую ночь ей снится. Огромный, лохматый, когти, как грабли. Набрасывается на неё, и она вскакивает.
– Что вскакивает?
– Жена, говорю, вскакивает с постели.
– И что?
– Так вот, Васька и посоветовал. Когда, говорит, медведь нападёт снова, пусть она выставит перед ним большой лист фанеры, он фанеру когтями пробьёт, а ты с обратной стороны эти когти-то молотком и загни.
– Чушь собачья! – разочарованно произнёс Георгий. – А где она фанеру возьмёт? И молоток откуда? И ты рядом на животе лежишь?
– Ты что, дурак! – искренне удивился Станислав. – Это всего лишь установка такая на сон. Подумаешь заранее об этом, оно и приснится.
– Это ты дурак, если какому-то деревенскому знахарю веришь!
– Не верю. Но медведь её больше не беспокоит, и спит она, как убитая. Я даже на спину переворачиваюсь иногда. Короче, думай, что хочешь, а я звоню ему.
– Кому, медведю?
– Алло!.. – Станислав позвонил всё-таки печнику, выслушал его внимательно и сказал другу: – Значит, так. Перед тем, как лечь спать, переведи все часы в доме на два часа вперёд. И будешь просыпаться не в пять, а в семь. Так Васька велел. Понял?
– Иди ты! – послал его в сердцах Георгий. – С таким невеждой и пить-то противно.
– Я-то пойду. Тем более, что мы уже всё выпили. Но завтра я специально явлюсь и проверю.
В воскресенье, ровно в десять часов утра, дверь Станиславу открыла жена Георгия.
– А Жора не вставал ещё, – с тревогой доложила она – Представляешь, время двенадцать, а он спит себе, как медведь в берлоге.
– Ничего страшного, – успокоил её Станислав. – К весне обязательно проснётся.
* * *
Сила искусства
Станиславский на перекладине, в гимнастёрке, не подпоясанной ремнём, раз за разом выполняет подъём переворотом. Рядом замполит, другие офицеры, военный корреспондент с фотоаппаратом, немного дальше солдаты – все с удивлением наблюдают за происходящим. Один из офицеров считает, который раз уже Станиславский переворачивается через перекладину:
– Девяносто один, девяносто два, девяносто три…
Через неделю в кабинете замполита один из офицеров вслух читает газету с названием «За Родину!»:
– За плечами ефрейтора Станиславского всего год службы, а он вновь удивил своих товарищей и командиров своими незаурядными спортивными достижениями. На днях в присутствии нашего корреспондента он сто пятьдесят раз выполнил подъём переворотом и сто двадцать раз подтянулся на перекладине. Вот такие парни служат в группе советских войск в Германии.
– Никогда бы не поверил, если бы сам не видел, – говорит замполит. – И откуда в нём такая сила!
На другой день после завтрака замполит срочно вызвал Станиславского к себе. Но в кабинете оказался ещё один офицер, капитан из особого отдела.
– Как служится? – спрашивает особист.
– Нормально, товарищ капитан, – бодро отвечает Станиславский. – Всё в порядке.
– Молодец! Насчёт тебя у нас никаких сомнений. В армии сверхсрочно не думаешь остаться?
– Никак нет. После демобилизации в институт физкультуры поступать буду.
– Правильно. Если надо будет, характеристику мы тебе дадим соответствующую. А пока у нас к тебе вот какое дело. Надо взять под защиту одного солдата с высшим образованием.
– Не солдата, а уникума, – с раздражением уточняет замполит. – Феофелактова из второго взвода первой роты. Да ты его знаешь.
– Не знаю, но видел, – говорит Станиславский. – Толстомясый такой, над ним ещё смеются все?
– Он самый, – подтверждает замполит. – Одна морока с ним, честное слово. И ведь не комиссуешь его без законной причины.
– То есть другого выхода нет, – говорит особист. – Что можно сказать о нём, чтобы ты понял проблему. Он москвич, историк, из интеллигентной семьи, один у родителей, женат. К армейской жизни абсолютно не приспособлен, год в армии продержаться не может, ни одной воинской специальности не освоил, хотя человек он, видимо, неплохой. Но оружие ему доверить нельзя, технику тоже. В роте его постоянно обижают и даже издеваются над ним. Масло и сахар отбирают, а дома он наверняка привык хорошо покушать. Ни с кем не дружит, последнее время постоянно в депрессии, заикаться стал. Так ему, видите ли, плохо у нас. Не дай бог руки на себя наложит. А допустить подобного или другого происшествия с ним нам никак нельзя. И мы очень надеемся, что под твоей защитой этот самый уникум, как говорит замполит, дослужит свой срок спокойно. И вернём мы его на гражданку живым и здоровым. Как ты к этому относишься?
– Положительно, – не раздумывая, отвечает Станиславский. – Если только это служебное задание.
– Именно задание или комсомольское поручение, – говорит замполит. – Как тебе будет угодно. Но прошу тебя, в рамках дозволенного. Никого калечить не надо.
– И я прошу тебя, даже приказываю, силу не применяй, – строго говорит особист. – Мы полагаем, одного твоего авторитета будет достаточно. Просто выкажи своё расположение к нему, пообщайся с ним, разыграй какую-нибудь сценку. Ты же Станиславский, продемонстрируй силу искусства, пусть все поверят, что вы дружите. Понял?
– Так точно, товарищи капитан! – улыбаясь, соглашается Станиславский. – Разрешите приступить к выполнению?
– Ты не шути, дело серьёзное, – говорит замполит. – Чуть чего, сразу ко мне. Всё, можешь идти.
Станиславский уходит.
– Хороший парень, – замечает особист. – К нам бы его. Но всё равно проследи, чтобы он не переусердствовал и дров лишних не наломал. Как в первый день после прибытия. Троих тогда в санбат уложил.
– Да старики сами виноваты были, хотели у него часы и ремень отобрать на дембель. А парень он действительно, хороший, – подтверждает замполит. – Мы тут на днях анкетирование провели среди личного состава с вопросом, на кого из сослуживцев вы больше всего хотели бы походить. Так вот, девяносто процентов ответили, что на ефрейтора Станиславского.
В этот же день перед ужином Станиславский, прислонившись на улице к оградке возле казармы, наблюдает со стороны за Феофелактовым, который стоит в середине шеренги взвода, выстроенного отдельно от всей роты.
– Вольно! – командует прапорщик. – Всем оставаться на месте, сейчас приду, возьму разнарядку на завтра.
Взвод предоставлен сам себе, и солдаты находят забаву – начинают весело толкать Феофелактова от одного к другому и давать ему подзатыльники. Причём делают это совместно самые щуплые и низкорослые солдаты. Феофелактов, поджав руки к груди, не сопротивляется, а только пыхтит и взывает:
– Прекратите немедленно, как вам не стыдно!
Жалкий вид и явно неподходящие в такой ситуации слова ни у кого не вызывают сочувствия, а только ещё больше раззадоривают солдат.
Станиславский подходит к оставшемуся без присмотра взводу, легко отталкивает самых активных участников унижения сослуживца, берёт Феофелактова за руку, отводит его чуть в сторону и громко, чтобы все слышали, спрашивает:
– Объясни-ка мне, земеля, почему ты никому из этих баранов по рогам дать не можешь?
– Никогда людей не бил и бить не буду, – заикаясь, отвечает Феофелактов.
Все откровенно хохочут над таким ответом.
– Тогда я за тебя это буду делать, – ещё громче произносит Станиславский. – У нас гвардейская часть или стадо животных. Кто ещё хоть раз его тронет, будет иметь дело со мной. А я рога быстро обломаю. Все поняли? – И Станиславский, заложив руки за спину, медленно проходит мимо собравшихся вдруг снова в строй солдат.
Угроза подействовала. Издевательства и даже просто насмешки в отношении Феофелактова прекратились. И дослужил он свой срок спокойно. С маслом и с сахаром. Велика всё-таки сила искусства!
* * *
