Вот и перрон. Шаги Дарека на этот раз были неспешными. В ночном вокзале было почти тихо и даже выходящие из поезда пассажиры старались не нарушать тишину. Сегодня этот привычный и уже родной вокзал казался Дареку единственным другом в этом большом городе. Но и тут Дареку не было покоя. Вот уже два месяца он не знал, куда деть себя и теперь он здесь, далеко от дома. Впервые он отказался от такси- в этот раз его уже никто не ждал в ночном Минске и ощущение ненужного для себя избытка времени вынуждало двигаться куда-то.
После петербургской сырости воздух встретившего его города казался лёгким и придавал всему вокруг какую-то особую печальную торжественность. Дарек давно не слышал своих шагов. Здесь, в пустынном городе они раздавались так чётко, что он невольно сравнил себя с дежурившими лицами у важной резиденции.
Спустившись к Свислочи, он перешёл знакомый мостик детского парка и тут каждый шаг стал отдавать тупой болью в сердце. Вот его шаг, а вот - её, вот его... а тут она остановилась показать уток и рассказать про свою смешную тётушку из Варшавы – так он вспоминал непрошенное.
Под мостом, у бетонного парапета набережной, совсем недалеко от её дома он задержался. Здесь он словно чувствовал её близость. Предательские воспоминания душили его горло и стискивали грудь. Как мил этот парк, как дороги эти деревья, эта наивная своей не петербургской обустроенностью набережная! Тут он обернулся, чтобы убедиться, что она действительно стоит и словно увидел её стать, как будто кто-то смонтировал фрагмент плёнки старого кино в его сегодняшний фильм. В ней многое было от лисы – и повадки, и речь, и рассуждения. Волосы и впрямь были рыжими, а хитрый нос выдавал её совсем. Даже когда она объясняла какую-либо причину очередного своего молчания явно невпопад, вела она себя обескураживающе спокойно, отчего в эту причину хотелось верить.
В подъезд он вошёл не сразу. Лифт, этот старенький лифт тоже стал родным. Но он высадил своего уже не ночного, а утреннего пассажира и попрощался шумом двери. Постояв немного, Дарек подошёл к знакомой двери. Как легко потерять! Как легко расстаться с тем, без чего нельзя! Дарек и раньше это понимал, но сейчас безысходность просто душила его. За этой дверью было всё для него. Всё! А ведь в ней не было ничего особенного. Он вспоминал вновь её фигуру, красивую грудь- он нередко видел её профиль на фоне окна, когда лениво отдавался дневной постели. Не красавица, но и глаз не отвести. Красота его женщины была правдивой.
Воспоминания захватили его. Он вспомнил, что в её доме никогда не видел ни одной книги, а ведь она любила стихи и всегда жила этим. Никогда не включала телевизор, хотя он был в доме, хотя театр и классика были её потребностью. Никогда не слушала в квартире музыку, хотя она всегда звучала в ней самой и этого было не скрыть.
За этой дверью он вдруг он почувствовал её настоящую – она жила только свежими чувствами и обмануть её их уже пережитым с тобой когда-то было невозможно. Она терпеть не могла пустых слов, хотя в чатах без этого и ей было не обойтись. За перепиской она видела больше, чем смысл слов. Она ждала не только чувств, но и их повседневных материальных доказательств, словно не спешила выходить из радужного этапа первых недель знакомства.
В темноте лестничной клетки он осмотрел обстановку. Да всё так, как и было. От этого стало ещё хуже. Всё как и было, а всё не так. Боль отдавала в сердце и с этим ничего нельзя было поделать. А ведь нет мужчины, который бы устроил её. Нет таких. Есть надежда, что такой ждёт именно её и что он где-то на страницах чата. Но ведь всё это недостижимо. Все эти люди придут как он и скоро уйдут, как и он или даже совсем обыденно, без драмы в душе. Они уйдут. А его боль сейчас с ним перед дверью, куда так тянет и куда нельзя.
Он вспомнил их последнюю ночь. Эту ночь он ждал долго и после долгой
размолвки. Дождавшись, он отдавался страсти, дарил ей любимые ласки и жадно-жадно
жался к её шёлковой щеке, как бы пытаясь пробиться своим чувством к её сознанию. Она отвечала, но в ней уже не было прежней радости любви. Потом она отвернулась и так и проспала до утра. А когда совершенно безучастно к нему, лежащему совсем близко, встала и прошла вглубь комнаты он, наконец, понял, что мыслями она совсем не с ним.
Что это было, ошибка встречи или что-то иное?
Сейчас, в полуметре от возможного счастья, он понял - нет, она не такая. Не такая, как все. Её почти полное равнодушие к обычным женским прихотям жило в ней вместе с чрезвычайной требовательностью к чистоте чувств. Как только мужчина привыкал к ней, давая себе возможность жить по мужским законам, которые неизбежно предполагали примесь обыденного, он исчезал для неё. Угли любви она беззлобно и вместе с тем презрительно отметала прочь. Всё её существо жило только пламенем. Закон, по которому жили все, был не для неё. Она словно старалась получить чувство в чистом виде, то есть то, чего лишена была долгие годы и только его, ничего другого от отношений. Этим она пыталась закрыть продолжительную и столь необходимую для неё потребность. Она не знала слова «прости» –простить кого-то означало для неё отмену той радости вечного нового, которую она интуитивно нашла для себя. А знает ли об этом тот, кто сейчас с ней здесь? И что он вообще знает о ней? Нет, конечно, не знает, но от этого не легче... Всё её поведение, речь, темы, которые она выбирала в общении, неторопливая походка, рассудительность – всё это создавало иллюзию спокойствия, которого так недоставало ему. Всё это влекло, коварно затягивало в сети, и не было ни сил, ни желания противостоять этому. А его дочь, дочь, которая так и не появилась на свет – это ли не приговор? Он поздно узнал о возможном счастье, и что это вообще могло быть счастьем.
Он готов был бросить всё, или почти всё - работу он оставить не мог. Он не только любил её, она спасала его от многих переживаний. Но всё остальное он готов был оставить –так велика была его потребность начать жизнь с чистого листа. И теперь всё кончено.
При этой мысли Дарек бессильно опустил голову, потом вновь поднял её и взглянул на номер её квартиры. Столько же у них было общих ночей. Но сделать какой-либо вывод из этого фатального совпадения он уже не смог - от сильнейших переживаний он на время потерял способность мыслить привычно.
Руки его нащупали ручку двери и остановились. Нет, он мало в чём мог упрекнуть себя, но что-то было и такое, чего простить было трудно даже самому себе. Он опять представил её, её волосы в своих ладонях, а внутри себя проговаривал её голосом знакомые фразы.
За дверью прозвучали шаги...
***
Минск, август 2012 г.
