Сначала – об Изольде Карловне.
- Кто это? - спрашиваете вы.
А я вам отвечу: моя соседка по коммуналке.
- И что же в ней такого необыкновенного, кроме, разве что, имени? - продолжите вы свой «допрос с пристрастием».
А я не стану на вас гневаться за некоторое даже высокомерие, которое сквозит в последнем вопросе, а именно с имени и начну.
Думаете, наверное, что моя Изольда Карловна немка какая-нибудь или ещё что похуже. И ошибаетесь самым глубочайшим образом, потому как сама о себе она часто говорит: «Рязанские мы!» И при этом кокетливо опускает очи долу. А губы, старческие, только чуть тронутые розовой помадой, при этом еле-еле подрагивают в сдерживаемой улыбке. Ну, сама Изольда Карловна думает, что именно так у дам выглядит «сдерживаемая улыбка».
Так вот, русская она до самого костного мозга. Просто в семье её давно уже покойного родителя принято было наделять каждое последующее поколение отпрысков именами причудливыми, заморскими, «загадошными». Скажем, папашу её звали Карл Леопольдович, а дедушка был Леопольдом Нельсоновичем. И так далее, - просто более дальних предков Изольды Карловны я уже не помню, хотя она знала всех наперечёт вплоть до шестого колена.
И имя моей соседки – не единственная и уж совсем не главная экзотическая деталь в её биографии.
Дело в том, что она – матёрая картёжница. Не знаю, всегда ли была таковой, но все те годы, что я её помню, дулась она в карты что называется по-чёрному. А ещё она (почему-то!) была уверена, что и я из числа ей подобных, потому частенько вечерами интеллигентно постукивала костяшками пальцев в двери моей комнаты и, жеманно грассируя, говорила одну и ту же фразу:
- Боренька, друг мой, если вы не заняты, то загляните ко мне на часок – другой, и мы будем с вами дуться в покер.
Живу я один… Почему – это уже, как говорит раз в неделю по телевизору один стареющий актёр, совсем другая история. Как-нибудь я вам и её расскажу, ну а если коротко, то – «иных уж нет, а те далече».
Так вот, Изольда Карловна в курсе моего нынешнего семейного положения, потому что помнит меня ещё ребёнком в нашей коммуналке, когда мы с её сыном Нестором лихо сновали по гигантскому коридору нашей квартиры на трёхколёсных велосипедах. Нестор, как, впрочем, и я уже давно вырос и даже успел полысеть. Ныне он продолжает этот процесс (облысение я имею в виду) в далёкой и жаркой стране, которая для многих стала исторической родиной. Когда он собирался отбыть к иным берегам, то, естественно, предложил сделать это и своей матушке, то есть – Изольде Карловне, на что та ответила:
- Я, конечно, не совсем русская, но не настолько, чтобы уехать из России.
Так вот она и осталась одна в своей гигантской комнате (тридцать квадратных метров, между прочим!) в нашей коммуналке в центре города с видом на… С достойным, одним словом, видом из французского окна, перила которого уже давно проржавели и стали небезопасны для использования. Потому-то Изольда Карловна и любовалась тем самым чудесным видом из глубины комнаты, сидя в продавленном и раздавленном старинном кресле, которое, как мне казалось, помнило ещё зад её пра-… того самого шестого колена, имя которого Изольда Карловна сохранила в своей памяти.
… Так вот, значит, для Изольды Карловны я всегда был не занят, потому что обожаю не покер, а её дивные короткие рассказы о прожитом, которые она, словно бусины в чётках мусульманина, бесконечно неторопливо перебирала, как только мы усаживались с нею «дуться в карты», условившись, что будем играть только на деньги. Причём, с каждой новой партией ставки будут возрастать. Начнём же (хладнокровно!) с одной копейки.
Итак, ставки сделаны, карты розданы, блокнот и ручку, куда Изольда Карловна станет тщательно записывать все наши выигрыши – проигрыши, ибо играем мы не на наличные… И картёжный вечер начина-а-а-ется…
Буквально через минуту после начала игры Изольда Карловна, не отрывая взгляда от своих карт, произносит заветную фразу, которой я очень жду:
- Не помню, милый Боренька, рассказывала я вам или нет о своих мужьях…
Она бросает молниеносный взгляд поверх очков в мою сторону и, не дожидаясь ответа, повествует:
- Замужем я побывала за свою долгу жизнь трижды. Знаю, знаю, что по нынешним временам это далеко не рекордная цифра, но во дни моей молодости при виде таких женщин люди крутили носом.
Ну да чёрт с ними, с теми, кто носом крутил, ибо все три раза я была счастлива по крайней мере в двух первых третях этих брачных союзов.
Мой первый муж был молодым и пылким… бухгалтером. На работу он всегда приходил тщательно выбритым с густо смазанными бриолином волосами, строго посередине разделёнными надвое безукоризненным пробором. Вежливо здоровался со всем, а в мою сторону своё «доброеутро» произносил даже с некоторым поклоном. Я была секретарём у нашего большого начальника, а потому сидела за столом, который располагался ближе всех к кабинету руководящего лица.
Иван Николаевич (а именно так прозаично звали моего тогда ещё будущего первого мужа) надевал тщательно выстиранные и отглаженные его мамой, с которой он проживал в это время на одной жилплощади, сатиновые нарукавники темно-синего цвета и погружался в сладостный мир бухучёта, ловко щёлкая косточками на счётах, которые он перекидывал туда-сюда своими длинными, как у дирижёра, почти прозрачными пальцами.
Мы были таким вот образом знакомы с ним уже почти год, когда однажды, после работы, он подошёл к моему столу и, глядя куда-то в дальний его угол, сообщил мне, что его мама хотела бы со мною познакомиться, а потому в воскресенье ждёт нас вместе к ужину в семь часов. Я так разволновалась, что спросила: «Утра или вечера?» Он, кажется, испугался моего волнения и поспешил заверить, что вечера, конечно же. Потом он продолжил:
- Я, если позволите, заеду за вами на личном авто (я даже не знала, что у него есть «Победа»!) в… (он слегка помедлил и, чтобы с моей стороны не последовало уточняющих вопросов, продолжил) – в восемнадцать часов. Мы проедем с вами через центр нашего чудесного города и полюбуемся его видами из окон автомобиля.
Всё произошло именно так, как спланировал Иван Николаевич (или его мама): воскресенье… восемнадцать часов… тёмно-серая (цвета маренго, кажется) «Победа»… виды города… подъезд, лифт, звонок. На пороге, за открывшейся дверью возникает циклопических размеров женщина в малиновом платье с парчовым отложным воротником. Помню, что тогда я подумала: «Интересно, она сначала купила воротник, а потом сшила под него платье или наоборот?»
Далее состоялась церемония представления меня Марии Ивановне (представляете?!.)
Проход по тёмной длинной прихожей «в залу» (цитата из маменьки), где был накрыт титанических размеров стол с таким обилием блюд, что я даже не сразу разглядела крошечную старушку в самом конце этой раблезианской услады. Это была бабушка Ивана Николаевича (тоже, кстати, с не менее «экзотичным» именем) Анна Петровна.
Я так волновалась, что почти ничего не ела и невпопад отвечала на вопросы, которые мне поочерёдно задавали то мама, то бабушка моего избранника. Хотя, почему же «моего избранника»? Скорее – «меня избравшего».
В конце этого «сказашного вечера» маменька поведала мне, что ждёт нас на аналогичное мероприятие в следующий выходной, где мне и будет оглашено семейное решение, стану я или нет «гражданкой Пупковой».
Представляете, Боренька, почти год я была Изольдой Карловной Пупковой!
Что? О чём вы меня, простите, спросили? Почему всего лишь «почти год»? Мне неловко отвечать вам, молодому человеку («молодому человеку», между прочим, недавно исполнилось пятьдесят!), на этот вопрос, но я – скажу.
Изольда Карловна несколько молчит. И даже карты отложила в сторону. Я понимаю, что это не нерешительность с её стороны. Просто она подбирает слова, чтобы не быть слишком вульгарной:
- Видите ли, мой друг, Иван Николаевич (кстати, мы так навсегда и остались друг для друга Изольдой Карловной и Иваном Николаевичем) … не имел ни малейшего представления о том, откуда у людей берутся дети. Когда он впервые пришёл в мою комнату и увидел всего лишь одну кровать за ширмой, то спросил, а где же будет спать он. Я пожала плечами и ответила, что у меня есть раскладушка, и вытащила её из-за шкафа.
Он послушно её развернул, постелил выданное мною бельё и спросил, можно ли выключить свет, ибо он стесняется раздеваться при свете…
… Через девять месяцев такой вот «супружеской жизни» мы, как всегда, вышли вечером с работы, он прокашлялся в кулачок и сказал мне:
- Знаете, Изольда Карловна, я, наверное, пойду к маме. Хорошо?..
И посмотрел на меня жалобными глазами юной зебры, которую при переправе через реку заглатывает аллигатор, но ещё не совсем заглотил, и она верит, что, возможно, будет спасена хоть кем-то из близких…
О чём вы меня спросили, милый Боренька? Какими были два моих последующих мужа, один из которых и стал отцом Нестора? А давайте я расскажу вам об этом за следующей партией нашего традиционного покера, которая обязательно состоится, но не сегодня. Хорошо?..