Лето началось нежное такое, тихое, интеллигентное и… талантливое какое-то. Сегодня вот шестое июня: Пушкин родился. И повсюду люди его стихи читают:
Дитя, не смею над тобой
Произносить благословенья.
Ты взором, мирною душой,
Небесный ангел утешенья.
Да будут ясны дни твои,
Как милый взор твой ныне ясен.
Меж лучших жребиев земли
Да будет жребий твой прекрасен.
Ну, здорово же, правда? Красиво и нежно, как почти всё у Пушкина…
Рите только сегодня не до стихов. Да и вообще ни до чего теперь ей дела нет, потому что оказалось, что их с Игорем сын – совсем не их даже.
Вот и плачет Рита уже второй день. Просто на диване сидит, ноги поджала и плачет. Иногда только к Ванечке подбежит, сорвавшись с дивана вдруг, будто боится, что его заберут. Обнимет сына, к самому сердцу прижмёт и от всего мира заслонить хочет, потому что… потому что вот…
История почти пошлая в своей банальности. Когда раньше Рита видела подобные по телевизору, то легко так думала, что это – с кем угодно, только не с ней приключиться может. Ан, нет. Именно с нею и приключилось.
Оказалось, знаете, что? Ребёнка ей в роддоме подменили. Без умысла без всякого, а так, от «профессиональной халатности».
Вот такого Рита тоже понять не может. Халатность – это когда ценник в магазине могли забыть перевесить. Или уборщица абы как моет пол в подъезде. Вот такая она, халатность-то человеческая.
Но когда про людей… про детей особенно – это уже не халатность, а … какое-то другое слово.
Ванечка рос прелестным совершенно. Правда сначала, когда только вернулись из роддома, Игорь, как-то рассматривая сына, которого Рита развернула, чтобы перепеленать, спросил: «Ритос! А где у него наш с тобою нос-пуговка? Мы-то ведь оба курносые, а у него – прямо нос так нос, мужской такой, быстрее всего прочего растёт…»
Рита сына в тот «мужской нос» поцеловала и, отмахиваясь от мужниных глупостей, ответила, что «ещё двести пятьдесят раз вырастет, а потом снова пуговкой обернётся. Дети ведь каждый день меняются!..»
Ну, и всё, кажется. Но после этих слов мужа она нет-нет, да и начинала искать в сыне своё или Игоря знакомое, родное. И обязательно всегда находила! Потому что Ванюшка уже пошёл и при ходьбе так же ноги немного косолапил, как отец. И головастый он – в Игоря! Глаза вот только тёмные очень, а они с Игорьком оба голубоглазые.
Так вот и жили уже почти два года семьёй, в которой всё как у людей: папа, мама и сынок. А ещё – счастье, которое, кажется, обосновалось в их доме на веки вечные и своими крыльями голубиными бережно и нежно укрывало всю маленькую семью разом, целиком, всех троих.
А месяц назад (Игорь, конечно, на работе был) ей позвонили с незнакомого номера. И в трубке молодой женский голос сбивчиво и как-то жарко-путано рассказал Рите, что это Лена Гаспарян ей «звОнит» (прямо так и сказала, с ударением на первом слоге!). Спросила, помнит ли её Рита, потому что они обе рожали в одно и то же время в роддоме номер шесть на улице Новаторов. Только Рита лежала в отдельной платной палате (Игорёчек постарался, в долги влез, но условия для Риты и будущего маленького создал самые лучшие), а Лена в общей, четырёхместной, потому что Артур, её муж, тогда только-только устроился на работу и зарабатывал совсем немного. Лена, вообще-то русская. Она – Одинцова. А потом замуж вышла за армянина и стала Гаспарян.
А дальше Лена рассказала, что и у неё мальчик, Гегамом, в честь Артурова отца назвали. Что семья мужа приняла её сразу с радостью, как свою. Да это и понятно! Ведь Лена сама – вороной масти. Мать мужа говорит, что на армянку похожа. А вот Гегам у них светленьким растёт и голубоглазым. Понятно, что израстётся ещё двести раз и переменится, но… Свекровь всё сомневалась. Она-то и настояла на модном теперь тесте ДНК, и оплатила его в дорогущей клинике какой-то.
А они с Артуром оба места себе не находили те несколько дней, что ждали результата теста…
И – дождались…
Ноль процентов материнства и отцовства столько же.
Вот Лена и начала искать. Через милицию и тот самый роддом, в котором с нею сначала даже разговаривать не хотели.
Лена уже восемнадцать мамаш обзвонила. Теперь вот… и до Риты дошла. И спросила, могут ли они увидеться и на их сыночка посмотреть, а заодно и Гегама им показать.
У Риты сразу что-то в низу живота сжалось и холодно стало. А потом она сказала, что перезвонит. Вечером. Сначала с Игорем, то есть, - с мужем погорит.
Поговорили. Увиделись. Рита, как только глянула на чужого сына, сразу поняла, что это её мальчик. А когда ближе подошла, то… Это только женщины понять могут…
… От него… запах шёл… родной… на Игоря похожий… И глаза - Игорёшкины, а губы – Ритины, она сразу поняла…
… Теперь вот сидит и плачет. И ждёт результатов теста ДНК. И боится. А вдруг Ванечку отдать придётся? А если Гегама она полюбить не сможет?..
Звонок в двери. Рита даже обрадовалась, потому что быть дома ей уже невмоготу. Пошла, открыла. Мама на пороге. И тоже глаза заплаканы.
Переступила порог и говорит:
- Рит, дочечка! Вот Игорь сейчас придёт с работы, ты сядь с ним рядом и на него посмотри. Кто он тебе? По крови? Чужой ведь человек, правда? Но роднее-то его для тебя в целом мире никого нет. Даже мы с отцом уже – «второй круг родственников». И вот кто-то скажет тебе, что Игоря рядом с тобою больше никогда не будет, но одна ты не останешься: тебе другого «выдадут». И этот самый другой ещё даже лучше будет! Ну? Что? Станешь ты выбирать да раздумывать?..
Прислонилась мама к притолоке и плакать стала, потому что дочь её тоже плачет, а родители не могут быть счастливы, если их дети страдают.
Рита плачет, на маму свою родную смотрит. И услышала вдруг, как по телевизору, который по-прежнему орал на всю квартиру, чтобы не так одиноко Рите было, опять стихи полились:
В чужбине свято наблюдаю
Родной обычай старины:
На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны.
Я стал доступен утешенью;
За что на Бога мне роптать,
Когда хоть одному творенью
Я мог свободу даровать. |