На ночь все гости разбрелись по своим комнатам. Дом неравномерно погружался в сон. Кто-то засыпал сразу, иные беседовали, делясь дневными впечатлениями.
Не спали Мясоедовы.
— Этот Зарр... как там его? Савелий Степанович — человек большой. Со связями. Сразу видно.
— Каким же ему ещё быть, раз из Петербурга? Где как не там связями обрастать?
— Вот то-то я и говорю. Действительный статский — не шутка. Большая честь нам. Честь и ответственность.
— А Казимир? Он и образованный, и обращения самого тонкого.
— Иностранец.
— А перстень у него какой, видел?
— Да уж все видели. Какой номер отколол.
— Не в номерах дело. Такие люди на дорогах не валяются. Выдающаяся личность. Причём во всех отношениях. Где он только ни перебывал.
— Да и Штэйн. Если они с ним так сошлись. Значит, тоже не без достоинств.
— Такое общество и к Стоповым.
— Да-а...
— Честь то какая.
— Тут не одна честь. Возможностей сколько.
— Надо бы как-нибудь...
— Да, надо бы...
Мясоедовы заканчивали друг за другом фразы. Настолько они сжились за время брака, что угадывали собственные мысли и думали зачастую об одном и том же.
Шептались в своей комнате и Вахмистровы. Правда, в разговоре преобладала всё больше одна Вахмистрова, восхищавшаяся Казимиром.
— Он и итальянский, и французский, и немецкий, и латынь. Какими только языками ни владеет. Голова у него золотая. Это ж надо ум такой всеобъемлющий иметь.
— Да уж, — согласился её муж, впрочем, без особого восхищения.
— Он и философ, и магнетизёр. Как с перстнем ловко обошёлся. Это же надо.
— Да-а.... — Вахмистрова как человека полувоенного другие вещи восхищали. «Вот, скажем, если б этот самый Казимир взял бы да и рассёк свечу саблей пополам, да так, чтобы обе половинки не попадали, а остались стоять. Вот это был бы фокус. А с перстнем, у нас цыгане и почище штуки откалывали». Вслух он, правда, этого не высказал из уважения к супруге.
— А уж какой он изысканный. Манеры у него самые утончённые. Мне кажется, хоть он напрямую ничего такого не говорил, что он граф — не менее. И, кажется, что из Италии. Так на итальянца похож. Хоть Мясоедова и сочла его англичанином. А по мне ничего английского. И уж точно никакой не поляк. Поляки разве такие бывают? Нет, он, конечно, из Италии. И, конечно, граф. В Италии ведь есть графы?
Вахмистров всерьёз задумался. Не хотелось попасть впросак перед собственной женой. Он знал, что князья там точно были. Но графы? Никак определённо не ответив, он перевёл разговор на другую тему. Может быть, не такую интересную для супруги, но более безопасную для его авторитета. Вновь заговорил о тюремных нововведениях. Слушая мужа, жена скоро заснула. Умилённая и убаюканная. Потом захрапел и Вахмистров.
Не спали и Гаврилины.
— Как хочешь, Софьюшка, а очень уж эти гости странные. Особенно этот Зарр... как-то там ещё. И Казимир. Магистром себя назвал. А что он за магистр? Штэйн, конечно, тоже фрукт тот ещё. Но он хоть с соображением. Понимает толк в делах.
— Не скажи. То, что странные. Так один иностранец, а другой из столицы. Нам, провинциалам, непонятны. Савелий Степанович, он же действительный статский советник. Вот ты хоть раз видел хоть одного действительного статского советника? Откуда нам знать, какие они бывают? Может, в Петербурге у всех с таким рангом в лакеях теперь негры.
— Ну уж? В газетах бы написали.
— Наши газеты? Там даже визит губернаторши к нам в уезд не осветили. Чего от них ждать? А господина Казимира зря ты так. Я думаю, он самый магистр и есть.
— Знаем мы таких магистров. Обычный масон. И, я тебе скажу, для масона он самый обыкновенный. Даже заурядный.
— Не прав ты, Сергей Васильевич. Ты бы лучше взял и пригласил его к нам. Как-нибудь ненароком, намёком. Такой гость — не шутка. Такими знакомствами не раскидываются. Гляди, как Стоповым то подфартило.
— Это ты права. Не спорю. Знакомство нужно бы завести. Полезно это. Особенно, если лес хотим продать. Штэйн очень нам может помочь. Кому как не ему знать, как всё лучше провернуть? Пожалуй, стоит пригласить.
— Ты присмотрись для начала к этому Штэйну. А то приглашай их. Невесть кто окажется. Вот кто он?
— Немец как немец. Обычный наш русский немец.
— Немец ли? Не нравится он мне что-то. Хитрый жучок.
— Так оно и хорошо.
— Ему одному и хорошо. Гляди, поосторожней. Вон и Ноздрюхина раз пригласили уже на свою голову.
— Сравнишь тоже.
— Неделю от него избавиться не могли. Нет, Штэйн — не Казимир. Вот кого приглашать надо. Ты уж, сиди играй. А остальное мне предоставь. Я уж всё устрою.
Не сразу заснул и Стопов. Только он не говорил. Он думал. И не гости занимали его. Какое-то странное на него напало чувство. С одной стороны устал очень. От всей этой суматохи, вынужденной организаторской деятельности, к которой не привык. Очень хотелось спать. С другой стороны хотелось думать. Словно мозг, набравшись новых впечатлений, требовал для себя напряжённой работы. Иван Ильич начал свои размышления с пустопорожнего. О судьбе России, о роли дворянства в её жизни, о исторической судьбе этого дворянства, о судьбе крестьянства и о роли дворянства в его жизни. Уделил немного внимания и хозяйским делам. Обдумал кое-какие темы, подходящие для написания о них статей. Потом он позволил унести себя потоку мыслей к областям более покойным, близким к мечтам.
