Снова и снова он мелькает во тьме, ища зеркало, от которого и началась вся история… Но не так просто его найти: оно надежно спряталось за пышным париком фаворитки королевы – фрейлины Каролины. Она самодовольно снова и снова прохаживалась среди садов, наполненными опавшими листьями, раскрашенными печальными красками; наверное, все потому, что кто-то, предельно близкий, ушел в их мир, туда, где можно вновь, счастливо и просто, быть собой….
- Я от этого устала! – капризно кричала на свою сестру-близняшку - Мэри. – Если мы – как две стороны одного зеркала, то ты должна быть во всем похожа на меня…. Во всем! Одевайся в это платье; у меня такое же!....
- Дорогая, зачем тебе нужна такая глупая идея? – робко спросила та, с непривычной неловкостью путаясь в шнуровке корсета роскошного платья, которое было небрежно брошено в ее руки.
- У меня планы стать лучшей при дворе и личной подругой королевы! – важно вскинула голову Каролина. – А она любит, чтобы близнецы были, как две руки одного тела….
- И все-таки мы разные, пусть не телом, но мыслями, чувствами… - тихо заметила ее сестра, словно предчувствуя, насколько все же безумная закралась идея, с интересом рассматривая парик, как две капли, похожий на тот, что носила Каролина.
- Меня не интересует, что у тебя за чувства! – закричала та, щелкая от гнева зубами. – Одевайся и не делай без меня ни шага!...
И с этой установкой Мэри робко приняла ту же позу и то же выражение лица, что и сестра, что сделало близняшек, словно стоящими напротив невидимого зеркала и глядящими в него.
Спокойная девушка, она конечно же, безнадежно отличалась от громкой и раскованной Каролины, но самоотверженно решилась идти у нее на поводу, чтобы поддержать и побаловать, привыкшую к исполнению своих прихотей, сестру - ведь она ее преданно и тепло любила.
«В конце концов, - украдкой и с облегчением подумала она, стараясь даже величественную походку Каролины подогнать под свою, скромную, - что, как ни эта забавная выдумка моей дорогой близняшки, поможет нам лучше узнать друг друга и ощутить себя одним целым!...»
Однако, это было не так просто и, порою, отдавало непоправимым крушением привычного, разочарованиями; ведь Мэри, не смотря на свое родство с сестрой, была безнадежно далека от нее. Хотя бы потому, что рано встающая и оптимистически бодрая, целеустремленная, она вынуждена была вставать ближе к полудню, выжидая мучительно, но тихо под кисейным одеялом, когда неженка-Каролина выспится.
Когда она, наконец, неторопливо умывалась и одевалась, уделяя пристальное внимание макияжу и убранствам; что было непривычно для, простой в одежде, Мэри, неспешно отправлялась на кухню - придирчиво выбирать меню для завтрака, нещадно и наскоро, впоследствии набивая свой и желудок сестры острыми соусами, винами и сладостями.
Затем, преодолевая с трудом дрему, Каролина отправлялась читать дамские романы, чем иногда выливала неприятную тоску у Мэри; а, начитавшись их, приукрашивалась еще мехами, шелками, дорогостоящими и редкими драгоценностями, гордо шла на прогулки с придворными, гуляя с ними и просиживая на званных обедах, танцуя на баллах, сплетничая про других и развязно кокетничая с дворянами до глубокой ночи; потом вновь засыпая до полудня!
Мэри с отчаянием наблюдала это и с грустью вспоминала, как после утреннего умывания спешила помочь служанкам королевы приготовить наряд и еду для Ее Высочества; затем она давала бесплатные уроки детям дворян – учила их читать, писать, говорила для них о мыслителях и прекрасном.
После уроков она наскоро обедала скромным супом с соком и бежала на королевскую ферму – помочь слугам ухаживать за лошадьми, овцами, курами и собаками. Возвращалась она только под поздний вечер, чтобы чуть отдохнуть вышиванием и плетением бисера, а потом лечь, дожидаясь первых лучей солнца…
Оно с жалостью подсказывало, что происходит нечто непоправимое, превращающее ее тонкую, ищущую натуру в куклу истеричной сестры, и в это же время – отталкивая ее от единственного, родного человека! Ведь Каролина только и четко следила за тем, чтобы Мэри была одета в то же платье, что и она, и чтобы она говорила тем же тоном.
И словно огораживалась этим от сестры – в последнее время она даже не смотрела на нее, не разговаривала с ней! И снисходительной Мэри приходилось терпеть глухо ноющую боль и преодолевать обиду; самой начинать разговор с самым близким и все же лучшим, не смотря ни на что, человеком, с простого вопроса:
- Что нового, дорогая? - спрашивала Мэри сестру, когда та, забегала на минутку – сменить платье для очередного балла. – Что видела интересного?... Почему ты так смеешься?... Что с тобой?
- Да, вновь этот Монстр в лесу… - легкомысленно отвечала та, поправляя парик и бриллианты на платье. – Он вновь буравил меня глазами и вздыхал… Вот смешной! Как будто думает, что я соглашусь с ним заговорить, с таким-то уродцем!...
- Дорогая, это ведь не правильно, и ты это знаешь! – скромно попыталась вразумить сестру та. – Ты же умная девочка, и обязана понимать, что, каков бы ни был человек, ему нужно внимание… Поговори с ним!...
Этого простого совета было достаточно, чтобы Каролина побагровела от ярости и заорала на весь дворец:
- А кто ты такая, чтобы указывать мне?!... Ты – лишь мое отражение, не забыла?... Вот и иди в лес к нему, раз такая умная… И потом вспомни, что ты – моя тень; не то не видать тебе меня, как своих ушей!!...
Мэри, чуть не плача, съежилась и хотела обнять ее, чтобы успокоить, но решила не сердить ее еще больше, потому быстро выскочила из, изрядно надоевшего замка, побежала в лес, совершенно фантастический во время сумерек. Они отливали лунным светом и серебряной паутинкой, заинтересованными глазами, затаившимися во тьме.
Они дрожаще столкнулись с любопытными глазами Мэри и жалостно мигнув, поспешили скрыться во тьме. Но добрая девушка, она вдруг поняла, что это и есть тот «Монстр», которому понравилась ее сестра-близняшка. «Бедняжка, она, его, скорее, просто отталкивает, а он ведь что-то сказать хочет…»
- Стой, не пугайся!.. – ласково сказала она, отводя бережно темные ветки, за которыми спешили скрыться глаза. – Ты что-то хотел сказать?
Тут в глазах зажглась радостная и доверчивая надежда, и их обладатель робко вышел из темных веток. Это был высокий и тощий парень с неестественными морщинами, в маленьком, пыльном пиджаке и брюках. Он робко переминался с ноги на ногу и не решался взглянуть на источник своих воздыханий – как ему казалось, очень красивую и милую, но эгоистичную и своенравную Каролину…
- Ну, не бойся, поговори со мной!... Я не буду над тобой смеяться и обижать тебя! – неожиданно говорила она, осторожно ободряюще беря его за сухощавую руку с натруженными венами и безобразными порезами.
- Ты…ты… - от волнения у юноши заплетался язык. – Очень красивая!... Не презирай меня, пожалуйста!...
- Конечно, я тебя не брошу! – ободряюще сказала Мэри, радуясь новому другу, словно не расслышав его первых слов. – Меня зовут Мэри… а тебя как? Давно тут живешь, почему?...
- Мэри… - эхом отозвался тот, не веря своему счастью слышать ответ на свои чувства. – Какое красивое имя… А у меня оно, ну, какое есть – Эдуард….Ты больше на меня не сердишься? Не надо, я все для тебя сделаю…
- Рада знакомству! – вежливо улыбнулась та, удивляясь, что ее, обычно шумная, но вне баллов молчащая для всех, сестра, посмела обидеть такого тихого человека. – Милый Эдуард, почему ты здесь?...
Тот, как не отнекивался, но не смог отказаться от неги поведать что-либо, принимающему и восхитительно простому, человеку; и потому рассказал свою историю: он был рожден в туманной и серой области города, в нищете и одиночестве даже не зная своих родителей. От них, наверное, он наследовал удивительную способность – писать и рассказывать волшебные истории; на которых всегда находились, уставшие от реальности, слушатели, готовые заплатить монету и бросить краюшку за услышанное.
Все это кормило Эдуарда и давало иллюзию полного счастья в жизни; и в это же время делало его пугливым, глубоко переживающим свое нестерпимое одиночество – ведь красивые мысли, увы, всегда скрывались за неестественно обезображенной пылью, старением и ранами лицом. И оно было сияющим живым светом от блаженства иметь собеседника.
А тем, как ни удивительно, находилось общих много: Мэри так же верила, не смотря на все, в человеческую доброту; в ответственность перед тем, кто рядом. Также она любила использовать свои мысли и таланты на пользу другим и трудиться, минуя суеты высшего света…
Он так ярко и оцепеняюще проливался на душу Эдуарда, что он согласился скорее отдать последнюю рубашку, чем отпустить Мэри на раздраженный зов, доносящийся из дворца неподалеку: «Сестра!... Куда ты делась, несносная тень?... Ты мне нужна, немедленно возвращайся!»
Он с тоской посмотрел на нее, оборачивающуюся на крик, правильно осознавая, что лучше человека в мире он не найдет; но с, возвращающимся внутри, солнцем услышал ее искреннюю просьбу: «Не грусти! Завтра я вернусь, и каждый день к тебе приходить буду!...»
- Будешь ли ты меня слушаться или нет?! – орала с порога на сестру Каролина. – Мне нужна тень, чтобы добиться благосклонности королевы, а сейчас, когда у нее был крупный балл, ты меня бросила?!... Как ты посмела?!...
Говоря это, она отвешивала нещадные оплеухи съежившейся и не знающей куда деваться, Мэри. Она, бледнея неимоверно и холоднея, с ужасом осознавая ошибку; пряча глаза, снова принимает окаменелую позу учтивости перед аристократами, с которыми приятно беседовала, едва выкинувшая яд гнева, сестра.
«Дорогая сестра!.... Разве можно было такое придумывать?!... Ты же в огне самолюбия и безразличия, пытаясь оттенить свою индивидуальность мною!... Что же мне делать?....» - с такими душащими мыслями она обратилась к Эдуарду.
Едва завидев ее, готов был раствориться в объятиях, отдать все свое тепло и воплотить в жизнь все сказки ради Мэри. Но, только потянувшись, чтобы обнять ее, он заметил маленькие искорки слез в глазах.
Он с тревогой бросился спрашивать: «Что случилось, милая?... Кто посмел тебя обидеть?!...».
Мэри с горечью призналась в том, что ее сестра погибает от стремления вечно жить в двойнике; а это неминуемо приводит ее к отравляющей лжи и эгоизму; к фактической гибели ее души!
- Прости, Эдуард, что я тебе это рассказала, я не хотела на тебя изливать свою грусть… Забудь! Но мне нужен чей-то голос, который бы спас сестру… Может, пойдем вместе, сходим, поговорим с ней?
- Я готов идти один! – робко, но твердо, ответил тот. – Я не допущу, чтобы она пользовалась твоей добротой и кричала, снова поднимала на тебя руку!... Я пойду сам, не беспокойся за меня…
Он повернулся, и еще раз робко, бросив украдкой Мэри восхитительную маленькую розочку, пожелал ей не волноваться.
Но сам он не подозревал, что окунется в пучину некоего таинственного чувства, едва переступив порог дворца и увидев…. Такое же неземное создание, как и Мэри – с теми же нежными глазами и грациозно-внимательными, самоотверженными движениями, бархатными каштановыми волосами, спрятанными под пышным кремовым париком; в таком же небесно-легком бежевом платье. Все это приводило Эдуарда в состояние подкошенных
