коленей, срывающегося голоса и дыхания, помутнения рассудка не непроизвольной дрожи.
- Мэри, как ты успела оказаться тут?... – неконтролируемо прошептал он, чувствуя приятное темнение в глазах. - Я же умолял…
- Не смей меня называть именем тени-предательницы, Монстр! – закричало вдруг создание и нервно торопилось высказать мысль и уйти. – Мое имя – Каролина… Зачем меня преследуешь, чучело?!.... Ты же знаешь, что я никогда не…
- …Не прогоняй меня, пока я не попрошу тебя об одной вещи. – стиснул зубы от унижения и едва сдерживаемого гнева Эдуард. – Не смей бить и оскорблять Мэри!... Перестань играться ею, она не кукла, она человек!... И я не позволю тебе…
- …Унижать свое влюбленное достоинство?! – расхохоталась Каролина, перекрикивая его и смерив презрительным взглядом. – Если хочешь доказать, что можешь, пугало, заслужить мое внимание, то: во-первых, не смей ко мне приходить без спроса… Во-вторых, Мэри не…
Внезапно что-то случилось непоправимое – огонь вспыхнул сильнее, и от его ожога зеркало единства сестер треснуло пополам. Его трещина черным следом залегла в сердце Каролины, ускоряемая завистью и желанием затмить любые индивидуальности сестры и вообще любого человека; и Эдуарда, который должен был только помочь, своею силой и преданностью, разжиться трещине и поднять ее хозяйку до желаемых высот любой ценой...
- …Не покидай любой ценой! Поступай с ней, как желаешь… А потом, когда научишься отличать эту серую овечку от меня, приходи, я приготовила вам сюрприз!...
Он, едва веря своим ушам, с радостью вернулся к, ждущей его, Мэри. Она с удивлением услышала, что сестра снова «рада ее видеть, но не держит на зеркальной цепи». И все это звучало очень странно и заманивающе…
Поскольку Эдуард оказался серьезно больным неизлечимой болезнью, его было просто жаль бросать; а про свою сестру было тоже кощунством забыть. Как и страшно было Мэри осознать, что Каролина… успешно вселила в нее свои черные отголоски – скромная девушка с ужасом слушала себя, нередко швыряющуюся замашками сестры, так же, как она, по часам, глядящуюся в зеркало, и просто не знала, что делать…
По ее мнению, спасение было только в уходе от Эдуарда, за которым было просто светлым солнышком ухаживать и проводить с ним время; она не могла всадить в себя нож подлости еще глубже и позволить страдать ему из-за безумных впивающихся результатов игры сестры!
- Я с тобою, моя хозяйка! – отчаянно бросила она с порога, тяжело дыша от бегства; с болью проглотив только что мольбы Эдуарда не покидать его и срывая с себя наряд и парик, подражая Каролине, нервно переодевающейся к следующему баллу. – Я не смогу уже без тебя, ты добилась своего, дорогая – я превращаюсь в тебя!... Я пожертвовала своим другом, только чтобы видеть тебя своим отражением!... Идем!
- Стой! – приказала властно та. – Дай я прежде погляжу к тебе в глаза….
После того, как она заглянула в неимоверно преданные глаза сестры, внезапно со всего размаху дала ей пощечину, от которой несчастная и хрупкая девушка даже упала.
- За что ты бьешь меня, дорогая Каролина? – дрожаще пыталась спросить она, с болью поднимаясь с твердых плит. – За то, что я к тебе вернулась и готова вновь стать тенью, чтобы быть рядом?...
- За то, что в твоих глазах я вижу этого Монстра! – взвизгнула та, отшвыривая от себя подальше платье Мэри. – А ведь он приходил ко мне, называл меня твоим мерзким именем; он просил за тебя!... Ты его причаровала, небось, негодница?... Ты же знала, что я ненавижу это чучело, как ты посмела сохранить в своих глазах его уродливую морду?!!...
- Хорошо, я забуду его, никогда не буду тебе напоминать о нем… забуду! – глотая слезы и мучаясь от того, что оставила друга одного, не найдя тепла и у родной сестры, горячо заверяла та. – Я всех, себя забуду… Только не прогоняй меня! Даже если у меня останется что-то свое, не прогоняй меня, дорогая, прошу!... Я научусь быть тобою, научусь, у меня уже получается!…
Но не вышло собрать ей осколки зеркала: хоть Каролина и снисходительно бросила: «Ладно, оставайся со мною, тень!... Но больше никаких своих действий!... Идем!».
Она все же возненавидела в Мэри то, что та была собою с другим человеком. Сестре, тем более такой простой и честной, нельзя быть человеком вообще – она должна быть просто послушной собачкой, личиком и нравом похожей на свою хозяйку; иначе идея не оправдает себя и Каролина не сможет доказать королеве, что она такая оригинальная и властная, достойная огня обожания, богатства и славы.
Слава сыпалась изнеможением Мэри от бессонных ночей и ее мучениями от обилия жирного острого и сладкого, от удушающих корсетов и душевных язв от нескромных комплиментов, взглядов аристократов. Девушка терпела, убеждала себя, что Кораливу это делает счастливой; в итоге найдет себе тоже скромную милость у королевы, если сестре удастся такой игрой добиться расположения Ее Высочества, она сможет поблагодарить Эдуарда за все тепло, поддержку и внимание!
Но… оно ускользало от нее, не светя лучиком даже доброго слова от Каролины! Сестра просто играла свою, светскую роль, иногда даже посмеиваясь над Мэри, которая, словно дрессированная птичка, пела привычную, навязанную песенку. И эта песенка еще с большим упоением все же в подсознании оттеняла непохожесть внутреннюю и сходство внешнее.
Оно не давало покоя ни тем, что разжигало огонь тщеславия ослепшей от этого сестре, ни от того, что оставило мучиться одного Эдуарда. А все же было столь красивым, приманивающим несветлый интерес знати и ленивое внимание королевы; едва заметный, холодной огонек ненависти Каролины. Мэри уже возненавидела зеркала потому, что они отражали ее – почти сестру, но до конца не желающую становиться ею! И уже с надеждой поглядывала на пламя, которое приносит непоправимое перечеркивание всего…
«Все это стало каким-то страшным театром! – в смятении думала Мэри, судорожно запирая двери в своих покоях на ключ и разжигая камин. – Я становлюсь просто куколкой-фавориткой, забывшей свою нить со мною, Каролины и королевы, которой непременно радует, что кто-то одинаково может кивнуть в ответ на ее приказы!... Но это не правильно; я не кукла!... Мне не хочется больше быть ею!... Прости, дорогая сестра, ты должна понять, что никогда не будешь мною, а я – тобою!... Будь счастлива от своей неповторимости!»
С этими неслышными, горькими словами, почти воющий на луну, от тоски, верно стоящий ночами под окном… Эдуард с ужасом наблюдал, как хрупкая Мэри, бесстрашно закрывает глаза и окунает свое лицо прямо в пылающий камин!....
Он сотряс ночную тишину воплем шока и поспешил пробить собою наглухо закрытое стеклянное окно. Затем он поспешил, не раздумывая, взять горсть льда из комнатного фонтана и с силой кинуть его в камин.
Как только огонь потух, он с набегающим, жгучим мокрым туманом перед глазами, поспешил вытащить восхитительную маленькую головку Мэри, в почерневшем, от языков огня, парике, с беспокойством вглядываясь ей в лицо – пламя и лед фантастическим образом не обезобразили ее трогательные черты, только раскрасили половину лица раскалено-золотисто-красным оттенком, а вторую – прозрачно-лунно-белоснежным!
- Мэри, милая, что ты с собою сделала?!.. – тревожно ломал руки Эдуард, вернувшись в свое убежище, осторожно смачивая ей лицо настоем из трав, чтобы хоть как-то залечить одновременные ожог и обморожение. – Неужто мерзавка-сестра довела тебя до этого?... Как она посмела?!... Я ее разорву за это!!...
- Не надо, Эдуард! – скромно отмахивалась она, приходя в сознание. – Она не виновата, только хотела поиграть… Ведь она имела на это право?...
- Она не имела право тебя вынудить с собою такое сделать! – с горечью возразил тот, со странным упоением взирая на сохранившееся дивное отражение своих грез, пусть и немного затронутое льдом и гнем. – Зачем ты так поступила?... Ты же могла умереть!...
- Ну и что? – внезапно спокойно сказала Мэри, совсем не скучая во дворце ни по кому, кроме сестры, - Зато она осталась бы одна, неповторимая и красивая, приручившая собственное отражение… Теперь оно ушло – зеркало исказилось!... Мне даже стыдно за это, но и… игра была слишком неконтролируемой!...
Эдуарда бросило в холодный пот: какими чарами обладает Каролина, что посмела довести до такого отчаяния Мэри? Что она еще хочет от нее, почему терзает?
- Я не позволю ей распустится и изнурять тебя!... – твердо изрек он, обещая быстро вернуться и направляясь ко дворцу – необходимо предотвратить «сюрприз», что готовила коварная Каролина ему и своей сестре.
- Я теперь полностью узнал, что отличает тебя от Мэри! – дрожащим от боли голосом заговорил он, едва та показалась ему на глаза, прохаживаясь спокойно и самодовольно, перед золотыми канделябрами замка. – Ты не имеешь жалости, совести, сердца!!!...
- Ну, раз ты умеешь различать нас! – с шокирующей напыщенной фальшью говорила Каролина, поправляя парик. - Вот и слушай суть сюрприза, который вам обещаю, если…
Эдуард, казалось, готов был стать пеплом в канделябрах, только бы не слышать ничего от нее, столь мерзко поступающей… Хотел уже было уйти и приковать себя всем к Мэри; как вдруг подумал: «Если я выполню ее просьбу, она оставит в покое Мэри!... Как же я мог этого раньше не понять!... Говори задание, я тебе солнце достану, только бы Мэри была в сохранности и счастье..»
И, смакуя эту мысль, Эдуард смело приосанился и с готовностью сказал:
- Говори, что за задание, все сделаю!... Только Мэри оставь!...
- Хорошо, по рукам! – хитро улыбнулась Каролина и гордо изложила ему суть задания: «Оставайся сегодня со мной, поболтаем, а то скучно мне одной!... А вот еще - пойдешь сегодня, ночью, в мой сад, найдешь мою кормилицу, в черной накидке, и задушишь ее!.. А то совсем житья мне от старухи нет!…».
«…Нет, я наверное, зря погорячилась, решив навек тут остаться! – с радостью подумала чистосердечно Мэри, обводя взглядом стены убежища Эдуарда и теребя с теплом записку от Каролины, гласящую: «Любимая моя сестричка!... Я хочу, чтобы этой глупой игре пришел конец и мы снова стали сами собою!... Я хочу попросить у тебя прощения и приглашаю вернуться домой, сегодня же, ночью!... Во дворце будет снова шумный балл, потому… Давай встретимся на свежем воздухе, в нашем саду!... Надень черную накидку и гуляй в нем, мне легче будет так тебя найти!... Жду с нетерпением, Каролина!..».
Этих многообещающе звучащих слов было достаточно, чтобы Мэри с нетерпением накинула черную накидку и у порога убежища, глядя на светлое небо и теплое солнышко, как-то по-немому кричащее о том, что никогда больше не вернуть ей ласковых игр детства с младшею Каролиной и не видать ей простого счастья от дружбы с сестрой!...
Она уже предвкушала, как обнимет ее та, и от этого она простит все; преодолевая сон и бродя по темному саду. Мечты ее даже о воссоздании зеркала становились от ожидания все ярче и одурманивающе, совершенно заслоняя собою высокую и худую, черную тень, зловеще затаившуюся во мраке. Миг – и тревога от долгого отсутствия сестры сменилась ужасающим ощущением чьих-то холодных и… как-то до боли знакомых суховатых рук с порезами, морщинами и венами!
Они с удивлением ощутили, вместо сморщенной и дряблой старческой шеи, тонкий и мягонький фарфоровый ручеек,
