за калитку.
– Эй, племянница! Ты, похоже, голодная, на ногах не стоишь. Заходи!
Они сидели на знакомой кухне. Опять посторонний человек, тоже полуголодный, чем-то её кормил. А Наденька ела и не могла остановиться. Потом прилегла на бывшую тёткину тахту.
Проснулась от того, что на неё смотрят.
– Что, племянница, оклемалась? Ты тиф перенесла? Вон волосы острижены. Издалека пришла?
– Да, болела. Пешком добиралась из другой области. Там перемёрли все от голода. У меня сухари давно кончились.
– Бедолага. Что делать будешь, тётку искать?
– Нет. Попробую на работу устроиться.
– Ну, дерзай. Ты, это, если совсем плохо будет, идти некуда, приходи. Меня Валентиной зовут.
– Спасибо. А я Надя.
Надежда брела по тенистым улочкам маленького городка. Радовалась солнцу. Тому, что вокруг не степь и мёртвые поселения, а живые люди, которые даже улыбались и смеялись.
И что здесь, в Георгиевске они со Степаном обязательно встретятся. Раз она дошла. Выжила. Их ждёт несостоявшееся свидание. Мысли унеслись далеко, в родной дом. В яблоневый сад. На берег реки, где должна была встретиться с любимым.
Наденька очнулась оттого, что где-то плакал ребёнок. Из окна первого этажа старого трёхэтажного здания, кричал с надрывом младенец. Девушка вошла в подъезд, в открытую дверь квартиры, из которой доносился детский плач.
В полумраке ей показалось, что в комнате никого нет, кроме орущего крохотного существа. Она направилась к кроватке у окна. Красный от крика малыш крутил головой, извивался, туго спеленатый. Надя освободила его от пут. Тот выпростал ручки, ножки, засучил ими, притих.
– Ты мокрый весь, вот молодец!
Наденька ловко перепеленала, взяла на руки мальчугана, стала качать. Тот ловил губами грудь, или соску, хотел есть.
– Бутылочка с молоком на окне, возьмите, пожалуйста…
В тёмном углу на кровати лежала женщина.
– Спасибо Вам, что подошли к Павлику. Это Павлик, мой сын. А я Ольга. Не могу подняться, а муж на работе. Вот Павлик и раскричался. Будьте добры, покормите его, если можете, бутылочка с молоком на окне.
Надя во все глаза смотрела на Ольгу. Похоже, та была больна и действительно не могла встать. Она покормила мальца, укачала, положила в кроватку. Собралась уходить. Дверь распахнулась, на пороге появился высокий мужчина с усиками.
– Серёжа, как хорошо, что ты пришёл пораньше. Это Надя. Она помогла управиться с Павликом. Наденька, это мой муж Сергей.
Сергей улыбнулся. Заглянул в кроватку к удовлетворённо сопящему сыну, поцеловал Ольгу.
– Наденька, Вы наша спасительница! Не знаю, чем отблагодарить. Оставайтесь, поужинайте с нами! Я тут забежал на рынок, купил абы чего. Сейчас что-нибудь сварганю.
– С удовольствием! Только сварганю ужин я!
Они сидели в тесной тёмной комнатке за столом у окна, рядом с кроваткой Павлика. Надежда впервые за долгое время ела настоящую еду из продуктов с рынка. Отвечала на вопросы Сергея и Ольги. Чувствовала, что ей так хорошо, будто она знала этих людей давно. А Павлика уже любила, как брата Митю в младенчестве.
А после ужина она уже была с работой, крышей над головой. Супруги попросили девушку остаться у них, помогать по хозяйству и посидеть с Павликом, пока Ольга не встанет на ноги. Обещали кров, кормёжку и даже небольшую зарплату. Это было чудо! Надя благодарила Богородицу. Думала, не для этого ли её вернули из сада с яблонями, где резвился ушедший Митенька? Не то ли это дело, оставшееся не выполненным на земле?
Потекла жизнь спокойная, можно сказать, счастливая. Надежда хлопотала по дому, занималась Павликом. Ей нравились её хозяева, люди интеллигентные, порядочные, благодарные. Нянька всё больше привязывалась к малышу, тянувшему к ней свои ручонки. Улыбающемуся беззубым ртом. Спящему, прижавшись, на её руках.
Однажды поутру, Наденька отправилась за продуктами на рынок. Денег Сергей всегда давал с походом. Надя тратила скупо, по-крестьянски прижимисто, торговалась до последнего. Довольная, приносила домой полную корзинку продуктов, вываливала с удовольствием на стол россыпь мелочи – сдачу. Ольга смеялась: «Меня все норовят облапошить, обсчитать! А Надюшка сдачу приносит». Продавцы знали прижимистую покупательницу. Относились с симпатией. Передавали гостинцы выздоравливающей Ольге и, конечно, Павлику.
Тем утром, в овощных рядах девушка ощутила чувство «дежавю», ощущение, что на неё смотрят, и что недавно было так же. Она подняла глаза и наткнулась на… улыбку Степана! Та была не в пол лица, как говорят, а всё лицо парня состояло из улыбки.
– Ох, – выдохнула Наденька.
– Да, да! Я же обещал! За мной несостоявшееся свидание!
Тут совсем рядом раздался резкий сигнал клаксона. Подъехал зелёный грузовик, с полным кузовом военных.
– Степан! Быстрей! Опаздываем!
– Как, уже??? – глаза Нади повлажнели, она поняла, что сейчас расплачется. И весь честной народ будет над ней смеяться. Пока она тёрла глаза и боролась с сыростью, неуловимый любимый погнался за удаляющимся автомобилем, на ходу, с помощью товарищей, запрыгнул в кузов.
– Вечером! У храма! В восемь часов!
Машина скрылась за поворотом.
«В восемь часов! У храма!» - волнами неслось над рынком.
Девушка всё-таки разревелась. А базарный люд подсмеивался, не злобно, подбадривая:
– Он тебя ждёт! У храма. В восемь! Хочешь яблочко? Бери, угощаю!
День пролетел в ожидании. Вечером она отпросилась. Пришла к бывшей церкви, а ныне продуктовому складу заранее, в семь.
В восемь была уже на взводе.
В девять принялась хлюпать носом.
В десять поняла, что Степан не придёт.
Она не знала, да и не могла знать, что «дан приказ ему на запад…». Не так, как в песне, конечно, но приказ был отдан. И ослушаться его никак невозможно. Банды бродили по голодному краю. Служба в Красной армии занимала все силы и время. А судьба посмеивалась над влюблёнными, устраивала забавные, на её взгляд, испытания.
Надя исхудала, почти, как после голодного путешествия. Сергей с Ольгой ломали головы над тем, что происходит с их подопечной. А девушка таяла. Каждый вечер ходила к храму. В восемь часов. Степан не мог обмануть. Здесь что-то не так. С ним что-то случилось. Или не там она ждёт, не в то время? Но весь рынок скандировал, что в восемь, у храма…. Один храм в городе.
Прошёл месяц. Надя сидела у церкви. Садилось солнце. Ветерок качал деревья, баюкал. Крона почти вся облетела. Редкие листочки резвились под ногами. Девушка прикрыла глаза, будто задремала. Думала о том, что с самого начала у них со Степаном не заладилось. Не судьба, видно. Что пришла сюда в последний раз. Завтра начнёт новую жизнь. Будет учиться жить без мыслей о любимом. И вообще, уйдёт в монастырь. Если найдёт такой. Или пойдёт на курсы бухгалтеров. Сергей давно выправил ей документы, написанные от руки, но с настоящей синей печатью, с серпом и молотом. Наденька перенеслась мысленно в будущее и вдруг услышала:
– А я тебе яблок принёс, твоих любимых!!! Правда, пока немного, не знал, тут ты, или нет, а завтра ящик будет!
Спиной к алой заре стоял Степан с перевязанной головой. Лица его из-за света заходящего солнца не было видно, но Надя чувствовала, что он улыбается. Девушка собралась было грохнуться в обморок, но почувствовала, как сильные руки подхватывают её и несут на крылечко:
– Эй, ты чего! Что за буржуазные предрассудки? А вообще падай. У меня голова прострелянная, а не руки. Я руки берёг. Думаю, как сгребу Надюшку, как обниму!
Они сидели на ступеньках церкви-склада всю ночь. Говорили по одному и дуэтом о том, как жили всё это время врозь. Им о многом надо было рассказать друг другу.
Встало утреннее солнце. Осветило парня и девушку, спящих в обнимку, на ступенях старого храма. Рассыпанные рядом яблоки рассвет раскрасил розовыми мазками. Он, рассвет, был вечен, как сама жизнь. Как любовь. Во все времена.
– Надюшка, просыпайся, скоро Дворец Бракосочетания откроется. Надо успеть между мчащимися поездами, грузовиками и прочими средствами передвижения. И яблоки не забудь!
Любите ли вы яблоки? Надя вспоминала о саде в родительском доме, когда, после свадьбы, поступала в сельскохозяйственный техникум, учиться на агронома. Когда работала в пригородном плодово овощном хозяйстве. И как же хотелось яблок во время беременности! А после того, как родились двойняшки, мальчик и девочка, у них уже был свой небольшой садик вокруг уютного дома. Туда приходили письма с войны в сорок втором от Степана. Он спрашивал, как поживает супруга, дети и… уродились ли яблоки?
Прошли годы. В минуты просветления Надежда Петровна бродила по саду, согревая в морщинистых ладонях солнечные плоды. Думала о том, как же она любит свою большую семью, детей, внуков и правнуков. А больше всего мужа, для родных, дедушку Стёпу. И, конечно, яблоки.
В другие моменты, проваливаясь в прошлое, она всё брела по пустой дороге между тихих посёлков, просила у редких прохожих корочку хлеба.
– Наденька, пойдём, моя хорошая.
Старичок всегда приходил на помощь, отводил домой, кормил. Это был любимый, её Степан, с которым, наконец, состоялось их отложенное свидание.
