Дневник монаха. Продолжние

     
                           Начало повести: https://stihi.ru/2024/06/28/3734


      И вот, совершенно поникший и заблудившийся в грехах, я добрался до своего дома. Зинуля кушала любимый «Трюфельный», дети спали. С набитым ртом, не отрывая глаза от телевизора, Зина удивилась:
  — Борь, ты же на спектакле.
  — Спектакль отменили, —  зло пробормотал я, - а ты опять за трапезой?
    Зинуля настороженно улыбнулась, но продолжала кушать.
  — Я тебе говорю: почему ты все время ешь?
  — С какой цепи ты сорвался? Хочу и ем. Нервы заедаю. А если у тебя не получается быть честным с собой -  не надо  на мне срывать злость. Мне место на рынке дали. Вот и отмечаю. Угощайся.
—  А как насчёт фигуры, формы? Не задумывалась?
— А мне кажется тебе на это плевать.  Ты меня последнее время  не видишь, православный ты наш! Давно исповедался?
      Я чувствовал насмешку, и сделал вид, что не понимаю жену. А её, измазанный шоколадом рот, взорвал во мне бурю эмоций... Внутренний протест против всего,  что случилось  полез наружу. Отказ от греха дорогого стоит, а  помыслы страшнее этих падений. Хитёр лукавый! Зина была ни причем, я просто хотел скандала, мне хотелось накричаться вдоволь, и убежать. 
      Понёс я тогда такую околесицу, что сам себя не смог слушать. Молчание жены, и её насмешливый взгляд раздражали меня  всё больше и больше.
Только один раз она прошептала:
    - Тихо. Дети спят. Не надо кричать!
      Но я ничего не слышал, и пошёл куролесить, как юла. Эта была первая и последняя наша ссора. Помню, что вместо меня по кухне ходило нечто черное и гадкое. И это нечто орало, клюкало и визжало в пространство и время. Глаза вылезли из орбит и выражали бесконечность.  Позор перед собой, перед своей совестью тут же набросился на того, другого, все понимающего и тихого. Остановил меня Зинин громкий, но твёрдый шёпот:
    - Пошёл вон!
    - Что?
    - Какое из этих двух слов не понятно? Вон пошёл!
      А мне, видимо, этого и надо было… Я побежал. По лестнице: шаткой и старой, не останавливаясь ни на минуту, побежал куда глаза глядят. От себя побежал. Долго я рвался из сил, и очутился в пригородном лесочке.  С какой радостью  тогда  я бросился  на  траву, и не двигаясь, лежал в сочной ее прохладе. По телу пробегала дрожь, и краска стыда заливала лицо: от жалости к родному человеку, от собственной трусости. Я был противен себе до отчаяния. Что  дальше?  Бегством от себя еще никто не спасался. Господи, только Ты спасешь меня! Господи, помоги рабу твоему. Царица Небесная защити жену мою и детей моих, плохой им достался отец. И плохой муж. Силы Небесные! Не бросайте меня, окаянного! Ибо грешнее всех на Земле трусость. Кажется я провалился в сон, а проснувшись,  вернулся в свое жилище. А куда ещё я мог вернуться… Заснул на полу, и проваливаясь в глубокий сон я спросил кого-то:
« Где моя котомка?  Завтра я ухожу в монастырь». В ту ночь мне приснилась белая чайка парящая над золотистым осенним садом. Но после любой битвы, если ты жив, надо просыпаться. И я открыл глаза.
    — Интересно который теперь час?
      И внутренний голос ответил:
    — Час быть честным.

      Да. Лучше Шекспира на этот вопрос пока еще никто не ответил. А было 6 часов утра. Я быстро оделся и выбежал из дома, чтобы не смотреть в глаза своим близким. Куда? Куда теперь? А, собственно, куда еще, в этой постылой жизни, может идти человек изнуряющий себя обманами?
      Только в Xрам Божий. Метро поглотило моё тело, и через час выбросило недалеко от самого древнего монастыря Москвы. Медленно бреду вдоль каменных стен Даниловой обители. «Дух и плоть. Вопрос неразрешенный на Земле. Почти неразрешенный. Монахи и отшельники, наверное, решают его еще в физическом теле. Но сознание! Сознание одно — личность человеческая. Если она, эта личность, на стороне духа, — будет человек духовен. И наоборот.       
      Однажды Зина пришла от своей приятельницы, богатой и состоятельной, грустна и печальна. На все мои вопросы она не отвечала. Позже, спустя время, она рассказала, что потрясло её. И спросила:
    — Когда человек становится подвластен пороку? Тогда,  когда мечтает  о богатстве, или когда становится богатым?
      Я ответил, что, к великому счастью, никогда не мечтал о богатстве, но точно знаю, что лукавый силён именно на этой струне души играть – и до мечты и после. Тщеславие и честолюбие – вот две составляющие богатство плоти.
    - Да, согласна с тобой. А тщеславие приводит к жуткой самоуверенности в собственном величие. И  вседозволенность затемняет сознание.
      Она рассказала, что  подруга стала увлекаться молодыми ребятами, платит им большие деньги, и живёт только наслаждением.  Зина была великолепной матерью, верной женой и порядочным человеком, и рассказ, в подробностях, не смогла выслушать. Сбежала. С подругой она тогда порвала.
Ах Зина,3ина. А ведь мы с тобой уже как двойники. Вместе учились в институте, и вместе учились в жизни. Я тоже трудно переживаю эти краеугольные споры о вечном, о небесном, когда не могу защитить правду, выстраданную и выплаканную. Правду о Боге. Я давно понял - БОГ н е  пребывает  там, где царит плоть, ибо орган общения Его с человеком Д у х.
Но как хорошо об этом думать! А делать трудно.

      В то утро монастырские стены успокоили мою душу, уняли воспоминания о вчерашней битве. А вот и часовня батюшки Серафима. На стенах росписи жития Преподобного в пустыньке, а в правом углу сияют божественным светом его глаза с чудотворной иконы. Недалеко от ступенек, ведущих к иконе, на коленях стоит женщина, и тихо молится. Встаю рядом.
    — Батюшка, Серафиме, преподобный отче наш! Не призри, помолись за меня, недостойного перед Господом нашим, перед Царицей Небесной.
      В молитве я всегда забываю свое земное существование. Все пройдет. Останется только любовь к Богу. Ведь БОГ – всяческое – во всём! И когда у меня будут крылья, я полечу над нашей печальной планетой, и буду смотреть сверху на чудные её реки и пространства морей, на удивительные сахарные горы и хрустальные водопады, на загадочные песчаные  равнины и  буйство изумрудной зелени волнующихся лесов...  Земля так прекрасна, когда на ней нет человека, разрушающего и духовность и душу…

        Быть может мне нужно было жить одному? Я не умею любить людей. Я их люблю, но до конца любить не умею. Ведь любовь это не только внутреннее расположение и радость от общения. Любовь это и действие. Поступки. Я люблю женщину, но бегу от неё. Я люблю свою жену, может быть уже братской любовью, но люблю. И тоже бегу от нее. Надо что-то делать. Что-то решать.
Нельзя же постоянно отступать. Господи, не оставь меня в час трудный!