Проект дарк-эмбиент "Персональный многофункциональный менеджер"

1. Привратник (60мин. 00сек.)
Трек начинается с маятника часов, будто готовящих сознание к утреннему пробуждению после крепкого глубокого сна. Однако никакой кукушки поутру не следует. Вместо нее из динамика старого черно-белого телевизора доносится советский гимн, дающий старт новому полному надежд дню. Залито пространство дома ласковым и теплым, приветливым солнечным светом. Доносится снаружи пение птиц, дополненное рычанием проезжающего трактора – кто-то занялся делом раньше начала композиции. Так и есть: возня на кухне, свист вскипевшего чайника.
Чуть слышный, невероятно легкий нейтральный тон, наполненный каким-то торжественным предвкушением, выплывает из самой глубины доброжелательной домашней атмосферы. Он так и призывает сладостно потянуться в мягкой постели перед сытным завтраком, готовящимся на кухне. Тон, кажется, слышен в каждом звуке, наполняя его какой-то важностью, какой-то существенностью, каким-то величием. Тон придает каждому звуку жизни, вливает в каждый звук силу, вес, отчего хочется услышать как можно больше шумовых элементов в треке. Тон способен, кажется, на большее, и нос сам собой наполняется душистым запахом жарящейся яичницы с колбасой, лишенным искусственной химии. А еще на языке сам по себе образуется приятный вкус настоящего мороженого в стаканчике или же насыщенный, утоляющий жажду, сладковатый привкус кваса из желтой бочки на колесах, что по делу расположилась в городском парке с самого утра.
Звуки оживленной толпы, веселья, детской беззаботности во время летних каникул, аттракционы, музыка – светлая, легкая, праздничная, накрывшая собой подобно непробиваемому и в то же время достаточно свободному куполу над всем этим как нигде более оживленным местом. Ласкает нейтрально торжественный тон средоточие всеобщего облегчения, придает куполу уверенности и надежды особый оттенок, стремление к продолжению этой атмосферы, сформированной еще с самого начала трека.
Все предсказуемо с первой секунды звучания, все плавно и мягко известно наперед до самой мелочи. И это приятная предсказуемость, основанная на открытости толпы, на открытости смеха детей и взрослых, на открытости песен, на открытости внешнего мира, в конце концов, делает свое дело, оберегая чувства и эмоции под накрывшим их куполом как нечто совсем бесценное. Создается невероятно сильное опасение утратить это нечто раз и навсегда. Но даже опасение тускнеет на фоне стремления владеть сокровищем так, чтобы никто и никогда не смог бы попытаться даже подумать повторить его, и индивидуализм ценности в одних руках ничуть не умалялся бы  при одной лишь мысли, что где-то возможно существование его подобия. Это в принципе невозможно, и в том и заключено торжество тона, ласкающего купол с атмосферой праздника и надежды на фоне летних каникул.
Вот он - Ключ, Единственный в своем роде, и открыть он может всего одну дверь, туда, где предсказуемость мягче и важнее материнской заботы. Этот Ключ невозможно утратить, и об этом и говорит проходящая через сознание композиция, и понимание ее лишь прибавляет ей силы. Нет в ней других элементов кроме нейтрально торжественного тона, окруженного смешением шумов, запахов, вкусов, цветов и оттенков. Это личное. Это личное настолько, что непреодолимо желание ухватиться рукой за эту твердую и прочную нить нейтрально торжественного тона и быть ведомым им назад, ибо туда стремится смысл трека, взяв свое начало именно из теплых и беззаботных детских воспоминаний.
И, кажется, что так и происходит, и часть сознания действительно устремляется обратно, подхваченная этими необыкновенными ощущениями, какими не обладает ни один из прежде где и когда либо записанных и услышанных треков.
Шум дождя, холод и сырость снаружи – поливает как из ведра. Стучат тяжелые капли по стеклу, темное серое уныние кажется бесконечностью, разогнавшей весь люд, но ничего не могущей поделать с немногочисленными машинами, рассекающими залитый водой асфальт. Вспоминаются недавно прошедшие до этой непогоды дожди – теплые, какие-то физически приятные, под которыми хотелось стоять до самой последней капли, не боясь как-то простыть, застудить все, что только можно, слечь с температурой в постель и глотать до одури пилюли с микстурами. Вот и сейчас, неизбежно ливень ослабнет, чтобы можно было еще до полного окончания непогоды выбежать из дома под потеплевшие капли. Надо всего лишь подождать.
И ждать совсем не утомительно. Ведь все внимание обращено к телевизору, где рассказываются новости с полей: столько-то зерна собрано, столько-то рабочих награждены за свой нелегкий труд. Раздается с экрана телевизора обращение к зрителям «товарищи». Уже в одном этом слове чувствуется та самая надежда, наполнившая торжественно нейтральный тон, ласкающий сознание приятным волнением. «Товарищ» слышится повсюду, даже мама с папой остаются больше чем просто родителями по отношению друг к другу. Хоть и бывают между ними какие-то недопонимания, все же товарищеское преобладает в каждом. А если это такая иллюзия, чтобы ребенок не видел ничего, что могло бы навредить его психике, оставаясь с бабушкой, которая развивала его тягу к чтению, и не одного только любопытства ради он пытался читать статьи в газетах, и ради одной этой тяги было бы приятно ходить в школу, то иллюзия определенно умелая, под стать мастерскому призыву нейтрально торжественного тона просто идти вслед за ним.
Нет ни одной мрачной детали в этой продолжительной композиции, нет ни одного элемента, чьей задачей было бы неприятно задеть за живое, полоснуть по больной ране. «Товарищи» с экрана телевизора просто должны быть в этом удобном домашнем треке, и вот они есть, и как будто именно этот элемент его самый желанный из всех прочих. Может быть, для кого-то это слово покажется оскорбительным, мол, товарищ от слова «товар». Ну и пусть, просто там, куда торжественно нейтральный тон уносит сознание все дальше и дальше, кажется, к самому началу, что ожидает в конце трека, нет и не может быть никаких аналогий словам. Никаких объяснений, или их попыток, никаких умозаключений после долгих ковыряний в поисках прародителей слов и выражений, никаких синонимов, никаких омонимов, антонимов, никаких переборов и перекручиваний слов. И никаких обид. Просто к «товарищам» с уважением, по-людски, по-простому, по-свойски. С доверием. И все, точка. С доверием.
И оттого все кажется таким легким и полным надежды. Оттого в каждом звуке и вес, и вкус, и запах, и цвет. Будто видно нутро звучащего трека. Все его внутренности, все, что представляет он собой во всех деталях. И даже не только лишь его звучащую плоть, его шумовую плавную форму, похожую на тонкую, но невероятно прочную спицу, с намотанной на нее спиралью приятных чувств, эмоций, стремлений, где сомнениям просто нет места.
Вновь тиканье часов: вечер. И на экране телевизора кот Леопольд. Да, все верно: «-Ребята, давайте жить дружно». На экране крокодил Гена, на экране Карлсон, на экране Винни-Пух, на экране «Ну, погоди», на экране «Вовка в тридевятом царстве»… Много живых и душевных рисованных персонажей. Даже они, выполненные художниками картинки на бумаге и анимированные куклы, убедительно кажутся своими, простыми, открытыми, которым всегда хочется доверять.
И они так же внушают надежду. В них гораздо больше надежды в сравнении с тем же мороженым в стаканчиках в парке, полном товарищей…

2. Наблюдатель (30мин. 00сек.)
Размеренно и с хладнокровной выверенностью каждого такта падают и разбиваются капли будто из-под, казалось бы, плотно закрученного, но протекающего краника. Но ничто не может заставить не обратить кого-либо на них внимания. Грохот ли танковых орудий, доносящийся из того же старого черно-белого телевизора где-то на заднем плане, или же звон бокалов, наполняемых алкоголем для взрослых или же шипучей углекислотой газированных напитков для детворы, под всеобщую атмосферу торжества и веселья, занявшую все основное пространство – тяжелые капли бьют и бьют, выделяясь среди всего прочего.
Что-то нехорошее происходит на экране телевизора, совсем не связанное с кино про войну. Нет, танки грохочут выстрелами в действительности, и это действо напрямую транслируется на телеэкраны в дома и квартиры на всеобщее обозрение. Это кадры происходящего в Москве: самый настоящий хаос, свержение действующей законной власти путем незаконного применения оружия с кровопролитием и жертвами. И даже детский рассудок, далекий от вопросов политики или государственности, отвлекающийся от домашнего праздника на чертовщину в телевизоре, понимает, что происходит что-то неправильное, что-то плохое. Понимает это на интуитивном уровне.
Вновь слышно всеобщее веселье, легкость и беззаботность под приятные песни в парке, передающие атмосферу доброй предсказуемости. Трещит мягкий и казавшийся прежде таким надежным торжественный купол, покрывается сеткой бесчисленных трещин. Как одно мгновенье проносятся перед глазами добрые лица совершенно незнакомых прежде людей в набирающем свою грозную силу каком-то смешении темных и холодных цветов искаженные до неузнаваемости, а то и вовсе скрытые под холодными мертвыми масками. Звериное рычание так и рвется наружу из рушащегося купола, сформированное всеобщим удовольствием.
Звериное рычание звучит над праздничным столом, пытаясь заставить содрогаться юный неподготовленный рассудок в трепете от чего-то ужасного с грохотом палящих по Белому дому танков и хаоса на улицах, передаваемого по телевизору. По телевизору передают о том, что не хотят люди оставаться «товарищами», не хотят быть под теплым солнцем вместе, не хотят слышать добрых песен, не хотят чувствовать приятный вкус мороженого, не хотят мягкой предсказуемости. По телевизору показывают как требуют люди нового, как стремятся уйти куда-то в сторону, свернуть с прежнего пути, от которого устали. Но интуитивно ощущается какая-то фальшь, что-то неестественное, что-то, что может уловить только естество, воспитанное сложившейся в условиях приятной предсказуемости системой товарищества и взаимопомощи. Такой, как, например, развитием природной тяги к чтению, к написанию букв и составлению из них слов, складывающихся в целые предложения.
И у этой фальши есть даже физическое лицо, впитавшее ее полностью, плоть – мясо и кости, которая неподготовленным разумом целиком и полностью отвратна. Борис Николаевич Ельцин. Крайнее неприятие сквозит даже в его голосе. Сложно понять, не то, что бы элементарно признать, каким образом люди пожелали видеть ЭТО их лидером. ЭТО, которое на весь мир пресмыкалось перед США: «-Боже, храни Америку»; ЭТО, которое на весь мир в пьяном виде танцевало на сцене; ЭТО, которое принимало на всю страну откровенных преступников, чьи руки в крови по самые плечи, под объективами телекамер в Кремле что-то пытаясь им объяснить. Наконец, ЭТО, которое разрешало разграбление народа, захваты заводов и предприятий, образование преступных сообществ с их войнами на улицах, процветание откровенного рэкета и бандитизма.
И голос его кажется пыткой, и хочется только заткнуть уши, чтобы никогда не слышать его ни мгновенья.