улыбалась!
– То-то же! – довольно потёрла руки мадам Франческа, – ты, вот что, от де Рэ беги при первой же возможности. Ни к чему тебе, Магрит, война эта. Он если не развяжет её интригами, так пойдёт уже жёстко. А оно нам надо? Не надо.
– Почему его не заткнут в Ковэне? Не убийством, а…– я осеклась, здесь меня могли услышать, хоть тени, хоть слабые, оставленные Рудольфусом на работу маги и ведьмы.
– Да выгоду все ищут! – Франческа даже ногой топнула от злости, – кто-то думает старые счёты свести, кто-то законопроект протащить. Например, скоро будет голосование в Ковэне о принятии или непринятии дополнительных щитовых чар над самим Ковэном. Всё, конечно, под предлогом того, что Рудольфус может ворваться, а по факту – помнишь, кто ставит щитовые чары?
– Семейство Морруэз?
– Ага. И кто у нас станет влиятельным? И кто у нас раздувает тревогу? – Франческа махнула рукой, – даже говорить не хочу. Каждый думает решить с его помощью свои проблемы – продвинуть нужных людей на посты, протолкнуть нужные проекты, заработать, в конце концов, перехватить где золотом, а где артефактом или разрешением каким, вот только де Рэ не игрушка… когда они захотят его обуздать, сообразив, что он не плюшевый, вот тогда будет самая настоящая…
Франческа осеклась, Каталина, жавшаяся ко мне, хихикнула.
– Уши оборву, – пообещала старая ведьма, – обеим!
– Пустое, пустое, – заверила я. Картина, однако, которая вырисовывалась перед моим внутренним взором, столь весёлой не была. – Я здесь ненадолго, мадам Франческа.
– Ну смотри! – она пригрозила мне пальцем, а затем вдруг сунула руку в свой плащ и вынула банку с чем-то мутным, – держи, сама варила. Это вишнёвое варенье, будешь пить чай, да меня вспоминать добрым словом.
На том и расстались. Варенье я не люблю, но спорить с Франческой себе дороже. Да и потом, странное это было чувство, это банка варенья была как тёплые объятия посреди холода.
Так проходили и дни.
Я пыталась развеселить Каталину, но не могла. Ей не помогало даже варенье Франчески, а я что могла сделать?
– Папа меня не любит, да? – спросила она как-то, набравшись смелости. – Он не приходит, хотя я знаю, что он здесь. Я его видела. Я его позвала, но он свернул за угол и исчез.
Ричард, скотина! Не хватает смелости подойти к своему ребёнку?
– Детка, может это и не он был? – но вслух я попыталась успокоить девочку. Она не виновата в том, что всю жизнь ей лгали, а потом, когда лгать уже было нельзя, жестоко швырнули в правду и сказали, что она может и выплыть, конечно, но только лучше бы ей этого не делать.
– Говорят, он тут, – упрямилась девочка.
У нас с ней не заладилось в начале. Я пыталась её учить, когда не знала ещё, что она дочь Ричарда и что в ней нет настоящей магии. Да и сама Каталина тогда этого не знала о себе. Но теперь всё изменилось, мы сблизились.
И это было всё ещё странное, сдавливающее горло чувство.
– Он пытается тебе помочь, – я попыталась защитить Ричарда.
– Он не любит, – повторила девочка. – Я его расстроила. Я не ведьма.
Ричард, чтоб тебя!
– Но я не выбирала быть такой, тётя Магрит! Я не хотела! Я бы хотела колдовать, – она в отчаянной беспомощности смотрела на меня.
У меня в горле стоял плотный комок и никак не желал проходить. Ричард, какая же ты трусливая свинья! Она твоя дочь. Всё равно твоя!
– Твой папа это знает. Ты прости его, он просто растерян, как и ты…
Не оправдание. Она ребенок, он все равно взрослый. Но слов получше у меня нет. Я не утешитель, я ведьма!
Каталина кивнула, потупилась ещё сильнее.
– Пошли чай пить, – позвала я, – с вареньем.
Она не повеселела, но побрела за мной, а я в очередной раз пообещала себе устроить головомойку Ричарду. Хотя, сколько их уже было?
Я кричала, что он трус, предатель, что его дочь нуждается в нём, а он оставался при своём мнении: он плохой отец, но он делает всё, чтобы его дочь осталась вскоре с другой памятью.
– Ей нужна твоя поддержка хотя бы сейчас! у нее нет матери, никого нет! – бесновалась я снова и снова. Я не возмущалась уже насчёт того, что разорвана моя связь с Карлини или моя жизнь пошатнулась, я пыталась заступиться за беспомощность.
– Да чем я ей помогу? – Ричард был собран и холоден. – Я делаю ей будущее. она не будет нуждаться. Я уже подобрал родителей. Они будут любить её, а она их…
– А сейчас?
– А сейчас я не могу ничего сделать.
– Ты избегаешь её!
– Потому что я останусь без неё. Я уже остался без всего.
И опять по кругу. Плюс-минус одинаковые вариации одного и того же смысла в слепой попытке выяснить кто из нас хуже.
– Как она? – вдруг спрашивал Ричард, когда у меня заканчивалось желание спорить.
– Поди и узнай!
– Магрит…
– Плачет. И тоскует.
Он сжимал губы, мрачнел, но обещал опять и снова:
– Скоро у неё всё наладится.
И я почти верила ему. Впрочем, это почти было разрушено им же. Нет, я не хотела этого. Я просто нашла в тот день довольно интересную вещицу в свидетельских показаниях – выходило так, будто бы один крестьянин видел, что знатная дама прикоснулась к ожерелью и некоторое время летала без всякой тени сознания над полом. И это ещё можно было списать на пьяный бред, но буквально через четверть века уже в другом уделе людского мира было схожее свидетельство. И ещё через пятнадцать, и ещё…
Я насчитала цепочку в двенадцать единиц с разным интервалом. Самый большой перерыв был в четверть века, а самый малый в полгода. Происходили подобные явления исключительно с женщинами знатного происхождения, примерно одного возраста – от двадцати до тридцати лет, и заканчивались горячкой для пострадавших, которые ничего не помнили. Разные земли, но сколько сходств! Предметное проклятие или случайное? Или странная болезнь? Нет, тогда болезнь зацепила бы и простых женщин.
Словом. Пришлось идти к Рудольфусу раньше, чем обычно.
– С Жанной такое же было! – он выслушал меня со вниманием, но разговор, как добрая треть всех разговоров в штабе де Рэ, привела к Жанне д`Арк.
Но на этот раз это было не простым «а вот во времена Жанны» или «Жанна однажды сказала» и даже не «Жанна, будь сейчас с нами, наверное, сказала бы…», нет, на этот раз он поднялся и извлёк из стола чёрный ящичек. Ящичек оказался закрыт на серебряный замок и набит письмами. Нужное впрыгнуло в руки Рудольфуса.
– Владеешь ли ты старым верхнефранцузским?
– Только сейчас узнала, что есть верхний, – покаялась я.
– Прочту! – пообещал Рудольфус. – Итак… «Анри, дорогой Анри, я собирался писать к тебе в прошлую ночь, но ОНА была нездорова. Описывая произошедшее, я опасаюсь не за себя, а за НЕЁ и тебя, мой дорогой друг. Это великая тайна, которую я не могу разделить. Мне не с кем! Она не помнит, а я, боясь преследований, молчу и только ты можешь стать мне надеждой. А было вот что: тело её, словно потеряв всякую волю, поднялось над полом и почти полчаса висело в воздухе. Я звал её и пытался стянуть вниз, но она не отзывалась и оставалась недвижима. И только когда я собрался бежать за лекарем, она упала в беспамятстве на пол. О лекаре не могло идти уже и речи! Я бросился к ней, она дышала и как будто бы спала. Утром её свалила горячка, но прежде, нет, клянусь тебе всем, что есть, прежде не видел я ничего подобного, и сейчас….»
Рудольфус замолчал и принялся убирать лист в ящик.
– Сейчас? – не поняла я. – Что сейчас?
– Лист оборван. При аресте не слишком бережно обошлись с бумагами, – ответил Рудольфус. – Но, как видишь, дело занятное, и виден явный след какого-то вмешательства. Я думаю, нам нужно расследовать это дело, причём сделать это…
– Господин де Рэ, – в дверь просунулась подобострастная голова одной слабенькой ведьмы, которая мне уже примелькалась в коридорах, – вас ждут!
– Да, иду, спасибо, – он милостиво махнул рукой, и голова исчезла, влюбленно сверкнув глазами.
– Я пойду, – я поднялась с места, готовая исчезнуть.
– Глупости, останься! – тон Рудольфуса стал стальным. – Это приказ, если хочешь. Я ненадолго.
И он действительно вышел, оставив меня в своём кабинете, наедине с ящиком переписки своего предка и тьма знает какими ещё бумагами!
Я ошалело смотрела на это. Возникла даже идиотская мысль порыться в столе или на столе, но я отогнала её – Магрит, не будь дурой, ты и без того уже порядком навредила всему и вся. Особенно себе! Так что сиди ровно и жди.
Ага, жди! Легко сказать, а вот сконцентрированный в одной точке центр тяжести, жаждал движения. Мне захотелось движения, даже ноги заныли от тоски. по ощущениям прошло уже, наверное, полчаса, хотя это, конечно, не было правдой – от силы минут пять прошло! Но сколько ещё ждать его самопровозглашённую милость? Мне скучно. знала бы – не пошла бы в этот час!
Но ноги ныли, хотелось хоть немного пройтись по кабинету, размеры и обстановка которого обходила мой закуток раз в пять, не меньше.
Прошла по кабинету, поразминалась, попрыгала…
Тоска! Ненавижу ждать. А самое главное – зачем? Почему меня нельзя потом вызвать? Что за неуважение ко мне?
Зеркало… через него, наверное, Рудольфу наблюдает за нами. Интересная вещица! Хоть какое-то отвлечение от скучного ожидания.
Я приблизилась к зеркалу, оно послушно отразило меня. Как им пользоваться-то? на всякий случай показала отражению язык, оно повторило за мной.
– Тоска! – сказала я и отражение повторило.
Я ткнулась носом в отражение и…
Сначала я не поняла, почему зарябило перед глазам, а потом отпрянула, сообразив. Это был ужас, настоящее «встряла!», помноженное на и без того шаткое моё положение. Зеркальная гладь, словно послушный экран людского телевизора раскрылась передо мной и показала незнакомую мне прежде, слабо освещённую комнату.
Но чёрт с ним, с показала! Она дала мне…услышать.
– На ведьму доза должна быть сильнее, – сказал Рудольфус. Это был он. Я, без пяти минут вечно проштрафленная, стала невольным свидетелем его тайной беседы! Ситуации хуже представить себе было нельзя.
Заметалась. Повела рукой по зеркалу, мысленно призывая его сомкнуться. Бесполезно. Ещё раз ткнулась носом – всё одно, Рудольфус стоял в комнате, и я его видела.
Меня обдало дрожью от мысли, что Рудольфус может быть, тоже видит меня. или узнает, что я слышала!
– Да, с этим проблем не будет, – дрожь сразу отошла на второй план, потому что я увидела тень собеседника де Рэ и, что важнее, узнала его голос.
Ричард! Всё ещё Ричард! Что ж, это не так страшно. Когда де Рэ вернётся, я скажу ему, что мы с Ричардом старые друзья, и вообще – ему нужно мне доверять, а так я никакого вреда не несу и в мыслях дурного…
– Она доверяет? – де Рэ выбил меня из облегченных размышлений о том, как вывернуться.
– Безусловно. И девочка к ней привязана.
Меня кольнуло нехорошей иглой предчувствия. Ричард говорил о Каталине? Что ж, это хорошо, может, и впрямь он заботится о ней и готовится к воплощению своего плана? Но почему-то меня это не обрадовало, хотя должно было.
Я ведь ясно слышала про «ведьму». О ком речь?
– Нужно сделать это, пока работает понижение в правах, – продолжал Ричард, – иначе, полагаю, Карлини будет добиваться её возвращения.
Карлини? Понижение в правах? Теперь я уже не боялась того, что де Рэ меня обнаружит. Я боялась услышать суть, потому что внутри меня бурлила, содрогаясь от предчувствия, сила.
– Мне жаль терять такого специалиста, я уже говорил, – отозвался
