Я проснулся от какого-то резкого, непонятного, протяжного звука, смутно напоминающего многократно усиленный скрежет наждачной бумаги по волнообразной стиральной доске. Откуда взялась эта глупая ассоциация, я не знал, но перед закрытыми глазами, я ясно увидел эту картину. Прошло несколько секунд пока я сообразил, что это невообразимо хриплый петушиный крик «Кукареку», раздающейся прямо у меня над головой.
С превеликим трудом, приоткрыв один глаз, я увидел огромного петуха, расположившегося в изголовье кровати. Он был поразительно красив, перья крыльев были окрашены во все оттенки красного и оранжевого цветов, высокая грудь отливала золотом, на гордо поднятой голове горели недобрым красным цветом огромные глаза. Наклонив голову на бок, он взъерошил перья и посмотрел на дело трудов своих праведных. Дела были не очень. Мой второй глаз открываться категорически не хотел, да и первый так и норовил снова закрыться. Во рту, после вчерашнего застолья, была помесь пустыни Сахары с помойкой, а в голове все еще звучал медленно затихающий колокольный перезвон, вызванный этим сумасшедшим петушиным криком. Меньше всего я хотел вылезать из под теплого невесомого одеяла. Господи, за что? Ведь было же так хорошо лежать, не шевелиться и не о чем не думать.
С трудом, на ощупь, я взял лежащую рядом небольшую расписную подушечку и замахнулся на петуха. Хлопнув крыльями, он обиженно отлетел чуть подальше, сел на комод и заорал чумовым голосом:
- Кукарекуууу!
Этот крик многократным эхом отозвался в моей больной голове, но все что я смог, это прохрипеть:
- Заткнись, гад, перья выщипаю!
Петух склонил голову набок, посмотрел на меня недобрым взглядом и произнес чуть хриплым человеческим голосом:
- Ну-ну! Выщипает он, а не боишься, что клюну? Мало не покажется!
Я посмотрел на мощный петушиный клюв, на длинные шпоры на его ногах и решил не связываться. Хочешь, не хочешь, а придется вставать.
- Ну ладно убедил, встаю.
- Точно встаешь?
- Да точно, точно. Вот видишь, уже сел.
Петух еще раз, не доверчиво, посмотрел на меня, хлопнул крыльями и вылетел в открытое окно спальни. Я привстал, и мои ноги утонули в мягкой шкуре белого медведя, брошенной на пол у кровати. Стараясь не шаркать ногами, но не имея сил и возможности высоко поднимать их, я медленно побрел в сторону кухни. Вдруг голова медведя приподнялась и на меня злобно уставились два недовольных глаза, сверкнули большие желтые клыки:
- Тебе, болван, сколько раз говорили, не шаркай по мне, шерсть протрешь.
Я хотел выругаться, но, глядя на медвежьи клыки, передумал и как можно более примирительным тоном произнес:
- Ладно, ладно извини.
По морде медведя неуловимо проскочило выражение полного презрения, и его голова вновь улеглась на пол. Добредя до кухни, я увидел, валяющуюся в углу, скомканную, скатерть-самобранку. Поднял ее и расстелил на столе, скатерть осталась пустой.
- Скатерть, опохмелиться и побыстрее - почти прохрипел я.
На скатерти появилось огромное блюдо с истекающим жиром, коричневатым жареным гусем в окружении печеных яблок. От одного вида жирного гуся горло перехватил спазм и меня чуть не вырвало. Господи, ну за что мне это, подумал я, эту-то тряпку, чем я обидел?
- Скатерочка, родненькая, ну, пожалуйста, не издевайся над больным человеком,- сказал я как можно более ласковым тоном.
Скатерть покрылась мелкими волнами, и раздался немного писклявый голос:
- А ты что со мной вчера сделал? Пролил на меня целый ковш медовухи, бросал на меня объедки, а когда, перед уходом тебя и твоих собутыльников, я попросила все это убрать, ты скатал меня в комок и бросил в угол, мол, сама приберешь.
Хоть убей, не помню я этого, но спорить со скатертью в таком состоянии – себе дороже.
- Ну, самобраночка моя, прости меня, я так больше не буду - как можно жалобнее произнес я.
- Не буду, не буду,- проворчала скатерть, прошлый раз ты тоже просил прощения.
- Ну, в последний раз, прости.
- Ладно, уговорил, смилостивилась скатерть.
Блюдо с жареным гусем исчезло и на его месте появился жбан с пенным квасом настоянном на хрене, малосольные огурчики и запотевшая рюмочка водки. Дрожащей рукой я отправил водку в рот, похрустел огурчиком, запил квасом. В голове прояснилось, руки перестали дрожать… Хорошо.
Не успел я отойти от кухонного стола, как в окно влетела почтовая сова и села на стол прямо напротив меня. Тут же на скатерти появился кусочек кровоточащего мяса, который сова с видимым удовольствием проглотила. Затем сова недобро уставилась на меня своим немигающим взглядом и утробным голосом произнесла:
- Срочная депеша от царя-батюшки. Зачитываю:
Ты почему, негодник, до сих пор не принес мне на подпись финансовый отчет нашего тридевятого королевства за прошлый год и где договор на продление охранной службы с Черномором и его тридцатью тремя богатырями? Если сегодня я все это от тебя не получу, то отправлю тебя послом к Змею Горынычу, а то предыдущего он по пьянке подкоптил малость, пришлось отозвать для лечения. Да и еще - куда ты, пьянчуга, - последнее определение сова произнесла с особым удовольствием,- дел сапоги-скороходы, выданные тебе три месяца назад для командировки к царю Гвидону? Срочно сдай на склад, а не то вычту из зарплаты.
Произнеся все это, сова взлетела, хлопнула меня крылом по голове и исчезла в окне. Настроение, едва-едва приподнявшееся после процесса опохмеления, вновь упало ниже плинтуса. Я понял, что хочешь, не хочешь, а придется идти на службу и разбираться в хитросплетениях расходной и приходной части бюджета нашего любимого тридесятого королевства. А как тут разберешься, если среди расходных свитков попадаются, например, такие:
«Выдано на приданое русалки Артемиды шесть локтей парчи, расшитой золотом и серебром, тридцать три золотых кубка, а также 8 возов различных яств и напитков для свадебного пира с каким-то из богатырей Черномора. Каким не помню, разве их отличишь!».
Но делать нечего, работа есть работа, и я потащился в комнату за одеждой. Едва я успел натянуть рубаху, как из ванны вышла моя жена, Наташа, бывшая ведьма, распрощавшаяся со своими способностями после замужества. Свойство такое у здешних ведьм, хоть злых, хоть добрых, как Наташа – если они выходят замуж по любви, то теряют свои магические свойства. Вышла она, такая красивая, с распущенными еще чуть влажными волосами до плеч, укутанная в большое махровое полотенце и окинула меня презрительным взглядом:
- Ну, что, встал пьянчуга? – беззлобно проворчала она.
- Какой же я пьянчуга, попытался оправдаться я, ты же знаешь, что мы вчера отмечали пятую годовщину победы над ратью Кощея Бессмертного, а так, я же ни-ни, сама знаешь.
- Знаю, знаю, лишь бы повод найти, несчастье мое.
А потом, увидев, что я потянулся за шароварами, лежащими на лавке у кровати, посмотрела на меня каким-то оценивающим взглядом и произнесла:
- А это ты куда, гад, намылился?
- Царь-батюшка на службу зовет, срочно идти надо.
Тут Наташа улыбнулась:
- Пойдешь, пойдешь. Вот супружеский долг отдашь и пойдешь.
Голова по-прежнему гудела, тело было ватным и бесчувственным и вот чего мне совсем не хотелось, так это отдавать какой-либо долг, как общественный, так и супружеский.
- Солнышко, лапушка, пожалей. Видишь, что я никакой … жалобно произнес я.
Взгляд жены стал отливать сталью.
- Ты брачный договор, когда слезно уговаривал меня выйти за тебя замуж, подписывал? Подписывал! А помнишь что там, между прочим, твоей собственной кровью написано?
Я тяжело вздохнул:
- Да помню, помню!
- Видимо плохо помнишь. Напоминаю, если ты два раза подряд откажешься исполнить супружеский долг, то я на сутки имею право превратиться в вампира и выпить, в наказание за такое пренебрежение, любое количество твоей крови. А помнишь, что вчера вечером ты также отказался? Так что не обессудь.
И тут я заметил, как на ее утонченных руках стали удлиняться ногти, постепенно превращаясь в кривые когти. Клацнули зубы и на лице Наташи заиграла злобная усмешка. Вот тут я испугался по настоящему. Неудовлетворенная жена, имеющая возможность по-полной отыграться на муже, страшная сила.
- Любимая моя, да пошутил я, пошутил. К выполнению священного супружеского долга с радостью готов.
- Вот так бы сразу, - смилостивилась жена.
Когти у Наташи вновь превратились в ухоженные ногти, злобная усмешка разгладилась и лицо засияло радостной улыбкой. Она подошла ко мне, обняла, плотно прижала меня к своей груди и поцеловала меня в губы …. Еще раз, еще. И вдруг я понял, что это не поцелуи, а лизание маленьким шершавым язычком.
Я открыл глаза - лежу на кровати, на груди у меня расположился мой кот, Маркиз и лижет мне лицо. Проголодался, стервец. Рядом посапывает жена. Господи, как хорошо, что я дома, а не где-то там, в тридесятом королевстве.
С юмором написано 
