Над далекими Арицийскими горами бушевала гроза, а семь холмов Вечного Города утопали в мареве взошедшего солнца.
Бабка Цецина делала приемы.
Мать Цецинов была истинной дочерью своего древнего народа. Хитрая, как Цирцея, и мудрая, как Сивилла, по призванию лекарь и колдунья. В молодости она не брезговала профессионально заниматься проституцией и волшбой, заполучила богатый опыт, со временем завела себе учениц. Клиентов бабка принимала в определенные дни. Тайно. И только представителей высшего круга.
Через деревянную решетку потайного оконца обе подруги видели бабку Цецину в черном одеянии, ее трех учениц, ей под стать, и посетителя, ничком лежавшего на ложе. Красная туника клиента задрана на спине. Нижнюю часть его дородного белого тела заслоняли фигуры ведуний. Клиент обнимал себя за голову, а женщины мокрым полотенцем растирали ему поясницу. Бабка тихо бубнила на этрусском языке заклинания.
По просьбе целительниц мужчина изобразил собачью стойку. В руках Цецины появилась кожаная штуковина, похожая на морковку, концом которой старуха стала потихоньку вводить ему в задний проход. Хором женщины завопили:
- Богини Лазы, проснитесь, глядите, этот мужчина, вы видите, богини, встал на колени, он ищет вас ради вашей божественной силы. Покажите этому человеку вашу сладкую власть, пусть он станет мужчиной, а не вялой петрушкой, не дряблой кишкой и не худым сосудом. Он хорошо заплатил.
Клиент подвывал сквозь зубы.
Алая от смущения, Фабия Глория выбежала в атриум, за ней Аулия, закрываясь ладонями, давясь смехом. Из той комнаты слышались хлесткие шлепки крапивным веником и вымученные выкрики.
Аулия тараторила: бабка своим мастерством возвращает пациенту мужескую силу. Ах, опять Глория не понимает? Бабка говорит: «Мужчина тогда мужчина, когда он – нежный, твердый, стоит и не падает». Опять не дошло? Вот, если бы Глорию попытался изнасиловать тот, кто сейчас воет под бабкиными руками, ничего бы у него не получилось. Потому, что он неспособный. Кожаный шнурок. Таких в Риме «шнурков» пруд пруди, слышала от бабки. Они хотят да не могут. Вот и бегают тайком по ворожеям, кто знает, как с помощью крапивного масла, перца, кресса, льда и прочих ухищрений восстановить им потенцию.
Аулия заливалась смехом, по-детски рассуждая о мужской природе, в которой смыслила ровно столько, насколько подслушала от бабки.
Девушки дождались, когда бабка освободилась. Она осмотрела Глорию и подтвердила: беременности тридцать дней. Как чувствует себя будущая мать? Тревожат резкие запахи, тошнота? А головокружение, слабость? Самочувствие отвратительное, капризы без причины – все ясно: зачата девочка.
Аулия Велиана торжествующе посмотрела на подругу: что ей говорила?!
В прекрасных фиалковых глазах Глории закипали слезы.
Бабка Цецина с сомнением покачала седой головой, сумеет ли скромница обмануть мужа в брачную ночь? Искусные ухищрения – одно дело.
Совсем другой вопрос – настрой души. К тому же она говорит, ее жених не молод. Молодого, неопытного легче обмануть. Мужчину постарше, опытнее, труднее убедить в целомудрии нецеломудренной невесты. Но и для такого найдется свой способ. Совершенно невозможно обмануть старика, кто, ко всему прочему, импотент.
«Как твой клиент!» - подумалось лукавой Аулии. Зная о своем бессилии, такой не поверит, что пробил брешь и зачал плод. Вот на такого муженька нужна особая подготовка, и Глорию бабка готова обучить, пусть только вызнает, каков ее жених? Пьяница, обжора, развратник – самый тот.
Глория пообещала старой Цецине прийти к ней за пару дней до свадьбы. А пока ей надавали массу советов, чем питаться, как избегать дурных ощущений и, что вызнать о женихе.
Покидая дом дядюшки, Ларта Бофорса, где жила старая мать Цецинов, Аулия Велиана еще разок заглянула через деревянную решетку в ту комнату, где мучили клиента, сидящего в тазу с холодной водой, и разглядела его лицо.
Оставив колесницу с Федрой на подворье дядюшки, Аулия забралась в паланкин к подруге. Обняла, игриво наматывая на пальчик ее локон. Спросила, догадывается ли она, кто тот пациент?
- Кто-то…из родни царствующих?
- Тепло, Фабия, совсем тепло!
- Из царствующих?
- Горячо! А кто, как думаешь?
- Ах, не терзай, Аулия. Кто?
- Галл. Старший. Я узнала его. Собственной персоной обожающий тебя Требониан Август!
- Ну, тогда. Тогда ты глубоко ошибаешься, подруженька, если полагаешь, будто он желает меня в любовницы.
- Напротив! Как раз это доказывает, все так делается ради тебя. Для Галла и всех остальных ты еще девственница, ты не замужем. Вот, когда муж сделает тебя женщиной, Галл заберет тебя, понимаешь?
Глория откинулась на подушках, держа пальчики на висках.
- Я отдаю должное твоей интуиции, - прошептала дочь Фабиев. - Ты из семьи гаруспиков – знахарей и чародеев. Ты сама маленькая колдунья. Скажи мне, если Галл Август в таком положении, что…
- Что не способен? Не мужчина, а кожаный шнурок?
- Что он станет делать со мной?
Аулия Велиана закусила мизинчик. Тут ее знаний не хватало. Она слышала про всякие любовные невинные игры, но то - предтеча любви плотской, когда за ночь двое любят, как тысяча разных мужчин и женщин. С загадочных слов бабки: «буря ласк», и «битва тел». Трудно вообразить, что сие такое. В сновидении Аулии не было «битвы» и «бури». Просто было безумно приятно. Отчего? Таяла, как умирала. Каких струн души эта тайна?
Ну, в самом деле, что Галл-импотент станет делать с прекрасной юной женщиной? И что она будет с ним делать? Нет, непонятно… Аулия встрепенулась.
- Ты говорила, твой брат поздно ночью вернулся из Херсонеса Таврического?
- Да. Но причем тут мой брат?
- Он не был в Риме полгода. Уверена, Марка Виктора его приятели и родственники просвещают во всех махинациях света…. – Аулия прищелкнула пальцами. - Мы должны тихонько подслушать. Раз. Выведать для нас важное. Два. И три…Я еще никогда не была в доме твоего брата!
«Там эти ковры…Ковры», - подумала Глория. Всюду мозаику полов закрывали красивейшие арабские, бактрийские, египетские ковры. Прихоть есть у брата падать на ковры с возгласом: «Я иссяк!» - недвусмысленный намек дворецкому впустить хорошеньких танцовщиц и спрятать по углам музыкантов, чтобы беспрерывно наигрывали пастушеские мелодии. Не было таких ковров во всем доме, на которых не забавлялся бы Марк Фабий со своими ливийками, иберийками, венетками, критянками. Глория знала про эти увлечения брата со слов родни, кто подшучивал над наследником рода. Говорили, что он единственный из Фабиев обожает экзотику варварских забав.
Женившись, Марк Виктор, конечно, прекратит баловство у себя дома, а может и вовсе забудет рабынь. Все от Аулии зависит. Трудно сказать, какой она будет женой. Характер у дочери Цецинов непредсказуемый, она напичкана греховными чувствами. А вдруг у брата случилась его прихоть, а они вторгнутся в его дом, и Аулия увидит. Тогда брат не простит сестре.
Аулия же пристала к подруге, как репей: «Или сейчас или никогда! Или никогда я не переступлю порог дома твоего брата!» Упрямая Аулия настояла на своем. Подруги отправились в дом Марка Виктора, хотя же Глории вовсе не хотелось подслушивать и подглядывать.
… Глория успокоилась, когда дворецкий молодого Фабия доложил госпоже: у хозяина маленькая пирушка с приятелями и родственниками.
Аулия оказалась права в своих догадках – Марка Виктора посвящали во всё, что приключилось в Риме в его отсутствие. Глория велела дворецкому не беспокоить господина. Пользуясь правом входить в дом брата без доклада и в любое время, она повела подругу в оранжерею, полюбоваться анемонами.
Задержавшись в цветистом уголке, где красовался на тумбе коленопреклоненный амурчик со стрелой, Глория улыбнулась скамеечке в античном стиле. Здесь она любила заниматься рукоделием. Вот же сундучок с нитками и иглами. Недалеко уютное ложе, для Марка. Вдвоем они слушали какого-нибудь поэта из Афин, или оттачивали изящную словесность, болтая на языках Пиндара и Филиппа Македонского. Из варварских языков, кроме тракийского, Марк знал сарматский. В совершенстве овладел языком росаланов. Наверное, потому, что его мать, первая жена Антония Элия, происходила из очень богатой тракийской фамилии. Через брачное вено матери Марку досталась в вечное пользование крепость Мирмекий, почти на краю света, где-то, недалеко от Пантикапея. Лет восемь назад там побывали бораны конунга Филимера, украли корабли. Но ничего не разрушили. Управляющий тем вено регулярно присылал доклады, что Мирмекий процветает: корабли с боранами попали в бурю, сгорели от удара молний, рыба в проливе ловится отменно, рабы из Танаиса, и товары из Колхиды поступают своевременно. Всё благодаря новому Аспургу, басилевсу Анту Тиберию, десять лет он у власти, заботится о процветании Боспора. Бораны уже стороной обходят Пантикапей. А доказательство подкреплял бочками и пифосами с засоленной вкусной рыбой, икрой, красивейшими кубками. Одна такая чаша стала у Марка настольной.
У Марка Виктора, как у сестры, был утонченный и странный взгляд на любовь. Избалованный женщинами, он, однако, мечтал о своем идеале. Как тот Пигмалион самозабвенно обожал образ богини на чаше из Мирмекия. То был дивно выписанный образ. Прекраснее лика Афродиты, с магическим глубоким взглядом диковатых глаз, казавшихся живыми, с тонкой линией носа и губами аттического изящества. Густые волнистые волосы вдоль гордого лица, на голове венец, как лист растения купальницы. Голые пленительные руки подняты жестом оранты. Совершеннейшей формы грудь подчеркнута волнами растений и цветов – они охватывали бока чаши. Управляющий сообщил, что килика воссоздана в стиле сарматского искусства.
Часто, держа чашу на ладони, Марк Виктор вздыхал и воображал богиню варваров на белом коне. И мечтал когда-нибудь вырваться из Херсонеса в Пантикапей, навестить свою крепость на краю света. Но так, же понимал, что женившись на Аулии Велиане, он забудет свою божественную сарматку. Однако, Аулия так же экзотична и непредсказуема, недаром он, впервые ее, увидев малой девчушкой, стал мечтать о ней.
