Орлы, как люди, всё запоминают. И вовсе не мифическим существом им показался крылатый золотой конь с мордой огнедышащего дракона, кто когда-то парил рядом с ними в горячих солнечных лучах.
Но давно орлы не видели крылатого красавца.
Туманная пелена слез застлала взор.
Длинные пальцы, сверкнув серебряным кольцом с горячим лучиком «Златоискра», разжались, обронив на желтый песок две крупные алые розы.
- «Есть такая пытка…соль присыпать на раны,
Боль души с ней не сравниться, в этом можно убедиться,
Руку брата отпусти, и исчезнет вмиг она.
Эту чашу горечи до дна пью и нынче ...» Ахам мриттю, вахих твам, бхратри, мриттю. (я мертвый, без тебя, брат, мертвый).
Рядом с розами легли бардовые пионы. Их, скромный букет, положил Савлий.
Юноша опустился на колено рядом с Антиром, взглянул на своего короля. С уголков его глаз по скулам прокатились две крупные слезинки. Как жемчуг слезинки, мало, что не застыли драгоценными каплями.
- Антирис, не плачь, - прошептал Савлий, слегка дотрагиваясь до плеча короля, к золотой фибуле, державшей цепочку багряного плаща. - Твоей матери, богине Левкиппе, хорошо в Ирии.
Тот пристально и грустно взглянул на него, отрицательно повел подбородком.
- Нет, Савлий. Душе моей матери плохо. Она не отомщена. Убийца жив, он благоденствует, он торжествует, коварство его разума сродни тьмы и тьмы шакалов, сердце своё враг сжёг в горниле вселенской ярости. Нет, плохо душе моей ма. Я чувствую.
- Мы отомстим, Антирис! Клянусь богиней Арра! Мы найдем Ариантиса. Брата твоего, мой король! Найдем! - голубоглазое лицо подростка осветилось грозной решимостью.
- Легко тебе говорить, барон. Враг опасен, как змей изворотлив. Хитер, как лис. Отец не может выяснить, куда он спрятал Арианта. Как в воду канул. Ты же еще ребенок.
- Ребенок?! Испытай меня, Антир-сай! Бой на мечах! Бросание дротиков! Стрельба из лука! Попаду в глаз ворону! Арканы! Скачки с препятствиями! Держусь под брюхом коня! Переплыву под водой реку Геррос! Я всегда готов, Антир-сай! Ты же знаешь, - Савлий повесил свою красивую голову. – Сам меня воспитывал. Уму-разуму учил. Мы поймаем прета! Гада недоношенного, выпоротка! Поганище, каких еще не рождала. Мать-Земля.
Юноша осекся, увидев в глазах короля недоумение.
- Барон! Откуда ты набрался таких дурных слов?!
- Ну, я же у тебя учился, Антирис. Всему учился! А, дурные слова. Это – пища бога Мата! Сам же говорил, мой король.
- Неужели я такое говорю, Савлий? Вахих авахас? (Без шуток?) – в сарматскую речь Антир, как и его отец, всегда вставляли слова древнего «Священного языка» - санскрита. В Караниу все его обитатели этот язык учили.
Савлий покраснел, смутившись.
- Ну, не всегда! Когда бываешь. В большой задумчивости. В отлёте. Ой, в залёте. Када, ама те, ме бхага, двандвайх. (Когда, у тебя, мой бог, двойственность). Сарва драванти (Все разбегаются). Убить можешь.
- Какой я ужасный, - Антир выпрямился, прогнув стан, не иначе грозивший переломиться. Он был выше Савлия на голову. Размах плеч подчеркивали острые концы откидного ворота длиннополого плаща. Чтобы не набраться колючек в траве, Антир держал подол плаща, перекинутым на локте
- Савлий, давай договоримся, ты ничего не видел, - Антир смахнул со щек крупные капли слез. Савлий не маленький, хорошо понимал, никто не должен знать, что король плачет. А на месте гибели матери он всегда не просто плакал – рыдал,- крупные, как жемчуг, слезы стекали до подбородка.
Савлий повис на шее Антира, расцеловал в мокрые щеки.
- Ты у нас самый лучший! Никто ничего не узнает! Я – алаун, а твои ратники умеют держать! Рот на замке! Твам сварах! (Ты небесная птица!)
- Савлий, ты слышал, чау Таргун мне сказал, когда его прибили к воротам?
Юноша опустил глаза, и честно признался – слышал. Проклятый кровопийца, висевший на воротах Кинсаны, орал в лицо королю готов, что-де распяли Таргуна вопреки желанию богини. Богиня накажет короля, превратив его самого в жертву. Антир тогда холодно сказал Таргуну:
- Ты помнишь, прет, как девять лет назад предал меня и моего отца, Высочайшего, жреца богини Клейто? Твои «Черные черепа» не просто распяли меня, но вместе с тобой были свидетелем моего позора. Долг платежом красен! Попробуешь, сдыхая здесь, подать весточку Пайонам, я уничтожу твою великую жрицу! Как ты её зовешь? Орейлохой? Или Подохой? Нага преисподней?
Савлий слышал тот последний с Таргуном разговор короля, из которого понял только одно: Антир, несовершеннолетним, пережил некую страшную драму, оставившую на его душе кровоточащую рану. Разумеется, Савлий не собирался докапываться, какая это драма, которую его любимый король назвал «позором»? То была его тайна.
Вчера, распнув Таргуна на воротах города, Антир со своей ратью покинули Кинсану; переночевали в походных условиях, разбив шатры и на костре сварганив пшеничную кашу с кусками баранины. Антир баранину не употреблял, поэтому обошелся одной кашей. Выехали на восточный тракт засветло. Начинался горестный день: День памяти матери, и Антир спешил в Караниу, где его ждал отец, Дий. Но прежде заехал на место гибели богини Левкиппы.
- Твам бала, ачьюта, твам, ме пати! (Ты – сильный, стойкий, ты – мой повелитель!) Я слышал, но не слушал! Смотрел, но не видел! – шептал до задыхания юноша, обнимая за шею Антира.
Савлий не просто любил своего короля,- слепо обожал. Во всем хотел быть на него похожим. Подражал походке и жестам Антира, ел ту же пищу, что и он, даже в мелочах повторял. Высокомерно поглядывал на подчиненных, шутил беззлобно или ехидно, как его венценосный друг. Антир ненавидел женщин и Савлий их презирал. Если пребывал Антир в неведомой печали, - не подходи к нему, в лицо плюнет, грустил и Савлий, надувшись, чтобы суметь метко слюной попасть в глаз любопытному.
А настрой души Антириса, - Савлий это хорошо знал, - менялся быстрее, чем меняется погода Тавро - Скифии. От обычных сильных и подвижных людей его отличали Гермесова скорость и феноменальная прыгучесть. Он мог носиться, как угорелый, ничего никому не объясняя, что ищет или что потерял. Научился и Савлий бегать, навстречу идущему галопом коню, и запрыгивать в седло. Антир умел сочинять элегии, сонеты. Пробовал и Савлий рифмовать, пока король не заметил, что стихи юноши можно слушать только с амфорой вина.
Шутником был Антир, только вот шутки у него зачастую получались едкими, с подколками. Мало кого праздновал, а над теми, кто не понимал юмора, просто издевался. Умел браниться, читать не любил, хотя был образован, владел в совершенстве шестью языками. Савлий читать обожал, но принципиально не читал. Не писал каллиграфически, чаще кинжалом царапал сарматские знаки, как это делал Антирис. Талантливым он был во всем, и, к сожалению, высокомерным. Антир никого не любил, кроме отца, брата и погибшей матери, и это было самым неприглядным в его отношениях с людьми.
Только не получалось у Савлия справиться со своими глазами, придать зрачкам форму узких щелочек. Видел однажды, как вдруг изменились глаза Антира, будто их перцем присыпало, а зрачки превратились в блестящие щелки. Как у дракона. Ну и пусть! Никогда Савлий не боялся своего во многом загадочного воспитателя.
С небольшого пригорка, на котором стояли король с Савлием, наведавшись на место гибели матери божественных близнецов, богини Левкиппы, реки не видно. Однако плеск ее текущих волн доносился до слуха: шептала река, облизывая прибрежные камни - это случилось пятнадцать лет назад.
Антир хорошо помнил тот страшный день потерь. День начинался, как обычно, светло, радостно, с мечтой о любимых занятиях верховой ездой и фехтованием.
Отец - на Боспоре, весь в своих культовых делах.
Мать разрешила сыновьям полетать над горами их владений. Только полетать. Любя своих мальчишек, мать всегда позволяла им то, что запрещал отец, и, приложив пальчик к прекрасным улыбчивым губам, напоминала близнецам о молчании. Мальчишки всегда шаловливы и непослушны, будь они простыми смертными или божественными близнецами.
С высоты полета крылатой игрушки, Золотого Колаиса, Антир и его брат Ариант увидели на горизонте клубы пламени. Горел Палакий.
Близнецы слышали от отца, что готские племена конунга Филимера сожгли пограничную крепость Джанаку, на севере Тавро - Скифии, потекли тремя громыхающими потоками на Боспор, на Палакий, на Херсонес Таврический.
На Боспоре находился Дий, он не позволит боранам завладеть кораблями, - сожжет, обрушив им на головы удары магнетических молний.
В Херсонесе стояли римский гарнизон и флот – отобьются.
Палакий был беззащитен. Несколько сот воинов против лавины готов Филимера. В Палакии наместником сидел номарх, герцог Винитар, кого близнецы обожали за его бесшабашную смелость и великолепное владение холодным оружием. У Винитара должен был родиться ребенок.
Мальчики долго не думали, приказав крылатому коню лететь к Палакию, спасать Винитара и его семью.
Савлий гордился, что был тем самым младенцем, кого от костра спас Антир-сай. До пяти лет сын Винитара, - а его судьба оставалась неизвестной, - находился на попечении жриц и учителей начального воспитания. Но вот уже почти десять лет юноша познавал в школе рати «Побратимов» боевое искусство алаунов.
Стиснув зубы, чтобы не завыть от душевной боли, Антир показал юноше, что с ним, крохой, он спрыгнул с крылатого коня именно там. А, здесь, где уже подросли ели, и кусты закрыли поляну, Левкиппа, сраженная стрелами врагов, накрыла собой Арианта. Очевидцы, из числа выживших охранников, рассказывали: конунг Филимер на скаку грубо затолкал мальчика в мешок. Как щенка.
По обе стороны от горного грунтового тракта, в высокой траве под развесистыми кронами деревьев отдыхала рать Антира, сотня сверкающих золотом, вооруженных воинов. Алауны, гвардия «Побратимов». Лучшие из лучших.
Увидев короля с оруженосцем Савлием, алауны подхватились на ноги. Не преминули тут же преклонить колено, таков был железный обычай: встречать и провожать своего вождя с данью уважения.
Двое конюших держали в поводу Техера, белоснежного красавца с розовой окраской вокруг ноздрей.
У алаунов под седлами были чистопородные колаксайские скакуны солнечного окраса. Колаксайская порода скифских лошадей на то время уже считалась вымершей. А скорей всего истребленной самими скифами, любителями убивать сотни лошадей на царских могилах. Тот факт, что у Дия сохранились светозарные кони, говорил о его богатстве и утонченном вкусе. Эти тонконогие красавцы, кроме хозяина, никого не признавали. Чужаку, кто подойдет к ним, либо мозги вышибали задними копытами, либо загрызали зубами. Эту благородную кровь Антир обожал, но соглашался со знатоками пород лошадей: жеребцы-сиглави выносливее. Они быстры в движении, грациозны. Истинно королевская лошадь.
Антир сказал Савлию:
- У тебя сегодня день рождения, барон. Мой тебе подарок –
