Знать это нужно всем

Ночами он иногда кряхтел от боли в правой ноге.
Старая рана, как барометр, указывала на перемену погоды.
Внук спрашивал, почему болит нога? Как там было, на войне?
Рассказать он не смог. Сколько раз начинал, но слова застревали комом в горле.
Потом решил записать. Бумага все стерпит. Вылить часть своей боли на нее. И внук пусть прочтет, когда придет время. Знать это нужно всем.
«Слушай, мой родной. Я расскажу тебе, почему у меня болит нога.
В ноябре сорок третьего после госпиталя меня направили на Западный фронт. Как бывалого обстрелянного солдата зачислили в дивизионную разведку.
Восемь месяцев мы стояли в обороне под Оршей на Днепре. Местные жители встречали радушно, звали на постой. Ведь мы освободители. С нами делились последним.
Сколько они пережили, можно было прочесть по глазам. В них отблескивало пожарами, в которых сгорела их жизнь...тогда я впервые понял, что значит ненавидеть. 
Наконец объявили наступление.
В составе Третьего Белорусского фронта мы погнали гада фашисткого взашей с родной земли.
Не первый год воевал. Но такого я не видел. Как мы вступили на освобождённые территории, увидели, что вытворили фашисты.
Земля была разорена.
Обезлюдевшие города, из которых всех жителей угнали в концлагеря.  Сожжённые дотла деревни и сёла, жители которых ушли в партизаны или были сожжены с деревней.
Детские концлагеря, детские... сколько детей эти нелюди сгубили... сколько лет прошло, не забыть мне это... кровь детскую выкачивали вурдалаки, чтобы своим раненым переливать."
Он отложил ручку, схватился рукой за сердце и с силой потёр грудную клетку. Боль рвалась наружу. Подошёл к окошку, отдышался. Вечерело. Скоро надо встречать овец из стада. Слышно, как доносятся голоса играющих детей. Счастливых детей, не знающих войны.
Боль потихоньку отступала. Он нашарил на столе очки, надел их на переносицу и присев на крепкий табурет, подвинул к себе тетрадку.
«Бил я их крепко, родной, так люто ненавидел за их мерзостные дела, что страха не было.
Было это в конце июля. Под Бориславом.
Больше суток провели мы в тылу у немцев, выполняя боевое задание. Надо было уточнить расположение немцев перед наступлением. 
Приходилось все время ползти, лежать неподвижно часами, даже если лежишь в холодной грязной луже.  Необходимо соблюдать строжайшую тишину. Нельзя даже парой слов переброситься с товарищами, чтобы не дать обнаружить себя противнику.
Ночь была очень темная. Тучи заволокли небо. Пошел дождь. Хорошо, что не было луны.
Хотя до переднего края оставалось не больше двух километров, мы двигались всё так же осторожно. Но всё же нарвались на засаду.
Моих товарищей убили, расстреляв в упор из автоматов.
Меня ранило в ногу. Я лежал в высокой мокрой траве и мучительно пытался сдержать стон. Автоматчики громко переговаривались. Дали пару очередей вслепую. Пули чиркнули совсем рядом, срезая высокую траву. Спасала беспроглядная темень. Подмывало дать ответную очередь, но в темноте автомат не боец. Только выдашь своё местонахождение и провалишь задание.
Рывком размотал жгут с приклада и перетянул бедро выше раны.
Пока сойдёт. Кровь мне ещё пригодится.  Надо уползать. Уползти, затаиться, перевязать ногу, и дождаться утра.
Дотронулся до ноги. Рана почти посередине бедра, наверное, задело кость.
Тихонько, отводя ветви, чтобы не треснули, отполз в лес, хватаясь рукой за траву, подтягивая раненую ногу и, отталкиваясь здоровой.
Мокрый мох поглощал все звуки. Немцы ещё постреляли по кустам и убрались. Я зубами разорвал индпакет, достал тампоны, приложил их к ране с обоих сторон и перевязал бинтом. Потом осторожно развязал жгут. Кровь потихоньку возвращалась в одеревеневшую ногу. Буду жить.
Мучительно хотелось пить. Вода во фляжке плескалась на донышке. Начинало знобить. Хорошо, что шел дождь. Вода скапливалась на складке плащ-палатки, и я сливал её в своё воспалённое горло.
Наконец-то начало светать.
Проступили силуэты растущих рядом со мной берёзок и осинок. Тех, что ещё не посрезало снарядами.
Услышал гул проезжающего транспорта. Наши или фрицы? Надо ползти в сторону дороги. По-другому не выяснить...
По раненой ноге будто водили пилой. Стиснув зубы, теряя сознание от боли, тащил свое отяжелевшее тело на шум проезжавших машин.
Боялся не успеть. Надо было выполнить задание - передать, что у немцев появились танки.
Выполз на опушку леса, увидел своих и, сотрясаемый крупным ознобом, закричал, что есть силы.
Меня подобрали наступающие части. Я сообщил им, что выяснил в разведке.
На орудийном лафете меня отправили в штаб, далее в госпиталь».
Он устало снял очки. Потёр уставшие глаза. Память вернула его в тот страшный год. И рана, растревоженная воспоминаниями, заныла снова.
Тяжело вспоминать, но необходимо. Он понимал это, как никто другой. Потому, что именно там, в Белоруссии, он оставил часть своего сердца рядом с погибшими товарищами, с сожжёнными деревнями, с растерзанными детьми…
Потому, что именно там, в Белоруссии, он решил посвятить свою жизнь детям.
После тяжёлого ранения его комиссовали, он вернулся в родную деревню и стал учителем, понимая, что мир хрупок и основа его в воспитании детей.
Ещё он понимал, что воспоминания о войне нужны, чтобы не допустить её повторения.
Знать это нужно всем.