МАТ В ЧЕТЫРЕ ХОДА
Оторвавшись от очередного криминального телешоу, жена набросилась на меня.
– Наконец-то я тебя раскусила, – нервно задребезжала она. – Ты такой же, как все!
Склоненный над шахматной доской в попытке разобраться в любопытной трехходовке Куббеля, я не стал углубляться в подробности и тем ещё больше распалил её воображение.
– Знаешь, что о тебе говорят?
– Обо мне?
– О мужчинах вообще и о тебе в частности.
– Раз говорят, значит мы существуем, а это уже не плохо.
– В том-то и беда, что ваше существование отравляет наше.
– Эка, хватила. Мы что, вампиры?
– Хуже, сексуальные маньяки!
– Все как один?
– Даже если через одного, пострадавшей от этого не легче.
Я перевёл белого ферзя на поле d5, откуда, как мне показалось, он создает прямую угрозу благополучию чёрного короля, а потому несколько небрежно поинтересовался, в чём, собственно, она подозревает меня?
– В чём угодно. Вы, маньяки, народ непредсказуемый.
Как раз в это время, казалось бы, обречённый король предпринял хитроумный манёвр, избегая уготованной ему западни, поубавив спеси у самоуверенного ферзя.
– В таком случае, считай, что тебе повезло. Уверен, немало женщин рискнули бы самым дорогим, что у них есть, ради такого мужчины, как я.
Пока жена обдумывала ответ, я передвинул пешку на два поля, дабы отсечь чёрного слона от правого фланга, и, с чувством хорошо исполненного намерения, вернулся к обсуждению проблемы, столь взволновавшую мою супругу.
– Тебе мало было меня, – не остывала жена.– Тебе подавай женщин пачками.
До такой похвалы доживает не каждый. И к тому же мне померещилось, что агрессивный выпад белого коня окажется решающим. В который раз наказанный за поспешность, я, чтобы отыграться на жене, сказал:
– Ты, по обыкновению, немного преувеличиваешь, дорогая.
– Преувеличиваю? По–твоему, убивать беззащитных женщин ради удовлетворения животных страстей, преувеличение? И зачем? Получи желаемое и отпусти с богом.
– Думаешь, от вас так легко отделаться?
– И много жертв на твоей совести?
– Не считал. Это занятие для воронья и компетентных органов.
– Как я была глупа и наивна, когда по ночам ты отговаривался усталостью, а раздражение объяснял очередной шахматной неудачей.
Она металась, как больной в своей постели беспокойной.
– Ты что-то сказал?
– Тебе показалось.
– Не удивлюсь, если сейчас ты замышляешь очередное злодейство. Какая бессмыслица, ведь к цели можно придти при взаимном согласии.
– С тобой, но не с теми, кого насилуешь. Обычно они делают всё от них зависящее, чтобы осложнить задачу. Но шахматы приучили меня не пасовать перед трудностями.
– Но ведь были и такие, кто не сопротивлялись?
– Были, но выяснилось, что они не вызывают у меня живых эмоций. Зато добытое в борьбе /неожиданно, прежде ускользавшее решение задачи, возникло передо мной во всей своей убедительной и победительной красоте /, вызывало во мне яростные приступы вдохновения. В такие минуты я бываю неотразим, судя по тому, что жертвы умоляли меня оставить им жизнь ради возможности ещё раз насладиться телесным со мной общением.
– И у тебя не достало совести не отказать в такой малости?
– Не без тяжёлой внутренней борьбы.
– А сам ты не влюблялся в своих жертв?
– Что-то похожее на любовь, припоминаю. Я даже усомнился в своем праве обладать подобным совершенством. Пришлось призвать на помощь ещё оставшиеся крохи здравого смысла.
– Убил!?
– На поле а2. То есть так же просто, как эту пешку. Мой девиз не оставлять на ужин то, что можно съесть за обедом.
И вдруг я обратил внимание на то, что жену трясёт мелкая дрожь, грозящая перейти в истерику. Дабы отвратить возможные печальные последствия, я уложил её в постель, напоил чаем с малиной, укутал, пообещав скоро вернуться. А сам продолжил единоборство с задачей, оказавшейся крепким орешком. Но, в конце концов, сумел его благополучно разгрызть, правда, за… четыре хода.
Борис Иоселевич
